Триумф графа Соколова - Страница 61

Соколов, боявшийся упустить фигурантов, гневно развел ноздри:

— Дурошлеп противный, проезжай отсюда, а то тебя самого отвезут — на кладбище. Ну!

— Давай рупь, тогда уеду, — нахально осклабился извозчик и пустил струю вонючего табачного дыма прямо в лицо графа.

Соколов еще прежде посмотрел на номер, прибитый на санках, и теперь уже совсем тихо и умиротворенно произнес:

— Дурней дурака во всей Москве не сыскать! Ты меня, номер шестьсот шестнадцать, всю жизнь будешь помнить. А пока авансец получи!

Соколов ловким движением рассупонил хомут, сдернул его с лошадиной головы. Затем, ухватив толстенный, обшитый кожей хомут, без особых усилий, словно вчерашний бублик, разломил его на две половины — только резко хрустнуло в морозном воздухе. Обломки швырнул в лицо обомлевшего извозчика. «Козья ножка» выпала из его разинутого рта, из которого вышло нечто невразумительное:

— Это как понимать прикажете?..

Сыщик решил вконец доконать нахала. Он вытащил из кармана «дрейзе», помахал им перед носом извозчика и задушевно предупредил:

— Сосчитаю до десяти, и если ты будешь здесь, то… — и, покачивая в такт орудием убийства, начал счет: — Один, два, три…

Нахал сорвался с места и, не разбирая дороги, бросился наутек.

Соколов засмеялся вполне радушно: долго гневаться он не умел.

Важные седоки

Сыщик заспешил к своим саночкам. И вовремя. Едва он уселся на облучок, как из арки, которая вела в Добрую Слободку, показалась знакомая парочка.

Соколов не ринулся к фигурантам. Всем своим видом он показывал равнодушие, оставался на месте и лениво поглядывал по сторонам.

Господин беспокойно покрутил головой.

«Неужто другого извозчика хочет взять? — с тревогой подумал сыщик. — Или просто слежки боится?»

Оглядевшись, господин наконец махнул рукой:

— Эй, сюда, быстро!

Лихо заломив набекрень шапку, Соколов подлетел к паре.

— Куда прикажете, ваши благородия? — Его глаза с любопытством вперились в этих людей. Сердце застучало сильнее, он понял: «Господи, эта барышня, полная восточной красоты, к которой так меха к лицу, — Юлия Хайрулина. Невероятно!»

Господин сказал с немецким акцентом:

— Ты нас везешь в Немецкую слободу. Ты желаешь сколько денег?

Говорил господин с просвистом, словно у него между передних зубов щель.

Соколов задумчиво потер рукавицей бритый подбородок: конец был короткий — чуть больше версты. Но стратегических соображений ради — чтобы поверили в подлинность извозчика — сыщик заломил немыслимую цену:

— По случаю мороза и так как выпить хочется, рупь гони, барин.

Господин замахал рукой, возмутился:

— Зачем требовать лишнее?

— Потому как прохладно. Мы рязанские. Помалу в рот не берем. Мне, к примеру, меньше бутылки зараз не предлагай — организма отвергает. Так что целковый — самый аккурат. А коли для вас дорого, так сделайте одолжение, другие саночки найдите…

— Были бы другие, так с тобой не торговались! — сказала Юлия.

Соколов рассмеялся, обнажив крепкие белые зубы:

— Были бы другие, так я просил бы меньше.

— А лошадь хорошая? — спросил Эдвин.

Соколов опять стал куражиться:

— Бедовая! Вот вы прикажите: «Свистунов, делай!» Ну, молись Богу — мой зверь взовьется, полетит…

Юлия, обращаясь к господину, сказала по-немецки:

— Эдвин, вам нравится на морозе стыть? Я отдам деньги. — И вслух по-русски: — Мужичок, мы согласны.

Соколова беспокоила мысль: «Узнала меня девица или нет? Вряд ли, слишком превращение неожиданно!»

Подражая заправскому извозчику, сыщик соскочил с облучка. Он помог барышне усесться, нежно и крепко обняв, укутал ее ноги в изящных сапожках медвежьей шкурой. Любезным тоном проговорил:

— Со всем приятным плезиром потрафлю вам.

Господин раздраженно произнес:

— Поезжай, да быстро! Только деньги взять умеешь, а ездить не можешь!

— Не извольте, барин, лаяться. Заслужу вашей милости. В единый миг доставлю. Как Уточкин — на аэроплане.

Соколов вспрыгнул на облучок, отчего сани жалобно скрипнули, полной грудью вдохнул морозный воздух и по-разбойничьи свистнул:

— Фьють, пошел!

Сытый жеребец ударил копытами, рванулся с места.

Глава V

ЛЮБОВЬ И КОВАРСТВО

Тайные речи

Миновали площадь Земляного вала.

Эдвин сказал спутнице, с которой разговаривал исключительно по-немецки:

— Обратите внимание на этого мужика с вожжами. У него очень вид важный! Словно курфюрст какой.

— Да, у нас порой очень породистые простолюдины попадаются.

Соколов едва удержал смех, а Эдвин тоном знатока произнес:

— Все это шалости ваших помещиков. — Засмеялся: — Надеюсь, русские мужики по-немецки не смыслят? — И сразу же перешел на серьезный тон, словно продолжил прежде начатый разговор: — Юлия, точно ли удастся подложить «подарок»? И не слаб ли он?

Юлия несколько раздраженно отвечала:

— Взрывчатку вы сами сейчас видели. Вы, Эдвин, сами должны знать, «слаб» он или «не слаб». Только, по-моему, им можно разнести весь дворец. А подложить — это дело почти пустяковое. За пропуска Михаилу и Иосифу заплачены сумасшедшие деньги — полторы тысячи…

Соколову показалось, что он ослышался. Сыщик, обладавший исключительным слухом, напрягся, боясь пропустить хоть слово.

— Это деньги не ваши, а партии, — резко отвечал Эдвин. — Вам, Юлия, не надо переживать.

— Да мне плевать, чьи они, эти деньги! Только мне сто девяносто рублей второй месяц не отдаете. Совсем обносилась, нормальную шубу купить не на что!

Эдвин миролюбиво произнес:

— Малиновский едет к Владимиру Ильичу, привезет много денег, вы всё получите. Сейчас очень важно провести акт в Зимнем. Вы знаете, я придаю террору большое значение. И считаю его важнейшим делом настоящего момента. Тем более что столь удобного случая нам не дождаться. Одним махом можно уничтожить всю царскую семью и даже Наследника. И прихватить к ним в придачу кучу самых важных государственных сановников.

Седоки замолчали. Соколов пребывал в азартном состоянии духа. Он с удовольствием думал: «Вот уж точно: на ловца и зверь бежит! — И гадал: — Эдвин? Это наверняка тот, кто шантажирует Гарнич-Гарницкого. Не видал ли я этого типа в альбомах преступников?»

Чтобы разглядеть лицо мужчины, повернул голову:

— Господин хороший, а куда на Немецкой улице?

— Поезжай, любезный, на месте покажем!

Мужчина кутал лицо в воротник, покрытый от дыхания густым инеем, шапка надвинута на лоб — нет, не узнать. Виден только крупный, с выраженной горбинкой нос и черные глаза навыкате.

Курт вновь обратился к спутнице, перешел на веселый тон:

— У вас, Юлия, хорошие перспективы! Скоро отпуск. Дадим вам новый хороший паспорт и кучу денег. Поезжайте на лучшие европейские курорты, набирайтесь сил.

— Если меня после взрыва не повесят, — усмехнулась девица.

Соколов понял: речь идет о праздновании полувекового юбилея земства. Именно об этом сообщал большевистский осведомитель Малиновский: акция готовилась в большой тайне и подробностей даже этот член ЦК не знал.

Желая продлить путь, сыщик малость притормозил лошадок, а у церкви Никиты Мученика и вовсе остановился. Сняв шапку, истово перекрестился на темнеющий в небе купол, обращаясь с мысленной молитвой к Богородице: «Помоги, Матерь Божья, в моем правом деле!»

Эдвин за его спиной хихикнул:

— Какие же русские набожные! Если бы они работали с таким усердием, с каким молятся…

Соколов вновь погнал жеребца. Он напряженно соображал: «Схватить эту парочку? Но они станут на допросах запираться, да и как узнать, куда они сейчас направляются? Лучше всего проследить дом, в который они войдут, и устроить слежку. И это разумно, ибо шальная братия действует не в одиночку, а как клопы живут кучно. Тем более что Вильгельм, видимо, успел сообщить в охранку об этих типах. Мартынов должен прислать филеров».