Трижды пестрый кот мяукнул - Страница 10

Выйдя во двор под моросящий дождь, в сопровождении кота я подошла к «Глэдис». На другой стороне тропинки, ведущей в Торнфильд-Чейз, стоял коттедж, и его обитатели наверняка видели, как я вошла в дом мистера Сэмбриджа. В английских деревнях мало что ускользает от внимания соседа.

Словно иллюстрируя мои мысли, в окне коттеджа шевельнулась кружевная занавеска.

Меня заметили.

По всей видимости, обитатели коттеджа не знают, что мистер Сэмбридж мертв. Если они были в курсе, они бы окликнули меня или позвонили бы в полицию.

Я подумала, что лучший вариант – уйти как ни в чем не бывало, словно я обычная деревенская девчонка, катающаяся на велосипеде. Чтобы усилить впечатление, я подкатила «Глэдис» к падубам, растущим у калитки, и попутно подумала, что эти деревья часто так сажают, чтобы защититься от колдовства и молний.

Чего боялся мистер Сэмбридж?

Быстро оглянувшись и делая вид, что я проверяю, наблюдают за мной или нет, я отломила веточку с горсткой ягод и, встряхнув волосами, небрежно заткнула ее за ухо.

Флавия Сабина Долорес де Люс.

Однажды именно так я представилась носатой библиотекарше.

Хотя я сдержалась, чтобы не прищелкнуть каблуками, я практически слышала этот звук.

Готово. Кружевная занавеска торопливо вернулась на место.

Кот, сидевший у калитки, встал и подошел ко мне, задрав хвост, как будто хотел что-то рассказать.

– Мяу, – заявил он.

– Прости, котик, – ответила я. – Не могу взять тебя с собой. Иди поймай мышь. Веди себя хорошо, пока за тобой не придут.

Мы с «Глэдис» направились в сторону дома. У меня еще есть достаточно времени для размышлений.

От Паупер-Уэлла к холму Дэнхем ведет длинная крутая ровная дорога. Пригнувшись к рулю, я быстро разогналась, а потом выпрямилась, наслаждаясь головокружительным спуском.

Мне представлялось, что я – Дональд Кэмпбелл, а «Глэдис» – гоночный катер «Блюберд», и что мы несемся по озеру Конистон со скоростью сто семьдесят километров в час. Когда мир вокруг сливается в пестрое пятно, нетрудно понять, почему люди питают страсть к скорости, и только на середине спуска встреча с коровой заставила меня вернуться к реальности и продолжить путь к Бишоп-Лейси более аккуратно.

На главную улицу въехала уже медленная и скромная мисс Чопорность: плечи назад, спина прямая, сплошь прямые углы, приличествующие старой деве средних лет – человеку, который никоим образом не может быть замешан в убийстве.

Помимо воли я поджала губы, коротко кивнув хозяину «Тринадцати селезней» Талли Стокеру в ответ на его приветствие. Талли стоял на табуретке с перочинным ножом в руке, доводя до совершенства новую оконную раму в своем трактире.

Талли подстраховывал худой, довольно хлипкий джентльмен, которого я раньше не видела, и я задумалась, куда подевался помощник Талли Нед Кроппер.

Нед – очередная жертва в ряду бесчисленных ухажеров Фели. Хотя Нед не был обучен светским манерам, он научил меня громко свистеть в два пальца, так чтобы меня было слышно аж на ферме «Голубятня».

С ним что-то случилось в мое отсутствие? Его уволили или с ним произошло несчастье? Я понадеялась, что нет. Может, он махнул рукой на Фели, женился на другой и эмигрировал, например в Австралию, чтобы заняться фермерством или открыть собственный трактир. Если так, дочь Талли Мэри должна быть вне себя от горя. Она всю жизнь влюблена в Неда.

Я взяла на заметку поговорить с ней попозже.

Но сейчас мне надо сосредоточиться на том, каким образом я сообщу о кончине мистера Сэмбриджа.

Я смогла держать свое возбуждение под контролем до того момента, как оказалась в домике викария.

– Он мертв! – воскликнула я, влетая в дверь и даже не потрудившись постучать. – Мистер Сэмбридж умер!

Синтия, находившаяся на кухне, широко распахнула глаза, когда я влетела в ее объятия и спрятала лицо у нее на плече. Я еле сдерживалась, чтобы не взмолиться о том, чтобы она вызвала полицию. Временами надо следовать природному ходу вещей.

Я согласилась выпить чаю, и, несмотря на адское слюнотечение, отказалась от печенья «Пик Фрин».

– Бедняжечка! – произнесла Синтия, и я позволила ей утешать меня. Она нуждается в этом больше меня. – Это было ужасно?

Я прикусила нижнюю губу и чинно кивнула.

– Понимаю, – сказала она. – Ты не хочешь об этом говорить. Я позвоню констеблю Линнету. Он знает, что делать.

«Да уж, – подумала я. – У него хватит мозгов, чтобы позвонить инспектору Хьюитту и его сотрудникам, детективам-сержантам Вулмеру и Грейвсу».

– Вот, высморкайся, – предложила Синтия, извлекая платок словно ниоткуда, и я послушалась.

– Флавия, Флавия, Флавия, – повторил инспектор Хьюитт.

Он отправил Грейвса и Вулмера осмотреть Торнфильд-Чейз, но решил сначала допросить меня лично, перед тем как отправиться следом за ними.

Разумный выбор, подумала я, и мне это льстит.

Под струями декабрьского дождя окутанный аурой старости и книг дом викария выглядел особенно мокрым и унылым – идеальный антураж для нашей встречи. Темно, и все углы просто источают запах тайн и историй, которые когда-то здесь рассказывались.

Синтия, как всегда деликатная, скрылась в самом дальнем углу дома, предоставив нам с инспектором возможность поговорить наедине.

– Ты прикасалась к чему-нибудь?

Его первый вопрос мне не понравился.

– Разумеется, нет, инспектор. Я же все понимаю.

– М-м-м, – протянул он, не подтверждая и не опровергая мои слова.

Поскольку Синтия уже объяснила, что это она отправила меня с поручением, нам оставалось только обсудить место преступления.

– Ты что-то видела, когда ехала в Торнфильд-Чейз или возвращалась оттуда?

Я рассказала о дернувшейся занавеске. Честность – лучшая стратегия, в том случае если любопытная Варвара, живущая по соседству, уже донесла обо всем инспектору.

– И все? – допытывался он, проверяя мою наблюдательность.

– Нет, никого, инспектор. Только когда я вернулась в Бишоп-Лейси. Мистер Стокер чинил подоконник в «Тринадцати селезнях».

– Гм-м, – промычал он, потирая подбородок. – Странно, в такое время суток? Проехать всю дорогу до Торнфильд-Чейза и обратно и не заметить ни единой живой души?

Я тоже могу играть в эту игру.

Я пожала плечами. Вряд ли я могу отвечать за географическое распределение всего населения Великобритании в определенное время суток в один дождливый день.

– Я просто думаю вслух, – сказал он после нервирующей паузы. – Как ты полагаешь, сколько времени он уже мертв?

– Недолго, – тут же ответила я.

– Как ты определила?

Слишком поздно. Я угодила в его ловушку.

– Изменения цвета кожного покрова. Кажется, это называется гипостаз посмертный.

На самом деле я прекрасно знала, как это называется, но не хотела слишком рано демонстрировать свое интеллектуальное превосходство.

– Отлично! – сказал инспектор Хьюитт, и я слегка раздулась от гордости. – В котором часу это было?

– Кухонные часы показывали три минуты одиннадцатого, – ответила я.

– Благодарю тебя, Флавия, – сказал он. – Это очень полезно. Я надеялся, что ты что-то заметишь.

В комнате стало теплее или это организм играет со мной шутки? Я стремительно краснела и ничего не могла с собой поделать.

Я сделала вид, что закашлялась, но, кажется, слишком поздно.

– Это потому что он висел вверх ногами, – добавила я, стремясь быть полезной. – Имею в виду гипостаз посмертный. Он был бы более выражен…

– Благодарю, – перебил меня инспектор. – Но, прошу тебя, больше ничего не говори. Я еще не был на месте преступления и хотел бы получить первые впечатления самостоятельно.

Я решила, что это ложь или, по меньшей мере, уклончивость. Труп либо висит вверх ногами, либо нет – без разницы, увидишь это собственными глазами или услышишь от кого-нибудь. Но если это ложь, она из тех, что я ценю: я бы сама использовала такой же предлог.