Трижды пестрый кот мяукнул - Страница 5

«Это деревушка, – однажды сказала мне Даффи. – Совсем крошечная».

«В духе Стоу-Понтефракта», – так говорили жители Бишоп-Лейси, подразумевая «плохо, бедно или вообще никак».

– Да, знаю. Это между Бишоп-Лейси и Ист-Финчингом, – сказала я. – Первый поворот направо с горы Денхем. Сразу за колодцем бедняков.

– Точно! – обрадовалась Синтия. – Торнфильд-Чейз находится меньше чем в четверти мили от него.

– Торнфильд-Чейз?

– Усадьба мистера Сэмбриджа. Хотя я думаю, это звучит внушительнее, чем есть на самом деле.

– Найду, – сказала я.

Я могу обернуться туда и обратно за час. Еще утро. Полно времени, чтобы вернуться домой и привести себя в порядок перед первым визитом к отцу.

– Что мне надо сделать? – спросила я.

– Просто отвезти мистеру Сэмбриджу конверт, милочка. Он очень хороший резчик по дереву. Скорее даже художник. Денвин пытается уговорить его заменить или хотя бы отреставрировать нескольких ангелов на концах балок. Бедняга ужасно страдает от артрита, откровенно говоря, он жесткий, как доска, поэтому нам ужасно неудобно просить его. Однако доктор Дарби говорит, что движение – это жизнь. Удивительно, что может сделать со старым деревом пестрый точильщик. Ты уверена, что тебя это не затруднит?

Я не поняла, о чем говорит Синтия, – о суставах мистера Сэмбриджа или о резных ангелах, но решила не переспрашивать.

– Вовсе нет, – ответила я. – С радостью помогу вам.

И это правда, хотя меня в первую очередь радовала не возможность помочь ей, а предлог убраться подальше от Букшоу, Ундины и моих чертовых сестричек хотя бы на пару часов. Заодно прочищу мозги, а то их в последнее время затянула паутина.

К северу от Бишоп-Лейси дорога начинает круто подниматься вверх и петлять. Я ехала стоя и изо всех сил крутила педали «Глэдис». Дорожного движения здесь не было, но если бы и было, водители увидели бы развевающийся желтый плащ, покрасневшее лицо и качающуюся на ветру фигуру на велосипеде.

Как и самолет, велосипед может заглохнуть на слишком маленькой скорости, и надо быть готовым в любой момент соскочить с велосипеда и толкать его. Даже на самой низкой передаче это та еще задача.

– Прости, «Глэдис», – выдохнула я. – Обещаю, что домой мы будем ехать все время под гору.

«Глэдис» радостно скрипнула. Она очень любила катиться вниз, как и я, и когда в поле зрения никого не было, я даже клала ноги на руль: капля артистизма, который она любила еще больше, чем свободный полет.

Поворот показался раньше, чем я ожидала. Табличка указывала, что Стоу-Понтефракт находится к востоку отсюда. Вместо дороги была узкая неровная тропинка, но, по крайней мере, не надо было ехать вверх. По обе стороны тропинки росли густые заросли падуба, и в сером блеклом свете ярко выделялись красные ягоды. Я с удовольствием подумала об этих красивых ядовитых плодах: помимо прочих элементов они содержат кофеиновую, хинную и хлорогеновую кислоты, кемпферол, кофеин, кверцетин, рутин и теобромин. «Теобромин» буквально означает «пища богов», и этот горький алкалоид также содержится в чае, кофе и шоколаде. Слишком большая доза может оказаться смертельной.

Смерть престарелой богатенькой тетушки от огромной роскошной коробки с конфетами случается не только в детективах. О нет! Вряд ли это совпадение, что падуб и шоколад – символы Рождества, времени года, когда смертность среди пожилых людей особенно высока.

Мои приятные размышления были нарушены, когда слева показались две дряхлые каменные колонны. Потрескавшаяся деревянная табличка гласила: «Торнфильд-Чейз». Нарисованные буквы шелушились, словно страдали от экземы. Я притормозила, аккуратно зарулила на подъездную аллею и спешилась.

Все, что осталось от усадьбы, – готический охотничий домик, и даже он был в прискорбном состоянии. Ковер из черно-зеленого мха покрывал просевшую крышу, косяк сгнил, окна смотрели невидящими глазами. От водосточных желобов мало что осталось, и с этих останков капала вода, издавая унылое «кап-кап-кап».

«Странное жилье для умелого плотника», – подумала я. Должно быть, старая поговорка справедлива: «Сапожник без сапог».

А без чего живут дети Хэвиленда де Люса?

Эта часть моего мозга отключилась.

Под деревьями стоял древний седан «Остин». Судя по количеству птичьего дерьма на нем, седан давно уже был не на ходу. Я быстро заглянула в его грязные окна и заметила водительские перчатки – одну на сиденье, вторую на полу. Больше ничего.

Я развернулась и, шаркая по мокрым листьям, побрела к дому.

Дернула за старомодный колокольчик, и где-то внутри раздался удивительно громкий и резкий звонок.

На случай если кто-то наблюдает за мной в глазок, я достала конверт из-под плаща и попыталась изобразить крайнюю сосредоточенность: одна рука чуть согнута в локте и поднята, брови изогнуты, губы слегка поджаты – что-то между почтальоном и Белым кроликом из «Алисы в Стране чудес».

Водосточные желоба продолжали жалобное «кап-кап-кап».

Я снова позвонила.

– Мистер Сэмбридж, – окликнула я. – Мистер Сэмбридж… вы дома?

Ответа нет.

– Мистер Сэмбридж, меня зовут Флавия де Люс. Я принесла кое-что от викария.

«Кое-что», как мне казалось, звучит более заманчиво, чем «письмо». «Кое-что» может оказаться деньгами, например.

Но я напрасно упражнялась в выборе слов: мистер Сэмбридж не отвечал.

Конечно, можно было просунуть письмо в почтовую щель, но это не метод Флавии де Люс. Синтия дала мне поручение, и я выполню его во что бы то ни стало. Это вопрос чести и, буду честна сама с собою, любопытства.

Я отодвинула заслонку, придвинулась к глазку и увидела крашеную кирпичную стену, в которой был один-единственный крюк, на котором висела широкая куртка вроде тех, которые носят лесники.

– Есть тут кто-нибудь? – произнесла я прямо в глазок. – Мистер Сэмбридж!

Я подергала дверь, ни на что особо не надеясь, но, к моему удивлению, она легко подалась, и я вошла.

Если не считать крошечную прихожую, предназначенную для того, чтобы препятствовать ветру дуть прямо в дом, первый этаж представлял собой одну большую комнату, и было очевидно, что это столярная лавка Сэмбриджа. В воздухе чувствовался запах свежего дерева и зеленого леса.

У окна располагался стол, заваленный ножами, рубанками, пилами и другими разнообразными режущими инструментами: с плоскими, изогнутыми и V-образными лезвиями. Еще там были тиски и клещи разных размеров.

На полке стоял великолепный орел из дуба, еще не законченный. Его огромные крылья распростерлись в стороны, клюв распахнут в безмолвном крике, перья взъерошены, словно он защищает свое гнездо. Это будущий аналой, поняла я, а орел – символ святого Иоанна Евангелиста.

Когда ее установят в церкви, для которой она предназначена, эта птица будет внушать тайный ужас детям, выстраивающимся перед ней в ожидании первого причастия. Может, таков и был тайный замысел. Даже у меня волоски на шее приподнялись.

Без сомнения, мистер Сэмбридж – гениальный резчик по дереву и художник.

Маленькая кухонная плита, раковина с грязной посудой, кран подтекает с таким же «кап-кап», что и водосточные желоба, а на стене ему вторят тикающие часы с кукушкой.

Тик… так… тик… так… кап… тик… так… кап… так…

И так далее.

Стрелки часов показывали десять часов три минуты.

На первом этаже обнаружились несколько книг и погасший камин. Узкая лестница вела на второй этаж.

– Эй! – снова окликнула я, поставив ногу на первую ступеньку.

Должно быть, этот человек необыкновенно крепко спит.

Или он пьян. Все может быть. Пусть даже он вырезает евангельских орлов.

– Мистер Сэмбридж?

Ступенька подо мной скрипнула, и я застыла, но сразу же поняла, что нагоняю страх сама на себя. «Впадаю в состояние», как это именует миссис Мюллет.

Я небрежно фыркнула, чтобы ослабить напряжение. Хозяин, должно быть, ушел и не запер дверь. Вот и все.

Фактически я, конечно же, совершаю противоправное действие – вломилась в чужой дом. Я просто загляну на второй этаж и уйду. Оставлю конверт на столе мистера Сэмбриджа, где он точно его заметит. Может, даже напишу записку, что я заходила, чтобы он знал, кто и когда здесь был. Буду вести себя как положено.