Тринадцатая ночь (СИ) - Страница 36

– Так… одежда и фальшивая история на самом деле ничего не меняют в ней самой?

– Может, нет… – сказал он тихо.

– То есть ты говоришь, что он любит именно ее, а не того, кем она притворяется?

– Я говорю, что эти два человека, наверное, не такие и разные.

– Верно, – она поглядела на пруд и деревья за ним, потом подняла глаза на голые ветки, которые быстро чернели в наступающих сумерках. – Дрейк? Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Что такое? – сердце его забилось быстрее, кровь зашумела в ушах.

– Я… ты… я… – слезы вновь стали собираться в ее глазах.

– Да что такое?

– Ты… – она опустила глаза вниз, начав разглаживать несуществующие складки на юбке.

– Что? – он взял ее за подбородок и повернул голову к себе, чтобы видеть лицо.

– Мне… мне… так жаль.

– Тебе жаль? Тебе жаль почему? Да объяснись же ты, Грейнджер!

– Мне жаль, что… Мне жаль, что я принимаю такие отвратительно непрофессиональные решения.

– Ты, нахрен, извиняешься за прошлые выходные?

– Не только за них.

– Грейнджер… ты определенно не следуешь кодексу этики социального работника. Это я понимаю. И работа твоя важна для тебя. Это я тоже уяснил. Но послушай, я ведь, очевидно, не типичный твой клиент.

– Это не твоя вина. И это…

– Нет, – сурово прервал он. – Дай мне закончить. Когда ты только начала приходить ко мне, меня просто тошнило только от мысли, что я нуждаюсь в хреновом социальном работнике. Твои приходы ломали весь мой привычный распорядок. Я не знал, что тебе говорить. Я не хотел видеть тебя в своей квартире. Я не хотел видеть тебя в своей жизни. Потому что ты знала. Ты была единственным человеком, который знал, в каком до охерения унизительном положении я оказался. Со всеми остальными можно было притворяться. Избегать болтовни, не говорить ничего важного. Но не с тобой. И это было до ужаса неприятно… но по многим причинам это же было огромным гребаным облегчением, потому что ты была единственным человеком, с которым не нужно было притворяться. Через какое-то время я стал наслаждаться твоими визитами, даже если тебе и казалось, что я вел себя как абсолютная скотина. И слушай, Грейнджер, если бы ты была на сорок лет меня старше или волосатым мужиком по имени Герман, может, прошлых выходных никогда бы не было. Но ты есть ты: абсолютно очаровательная, и я думал о том, как хочу поцеловать тебя с того самого дня, как ты попала под дождь. Так что не смей снова за это извиняться. Никогда. Потому что ты помогла мне больше, чем можешь себе представить.

Она провела подушечками пальцев по его щекам. Они были мокрыми.

– А что если, – прошептала она, – я была бы мужчиной по имени Герман, но не таким уж волосатым?

– Тогда, полагаю, все зависело бы от того, как хорошо ты набиваешь вату под костюм.

Она рассмеялась и прильнула к нему. Он обвил ее руками и притянул ближе.

– Наверное, нужно идти. Темнеет.

– А в твоей квартире меня ожидает изысканная трапеза?

– Не в этот раз. Но глазурь все еще там.

– Ммм. А ты что будешь есть?

– Полагаю, об этом еще предстоит подумать.

– Могу поделиться глазурью. Или можем где-нибудь перекусить. Или я сделаю тебе мой знаменитый тофу в соусе марсала.

– Знаешь, мне очень понравился тот индийский ресторанчик в квартале отсюда, куда мы ходили в прошлый раз.

– Отлично. Но однажды ты попробуешь мой тофу. И он вынесет тебе мозг.

– Это угроза?

– Скотина, – она хлопнула его по руке, а он поймал ее ладонь и прижал к губам. – Ну, так идем? – она взяла его под руку, и они зашагали прочь из парка.

– Помнишь, – начал он, – я сказал тебе, что чувствую, будто не принадлежу этому месту.

Приводящая в оцепенение дрожь пробежала по ее телу.

– Да.

– Я до сих пор это чувствую. Каждый день. Но только не когда я с тобой.

– Дрейк…

– Это правда.

– Наверное, это потому что ты честен со мной, Дрейк. Все остальные, кого ты встречаешь, знают лишь часть тебя.

– Грейнджер, я знаю лишь часть себя.

– Ну, – ответила она, – эта часть больше.

– Я сейчас испорчу тебе чтиво на воскресенье.

– Хорошо.

– У меня новый сон.

– Оу?

– Ага. Я еду в поезде. Ты, я и черноволосый мужик, которого я видел в баре.

– И куда поезд идет?

– В школу, конечно, – ответил он быстро, голос был нетерпеливый. – Ой… погоди… я только что сказал «в школу»?

– Сказал, – опять дрожь.

– Хмм… Странно. Я во сне никак не мог понять, куда я еду. А, наверное, это из-за мантий.

– Мантий?

– Да. На мне что-то типа мантии, которые обычно надевают на выпускной. Я потому, наверное, и решил, что это как-то связано со школой.

– Конечно.

– Как думаешь, эти сны – что-то типа воспоминаний?

– В каком смысле?

– Ну, знаешь, – он открыл дверь ресторанчика перед ней, – о моей прошлой жизни. Что они всплывают на поверхность подсознания, когда я сплю?

– Ну, – начала она, – не совсем имеет смысл, ведь я была в этом сне, верно?

Официантка улыбнулась и предложила им присесть за ближайший столик. Они поблагодарили, когда она вручила им меню.

– Да, об этом я тоже подумал. Но может, мое подсознание просто вставило тебя туда? Тебя и того черноволосого мужика? Я только ваши лица и мог четко разглядеть. В смысле, я в общих чертах представляю человека на башне, того, с длинной бородой… его и… другого… но чтобы вот прямо видеть людей, то только тебя и черноволосого.

– Интересно, – она углубилась в меню.

– Да. Но вот теперь я об этом думаю, и рабочий сон, знаешь что? Тот, который с древними рунами на компьютерном экране?

Она резко взглянула на него поверх меню. Он узнал этот взгляд: взгляд, означающий, что он сказал что-то «странное и ненормальное».

– Что я сказал?

– Ничего.

– Говори, черт возьми, – прошипел он сквозь зубы.

– Древние руны?

– Да? – он часто заморгал. – Так разве не они?

– Ты их никогда так не называл.

Не называл? Чушь какая-то! Ведь это именно они были.

– Ну, короче, иногда Рик, или Клем, или Невыносимый Дрочила Тед тоже в этом сне. Так что сон не может на самом деле быть воспоминанием.

Вернулась официантка, и они сделали заказ. Гермиона начала возиться со своей бумажной салфеткой.

– А что заставляет тебя думать, что другие сны – это воспоминания?

– Не знаю. Просто чувство такое, – он тоже стал возиться с салфеткой, складывая ее пополам и по диагонали, стараясь изо всех сил воссоздать розы, которые она сделала у него на кухне в прошлые выходные. – Ага! – он вручил ей свое произведение искусства, которое смутно напоминало помесь обезглавленного лебедя и бумажного самолетика.

– И что это?

– Роза из салфетки.

– Оу?

– А что, не похоже? – он изобразил тревогу, потирая подбородок.

– Эмм… Нет. Хотя… – она перевернула салфетку, покрутила ее так и сяк. – Нет.

– Ну все, это последний раз, когда я дарю тебе цветы.

Она мягко рассмеялась и затолкала салфетку в сумку.

– Полагаю, тогда я должна ее сохранить.

– Очень умно с твоей стороны. В любом случае, что я на самом деле хотел тебе сказать: в этом поездном сне ты терпеть меня не могла.

– Неужели?

– Точно. Смотрела так, будто хочешь мне врезать.

– Интересно.

– И знаешь, что еще? У меня во сне волосы зализаны были. Прямо как ты сказала.

По ее губам проскользнула тень улыбки.

– Кажется, твое подсознание легко поддается внушению.

– Ну, если так, может, скажешь, как выглядят мои друзья? Я бы хотел, чтобы у них были лица.

– Твои друзья? – бровь у нее изогнулась.

– Да, они в поезде стоят позади меня.

Улыбка исчезла с ее губ.

– Я не знаю, как они выглядят.

– Да ладно тебе! – воскликнул он игриво. – Придумай что-нибудь. Скажи, что один из них высокий, а другой мелкий. Скажи, что они оба до ужаса толстые. Скажи, что они похожи на ящериц, или что у них все зубы золотые, или что они носят ботинки на руках.