Тривселенная - Страница 10

– Ах, это, – пожал плечами Аркадий. – Стандартная процедура, предусматриваемая юридической страховкой. Вы собираете информацию, мы тоже – просто информации у нас разные, вы согласны?

Пастухов был согласен.

– Подольский выглядел взволнованным в последние дни? Что-нибудь его беспокоило? Я имею в виду – что-нибудь такое, из-за чего он мог… Ну, вы понимаете…

– Да, конечно. То есть, нет, ничего такого не было. На работе – обычная рутина, а вне службы я с ним не общался, так что ничем вам не помогу.

– Давайте тогда по работе. Он вел самостоятельную тему? У него были достижения?

– Достижения – да, конечно. Он занимался метаинформационными структурами…

– Извините мое невежество, – улыбнулся Аркадий. – Это что за структуры такие?

– М-м… Как бы вам популярнее… Вы знаете, конечно, что в ноосфере есть области повышенного энергоинформационного давления…

– В ноосфере? – поднял брови Аркадий. – Но ведь это вроде бы просто обозначение сферы разума.

Пастухов посмотрел на Аркадия снисходительным взглядом специалиста, вынужденного растолковывать профану прописные истины. Ну и хорошо, – подумал Аркадий, – расслабился наконец. Теперь он забудет о Подольском и начнет вещать, а через несколько минут разговор можно будет осторожно вернуть к умершему сотруднику.

– Ваши сведения, – сказал Пастухов, – базируются на учебнике для одиннадцатого класса, причем издания примерно десятилетней давности. Я прав?

– Безусловно, – кивнул Аркадий. Его сведения о ноосфере базировались на штудиях Урнова, он сдавал этот предмет в колледже, но сейчас лучше было изображать неуча, каким Пастухов наверняка представлял себе любого сотрудника частного сыска.

– Тот учебник писали догматики, для них Вселенная – это атомы, молекулы и четыре вида полей, ничего более. На самом деле существует еще так называемое биоинформационное пространство, в пределах которого происходит взаимообмен эмоциями, отдельными мыслями, просто незакодированной энергией живого организма…

Некробиотический сигнал, – вспомнил Аркадий и невольно нахмурился. Метальников, умирая, послал в это самое биоинформационное пространство импульс, и Алена восприняла его. Когда-то в детстве Аркадий тоже испытал это жуткое чувство: он проснулся среди ночи, будто от удара по грудной клетке, в комнате было темно, и он ясно расслышал голос отца, лежавшего в это время в Первой градской больнице. «Прощай, – сказал голос, – мне уже не больно». Прошло трое суток после того, как отцу пересадили сердце, послеоперационный период проходил нормально, утром Аркадий собирался съездить на Пироговку… Заснуть он больше не смог, было в груди какое-то стеснение. Рано утром позвонил лечащий врач и сообщил, что больной Винокур скончался в три часа ночи.

– А разве это… биоинформационное пространство нематериально? – спросил Аркадий, отгоняя воспоминание.

– Материально, конечно! – воскликнул Пастухов. – Но есть разница между традиционным материализмом и его, как бы помягче выразиться, воинствующим направлением. Видите ли, биоинформационное поле структурно отличается от своего электромагнитного аналога…

Аркадию стало скучно, но для того, чтобы задать следующий вопрос, необходимо было позволить Пастухову высказаться.

– К вопросу о биоинформационном поле, – сказал Аркадий, вклинившись в первую же паузу. – Был ли, по-вашему, кто-нибудь в институте, настолько близкий к Подольскому, что мог воспринять его некробиотический сигнал?

– М-м… – поморщился Пастухов. – Видите ли, наука пока не доказала наличие подобных излучений, во всяком случае при…

– Меня всего лишь интересует, – перебил Пастухова Аркадий, – есть ли в институте человек, близко знавший Подольского. Поэтому я и упомянул некробиотический сигнал – говорят, что можно ощутить на расстоянии смерть только очень близкого человека.

– Понимаю… – протянул Пастухов. – Видите ли, Генрих Натанович – человек не очень контактный… Э… То есть, я хочу сказать – был не очень… Я могу на пальцах одной руки пересчитать сотрудников, с кем он общался. Во-первых, ваш покорный слуга. Я был его непосредственным начальником, и еще мы пятницам играли в шрайк. В наше время шрайк почему-то потерял популярность, а мне нравится, снимает напряжение.

– Кто еще общался с Подольским в институте? – спросил Аркадий.

– Геннадий Павлович, – сказал Пастухов. – Геннадий Павлович Ушаков, наш исполнительный директор.

– Вы имеете в виду общение вне службы?

– Нет, мне известно только то, что происходит в институте. Генрих Натанович обслуживал биологический компьютер в кабинете Ушакова, машина там из самых сложных, еще не настроенная, даже еще не выращенная до зрелого состояния. Подольскому часто приходилось бывать в кабинете Ушакова, они беседовали, какие-то были у них общие темы. Странные, надо сказать… Я иногда слышал, когда заходил.

– Странные?

– Более чем, – хмыкнул Пастухов. – Они обсуждали проблемы потустороннего мира.

– М-м? – Аркадий поднял брови.

– Да-да. Жизнь после смерти и все такое. Я как-то спросил Генриха: он что, на самом деле думает, что потом что-то будет? Он сказал тогда, что это теоретический спор, их, понимаете, интересовала проблема биологической памяти компьютеров – сохраняется она в структурах после уничтожения базового блока или погибает полностью. Это, мол, аналогично проблеме – сохраняется ли память человека после его смерти. Например, в структуре его клеток. Это важно знать для теорий метабиологических переходов, трактующих так называемые инкарнации живых существ как последовательные пересечения информационных структур – от мозга к полю ноосферы и обратно к мозгу индивидуума, но со смещением в положительном направлении стрелы времени.

– Не понимаю, – признался Аркадий.

– Да это и не имеет к вам никакого отношения, – покачал головой Пастухов. – Проблема действительно интересная, но при чем здесь вы?

– Ни при чем, – согласился Аркадий. – И вы, конечно, не можете сказать, что делал ваш исполнительный директор вчера вечером.

– Почему не могу? Могу, конечно. Он был здесь, в институте.

– Кто, кроме вас, может подтвердить, что Ушаков находился в своем кабинете? – спросил Аркадий.

– Я разве сказал, что Геннадий Павлович находился у себя? – удивился Пастухов. – В пятой лаборатории справляли окончание большой работы, гудели крепко, и Ушаков, конечно, не мог пропустить… – в голосе Пастухова Аркадию послышалась ирония. – Они сидели до двух ночи. Все, кто там был, подтвердят, что у директора есть алиби.

– Алиби? – поднял брови Аркадий. – Разве его в чем-то обвиняют?

– Но ваш вопрос, – смутился Пастухов. – Вы интересуетесь, кто где был в то время, когда…

– Естественно, – кивнул Аркадий, но не стал объяснять, почему считает свои вопросы естественными, если следствие не подозревает кого бы то ни было в причастности к смерти Подольского.

– Благодарю, – сказал Аркадий. – Вы очень помогли.

– Пожалуйста, – пробормотал Пастухов, думая о чем-то своем. Скорее всего, будучи человеком науки, он сопоставлял в уме вопросы, заданные Аркадием, со своими ответами и пытался понять, что же все-таки произошло на самом деле в хостеле «Рябина» – не мог частный детектив задавать вопросы, если причина смерти бедняги Подольского не вызывала подозрений.

– Да, – сказал Аркадий, остановившись на пороге. – Не подскажете, в какой комнате работал Подольский?

– Сто тридцать, напротив холла по коридору.

– Там есть сейчас кто-нибудь?

– Конечно, – нахмурился Пастухов. – Только я бы не хотел… Вы будете отвлекать людей от работы. Подождите до пяти, если возможно.

– Спасибо за совет, – поблагодарил Аркадий и прикрыл за собой дверь. По идее, Пастухов должен сейчас позвонить директору и в лабораторию. Ушакову рассказать о странном визите, а людей в лаборатории предупредить, чтобы изобразили рабочий энтузиазм.

В коридоре было пусто. Аркадий вытащил из кармашка на внутренней стороне куртки колесико интерфона, прилепил к мочке уха и наклонился к двери кабинета Пастухова. Между ухом и дверью должно было оставаться несколько сантиметров воздушной прослойки, где звуки, прошедшие сквозь твердый материал, преобразовывались в колебания газовой среды.