Трио для квартета - Страница 17
Он позвонил вечером в четверг. Был, как всегда, по-телеграфному краток: "Детка, забей субботу. Есть идея: втроем с Митей поехать в какой-нибудь загородный ресторанчик пообедать, по пути - воздухом подышать, на белый снег посмотреть. Заеду часов в двенадцать, будь готова. Целую".
Какие же красивые туалеты для зимнего загородного отдыха были в журналах! И главное: можно без большого труда и не так уж дорого что-нибудь подобное купить, да вроде незачем - когда последний раз была нужда в такой одежде? И когда еще возникнет? То-то же. С раздражением отвергая один вариант за другим, Маша не заметила, как время приблизилось к полудню. Когда она услышала в трубке Володин голос, с ужасом поняла, что он уже ждет внизу, а она стоит перед кучей вываленных на диван свитеров. Но все обернулось по-другому: "Слушай-ка, тут у меня некоторая перемена декораций, срочное дело. Сейчас Митя за тобой заедет, я с ним говорил, спускайся минут через пятнадцать. Езжайте, погуляйте, пока солнышко, а я, как управлюсь, позвоню и рвану к вам. Прости, виноват. Целую".
Спустилась. Села в машину. Куда?
- Я, Маша, как пить без тоста, так и гулять без идеи терпеть не могу. Обед - это награда, необходимый и неизбежный разврат.
- Митя, какой вы все-таки максималист!
- Ничего подобного. Я и на минималиста не тяну - ленив. Тем не менее вы знаете, что за день сегодня?
- В каком смысле?
- В смысле памятных дат.
- Понятия не имею.
- Так вот, сегодня день смерти Пушкина и день рождения Пастернака. Поедем в Переделкино?
- Куда хотите, ей-Богу все равно. Тем более что меня никогда магия чисел не завораживала.
Машина тронулась. Маше действительно было не важно, куда ехать. И сборищ юбилейных она терпеть не могла. Везти цветы на могилу пусть любимейшего своего поэта - нет, ни за что! Восторженный фанатизм какой-то, вроде "козловок" и "лемешевок", дежуривших у подъезда кумира и готовых растерзать "соперниц". Балюня с высокомерным презрением не один раз ей об этом рассказывала. Митя, впрочем, возразил, что все, придающее жизни смысл, имеет право на существование.
- Глупость это - жить ради кого-то, ради чего-то. - Маша почему-то начала закипать.
- Знаете, наш излюбленный врачебный анекдот: пациент спрашивает: "Доктор, я буду жить?" - а тот вопросом на вопрос: "А смысл?"
С только что голубого неба неожиданно повалил густой снег. Ритмично заходили "дворники" - влево, вправо, влево, вправо, отсчитывая время, как маятник. По обе стороны шоссе тянулись белые поля. Митя включил музыку. Надо же - "Мужчина и женщина"... Маша вспомнила, как в ранней советской юности в пятый, кажется, раз воровато упивалась по недосмотру разрешенным фильмом... И каким кощунством показалось, что фильм этот якобы был снят по заказу автомобильной компании в качестве рекламы. У нее горели щеки и будто исчезло тело, как в полудремотных ночных фантазиях, где нет ни возраста, ни обстоятельств, а только сладкая иллюзия, что все происходит наяву.
Уже играла совсем другая музыка, снег прекратился, "дворники" закончили свой танец, и Митя сказал ровным, спокойным голосом, как будто продолжая:
- Замечательно кто-то сформулировал: "Овца не понимала смысла жизни, пока не встретила волка". Мы, кстати говоря, прибыли.
Митя разворачивался, стараясь поудобнее припарковаться, а Маша в панике проверяла, сможет ли она выйти из машины, пошевелила пальцами ног, осторожно согнула колени: все, все было в порядке, тело вернулось, морок прошел.
- Вот вы говорили, что не любите магии чисел, а я наоборот. А как раз через год будет редчайший момент, так называемый палиндром времени. Смотрите.
Он поднял какую-то веточку и написал на утоптанном снегу площадки: "20.02.2002.20.02" .
- Ничего не понимаю.
Она действительно ничего не понимала ни в себе, ни в однообразной череде цифр.
- Двадцатое февраля две тысячи второго года, двадцать часов две минуты. Читается и с начала, и с конца. Так вот, главное - не забыть, не прозевать. Мы с вами обязательно найдем какое-нибудь особенное место и там загадаем желание или просто подумаем о чем-то самом главном. Впрочем, помечтать можно и сейчас.
Они прошли по расчищенной аллее и оказались перед старинной усадьбой.
- Где мы?
- Вы хоть видели, по какому шоссе мы ехали?
- Нет, отключилась.
- Не холодно?
- Нет. Так что это?
- Дом, как теперь сказали бы, жилой, на одну семью. Правда, знатную и небедную. Хотели бы такой?
- Не знаю.
- А я бы хотел. И чтобы жить там с вами, Маша. Люди так редко встречаются. Наверное, трудно понять, но это я так бестолково делаю вам предложение. А в залог вечной любви позвольте преподнести вам эту шишку.
Он нагнулся, вытащил из сугроба большую еловую шишку, стряхнул с нее снег и с церемонным поклоном протянул Маше.
"Почему так мало деревьев с шишками? Ничего-то я не знаю - ни деревьев, ни цветов, ни птиц", - некстати мелькнуло в голове.
Как девочка-отличница, которая на уроке арифметики автоматически, не вдумываясь, отвечает заученную таблицу умножения, она выжала пустые, ничтожные слова. Будто кто-то обманом вполз внутрь и теперь говорил ее голосом:
- Куда уж теперь, Митя, поздновато, привыкла я жить одна...
Она тускло, как загипнотизированная, качала головой и водила носком сапога по тропинке, чертя полукруг за полукругом.
- Ну что ж, поставим здесь памятный знак "Место невстречи", - как-то глухо сказал Митя и воткнул в сугроб шишку, которую Маша так и не взяла. Простите меня.
Маша сделала судорожную попытку объяснить, что хотела сказать совсем не то:
- Митя, я, наверное, неправа, вы себе не представляете...
И тут из сумочки раздалась телефонная трель.
- Моцарт - это тот, кто музыку для мобильников сочиняет, - нарочито отчетливо сказал Митя, пока она открывала "молнию" и рылась в отделениях.
- Первое или уже второе едите? - шипел искаженный помехами Володин го
лос. - Я освободился. Вы где?
Маша молча передала трубку Мите, он с Володей о чем-то договорился.
Они шли обратно не по аллее, а по узкой тропинке. Митя, прихрамывая, впереди. Маше хотелось вцепиться ему в спину, схватить за рукав, завыть, что все не так, но они молча дошли до площадки, сели в машину и выехали на шоссе.
По радио передавали новости, потом какой-то комментарий, они спокойно, будто ничего не произошло, обменивались репликами.
Володя ждал у входа в резной теремок, аляповато украшенный картонными девицами в сарафанах, зазывно протягивающими на подносах всевозможные яства. При мысли о еде Машу вдруг затошнило, захотелось домой, на диван под пальмой, закутаться в плед, уснуть и проснуться обычной, вчерашней.
Она вылезла из машины и медленно пошла к Володе. Случайно уронила варежку, нагнулась и поняла, что стоит ровно посредине и еще не поздно сделать шаг в любую сторону. Отряхнула варежку, решительно направилась к Володе, Митя догнал ее.
- Ну что, нагуляли аппетит? - Володя, как всегда, говорил четко и уверенно.
- Честно говоря, я что-то неважно себя чувствую, - искренне ответила Ма
ша, - тошнит ужасно, о еде даже думать противно. Стыдно, что порчу вам все, не знаю, что делать.
- Да перестань, сейчас как принесут икорочки, мигом оживешь.
Володя по-хозяйски обнял ее за плечи и повел в избу. Митя шел за ними, привычно третьим лишним. Володя в очередной раз оказался прав. С отвращением Маша призналась себе, что во время еды аппетит пришел и вообще нормальная жизнь стала казаться вполне нормальной.
- Жалко, ты, Машка, машину не водишь. Сейчас выпил бы я водочки, а ты бы рулила. Может, пойдешь на курсы?
- Я дороги не найду. У меня топографический кретинизм.
Митя рассказывал анекдоты, посмеялись. Потом чинно распрощались. Митя отъехал первым. Маша поймала себя на том, что почувствовала облегчение: обошлось, пронесло, опасность миновала.
Дома она снова расклеилась, включила телевизор и уткнулась в какой-то сериал. "Надо разобраться в сюжете, полюбить героев и жить их жизнью, раз уж отказалась от своей". Она не замечала, что все время думает, будто что-то кончилось, когда всего-навсего ничего не началось, что попросту не надо приобретать новых привычек, а лишь следовать старым. Никогда, что ли, не сидела она в кресле, укутав вечно мерзнущие ноги пледом... Фильм кончился, Маша некоторое время слонялась по квартире, сложила в шкаф разбросанные в ажиотаже утренних примерок свитера и брюки.