Триумф графа Соколова - Страница 65

Минут через десять они подъезжали к ресторану «Прогресс», что располагался в доме № 5 по Чистопрудному бульвару.

Тут были кабинеты.

Кабинеты на Чистых прудах

Заведение «Прогресс» было памятно Соколову. Именно здесь, с риском для собственной жизни, он когда-то задержал опасного убийцу Николая Милютина.

Ресторатор Никитин не очень удивился, когда среди зеркал, хрусталя, серебряных приборов и прочего ресторанного изящества рядом с хрупкой дамой увидал громадного мужика, одетого в истертую медвежью доху и в извозчичьей барашковой шапке на голове. На свете было немало мамзелей, которые почти в открытую развлекались с извозчиками, находя в этом особый шик.

Никитин безошибочно определил:

— Эта фря поведет мужика в кабинет! — Толкнул под зад лакея: — Эй, Василий, проводи гостей. Да растряси хорошенько.

И точно, гости захотели приятного одиночества — в отдельной комнате. Василий провел парочку на второй этаж, принял заказ. Вскоре доложил хозяину:

— Весьма обстоятельства любопытные, Сергей Иванович! Обычно как? Барынька смерда угощает — бутылку да закуски нехитрой. А тут мамзелька, у которой промеж ног свербит, сидит скромненько, а извозчик барином себя ведет.

— И чего он там из себя корежит? — полюбопытствовал Никитин.

— А как же, заказец сделал, словно ресторанным официантом служил, — в меню разбирается. Всякую деликатесность приказал: омары, лангусты, вина лучшие без карты назвал — чудеса, да и только! Одних устрикс дюжину приказал, да нести боюсь — у нас второй свежести, а?

Ресторатор Никитин ободрил:

— Извозчик, он и есть извозчик! Василий, тащи ему устриц две дюжины, а то совсем затухнут, пропадут. Уже две недели томятся, на свободу просятся.

— Как же так, извозчик одну дюжину просит?

— Если чего, скажешь: «Миль пардон, месье! Заказ перепутал, да устрицы уж очень свежие и жирные, отказываться резона нет-с». А чего мужик понимает? Сожрет их, как коза прошлогоднюю траву. Тем более при мадаме изображать из себя будет.

— Слушаю, Сергей Иванович! Мужик этот употребит устриксы и еще благодарить станет!

— И жеребцу его в овес пусть сверху сенца подбросят.

— Так точно-с, Сергей Иванович! Пусть сенца похрумкают. Мужик не полезет в брюхо к животным — анализ ставить. Хи-хи! — и побежал на кухню.

Скандал в «Прогрессе»

Лакей Василий появился в кабинете с подносом, где на льдинках лежала гора устриц. Нахально осклабился:

— Нарочно для вас! Совершенная нежинская вещь…

В это время ресторатор Никитин суетился возле гостей — инженерного штабс-капитана, праздновавшего день рождения в узком кругу товарищей — двух подпоручиков и каких-то штатских, похожих на гимназических учителей из глухой провинции.

Вдруг благопристойная тишина заведения была нарушена самым шумным и неприличным образом.

Это мужик-извозчик, что прошел с мамзелью в кабинетец, сделал неприличный афронт. Он выволок на антресоль лакея Василия, державшего поднос с устрицами, и ударом ноги под зад, словно футбольный мяч, послал несчастного вниз. Тот, испустив вопль ужаса, просчитал подносом и ребрами все ступени.

Поднос и несколько устриц отлетели к штабс-капитану под ноги. А поскольку тот успел принять две рюмки «Смирновской», он особенно гордо вздернул прыщавый подбородок:

— Это что за пьяный дебош!

Никитин пробормотал:

— Извозчик, ваше благородие, куролесит-с!

Штабс-капитан поправил на сухой переносице золотое пенсне и поманил пальцем Соколова:

— Эй, любезный, подойди сюда!

Соколов нахально рассмеялся и на весь зал гаркнул:

— Поцелуй моего жеребца в жопу!

Штабс-капитан славился в кругу своих товарищей горячностью. Выпив водки, штабс-капитан любил вспоминать 1899 год, когда во время маневров в Тифлисе он вызывал своего однополчанина на дуэль. В рассказе, правда, упускалась небольшая деталь: поединок не состоялся якобы по причине сильного дождя.

— Нет, господа, вы как хотите, но я этого хамства так не оставлю, мужлана малость поучу. — Штабс-капитан взял со стола матерчатую салфетку. — Вот этим по морде, раз-раз! Будет меня знать.

Товарищи стали отговаривать:

— Ипполит Спиридонович, плюньте на него! Выпил мужичок и куражится.

Уговоры миролюбивых спутников, как это обычно бывает, еще больше распалили боевой нрав штабс-капитана. Он махом перевернул в себя еще рюмку, вновь поправил очки и решительно застучал сапогами по деревянной лестнице.

Все подняли головы, с интересом наблюдая за развитием военных событий.

Штабс-капитан, поднявшись на антресоль, требовательно грохнул кулачком в дверь кабинета:

— Эй, любезный, открой! Быстро!

В ответ — молчание.

— Приказываю, сиволапый: открой дверь, не зли меня!

Тишина.

Штабс-капитан совсем вошел в раж:

— Безобразничать можешь, а ответ держать боишься? Постыдись свою шлюху…

Дверь распахнулась. На пороге, упираясь головой в притолоку, вырос Соколов. Он ласково спросил:

— Ты, петушок, чего тут кукарекаешь?

Вид громадного атлета-красавца малость смутил штабс-капитана. Но, подогретый выпитым и вниманием всего зала, он отступать уже не мог. Штабс-капитан фистулой взвизгнул:

— Получи, вот тебе, вот! — и салфеткой махнул возле лица Соколова.

— Какой ты отчаянный, однако!

Соколов, не рассчитав сил, врезал штабс-капитану кулачищем в нос.

Тот, проломив дубовое фигурное ограждение, полетел по размашистой траектории вниз.

В зале приглушенно охнули, кто-то испуганно взвизгнул:

— Убийство!

По иронии судьбы несчастный грохнулся на собственный стол, да так и остался лежать словно диковинное блюдо: с расквашенной физиономией, в очках, прилипших к переносице, и в сапогах — промеж бутылок, соусов, рябчиков на вертеле, закусок холодных и горячих.

— Ох, надо полицию вызывать, — застонал ресторатор Никитин. — И не хотелось бы, да этот извозчик всех гостей распугает, ходить ко мне перестанут.

Крикнули городового.

Полицейская справедливость

Городовой, простуженный, меднолицый мужчина, откинул башлык и по заведенному обычаю для начала выпил большой фужер водки, закусил семгой. Затем, степенно поправив на боку шашку, отправился наверх.

С Соколовым он говорил не больше минуты, и его содержание для всего мира навсегда осталось тайной.

Однако, спустившись вниз, городовой выпил еще водки, закусил красной икрой, вытер уста ладонью и строго посмотрел на ресторатора.

— Что за фрукт на столе растянулся? — и ткнул пальцем в продолжавшего пребывать в беспамятном состоянии штабс-капитана. — Напился до чертиков, безобразит и драться к посетителям лезет? Кто позволил в интимные кабинеты врываться, а? Может, хотел даму насильничать? Почему, Никитин, допускаешь?

Ресторатор так растерялся, что глотнул воздух, как рыба, неожиданно выброшенная на берег, развел руками, объяснил:

— Это как раз извозчик его, тот, из кабинета…

Городовой рявкнул:

— Арапы заправляешь! Укрываешь преступников, Никитин? Да за это — Сибирь, каторга, цепи и кандалы!

— Все как раз напротив…

— Ты, Никитин, смотрю, распоясался, посетителям отдых нарушаешь, а?

Ресторатор от неожиданности присел:

— Да я-то при чем?

— Придется тебя, любезный, в часть предоставить и там протокол составить.

Ресторатор ахнул:

— Меня, в часть?

— А ты глаза не вылупливай! Собирайся. И этого заверните, что на закуске отдыхает. Так рассчитываю, что придется вам обоим у нас заночевать, до выяснения всех обстоятельств. А там — этапом в Сибирь!

— Господи, за что? — Ресторатор чуть не заплакал. Но потом, вспомнив про обычаи и порядки, стал вежливо кланяться. — Только милость, ваше благородие, господин городовой, окажите, откушайте обед.

Городовой отрицательно помотал башлыком:

— По твоей причине и так с поста отлучился — непорядок!

— Ну уважьте хоть рюмкой водки! Эй, Анисим, Василий, быстр-ро!

Лакеи в мгновение ока принесли на подносе три больших лафитника с водкой. На другом стояли две небольшие тарелки — с икрой красной и черной, лежали ломти хлеба.