Тринадцатая ночь (СИ) - Страница 22

В книге Ван Бландермеера была уйма таких историй – все они безумно интересные, но ни одна не напоминала Гермионе сложившуюся у нее ситуацию. Во всех историях в «Косяках, ошибках и плохо наложенных заклинаниях» было нечто общее: кто-нибудь накосячил, сделал ошибку или плохо наложил заклинание – простой просчет при добавлении ингредиентов или проговаривании заклятья. Гермиона была уверена, что этот случай – не про Драко. Они были особенно осторожны, исследуя, разрабатывая и накладывая чары.

У Синтиллы Лоусон в «Подчищая за собой: как поправить непоправимое» содержался один презабавный анекдот, в котором был хоть какой-то смысл. Лоусон рассказывала историю Джарвиса Минчпина, американского волшебника, который жил в восемнадцатом веке и наложил заклинание Обливиэйт на своего кузена Перкина, у которого занял приличную сумму денег. По какой-то неведомой причине Перкин забыл не только об одолженных деньгах, но и о том, как нужно одеваться. После того, как он прошелся по городской площади в одном только напудренном парике и непарных перчатках, Перкина бросили в тюрьму за «развращение общества». Вот тогда-то совесть Минчпина и проснулась: он подкупил местного судью, чтобы вытащить Перкина из-за решетки (на его же деньги, разумеется) и снял заклинание. Когда Перкин понял, что произошло, он был в такой ярости, что трансфигурировал Минчпина в козла. Вернуть свое доброе имя, однако, Перкину уже не удалось, и он уехал во Францию. Что стало с Минчпином-козлом, история умалчивала.

Но больше всего внимание Гермионы привлек рассказ о Флоризель Аскью, ведьме, безнадежно влюбившейся в Василия Ипсиланти, волшебника с пугающим интересом к черной магии. Согласно дневнику Аскью, она провела несколько лет, стараясь убедить Ипсиланти бросить темные искусства. Он даже пытался несколько раз ради нее, но каждый раз случались рецидивы. В конце концов, Аскью так отчаялась, что состряпала особое зелье, которое должно было стереть все воспоминания Ипсиланти о его увлечении темными искусствами, давая ему шанс, по словам Флоризель, «начать с чистого листа». Ипсиланти выпил зелье, но эффект был ужасающим: хотя нужные воспоминания стерлись, Аскью не подумала заменить их новыми. В результате в памяти Ипсиланти появились огромные провалы: например, он понятия не имел, чем занимался почти весь 1933 год. Из-за разрушенной памяти он медленно, но верно сходил с ума, что снова привело его к занятию черной магией. В попытке все исправить Аскью выдумала еще одно зелье, которое стерло бы все воспоминания Ипсиланти, сформировавшиеся после первого зелья. Второе зелье наделало много больше бед: воспоминания Ипсиланти исчезли, но сумасшествие осталось и, хуже того, все усиливалось. Он еще больше увлекся темными искусствами и, в конечном итоге, погиб, пытаясь разжиться глазом у живого единорога. Аскью винила себя, впала в глубокую депрессию, из-за чего вскоре навсегда бросила магию, чтобы стать пастушкой в Новой Зеландии.

История подтверждала страхи Гермионы: зелья Аскью, хоть она и хотела как лучше, стоили Василию Ипсиланти здравомыслия и, в конце концов (она нервно сглотнула при мысли об этом), жизни. Все последующие попытки уменьшить ущерб привели только к большим проблемам. Гермиона сделала несколько заметок, так, для себя. Может, ей удастся найти больше информации об Аскью или Ипсиланти в других книгах. По крайней мере, читая, она убеждала себя, что делает хоть что-то, чтобы помочь ему.

***

Суббота, позже

Когда Гермиона наконец оторвалась от книг, она удивленно вздохнула: было почти пять тридцать! Нужно поторопиться, если она хотела успеть на ужин к Драко вовремя. Она быстро приняла душ и оделась, пытаясь особо не париться по поводу наряда: розовая хлопковая рубашка, джинсы и коричневый вельветовый пиджак. Она стянула волосы в аккуратный хвостик и надела пару стоптанных кроссовок. Закончив одеваться, она отрыла сумку и аккуратно уложила туда палочку, а затем трансгрессировала в свое обычное место: туалет для персонала в библиотеке в двух кварталах от дома Драко. Она присмотрела это место даже еще до того, как он въехал в свою новую квартиру. В библиотеке не было камер, а уборщики пользовались этим туалетом только ночью. Если ей только не приспичит трангрессировать между двумя после полуночи и семью утра, она могла спокойно выходить через черный вход рядом с уборной, и никто ее не заметит. Тогда оставалось всего два квартала до дома Драко. Конечно, в дождливый день даже два квартала не были особым весельем, но в остальные дни это ее не напрягало.

К счастью, сегодня дождя не было. Может, позже и будет, но не такая уж это и проблема: в конце концов, она всегда может воспользоваться высушивающим заклинанием на обратном пути.

Она позвонила в домофон. Он впустил ее, даже не спросив, кто там. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться, когда он открыл дверь в квартиру. В конце-то концов, на нем была светло-голубая рубашка, мешковатые брюки цвета хаки и… фартук. Украшенный рисунком хрена поварской фартук.

– В чем дело, Грейнджер? Никогда не видела мужчину в фартуке? – поинтересовался он, принимая ее жакет.

– Просто никогда бы не подумала, что ты можешь носить его. Особенно… фартук с хреном.

– Хрен очень мужественный овощ, – со знанием дела заметил он, направляясь обратно на кухню. – А то почему, ты думаешь, мы называем хрен хреном?

– И что же появилось раньше? – спросила она, тут же жалея, что позволила себе продолжить эту линию разговора.

– А не важно. Факт остается фактом: хрен есть хрен. Или ты когда-нибудь видела фильм для взрослых, где джентльмен предлагает даме: «О, да, детка, пососи мою морковку»? Или дама говорит джентльмену: «Господи, какой огромный банан!»? – Он стоял к ней спиной, но она точно знала – на его губах играет пошловатая ухмылка. Наверное, он ждал, когда она сменит тему, и она уже собиралась, как он сделал это сам: – Хочешь вина?

– Нет, спасибо. – Алкоголь определенно был плохой идеей. Сегодня ей понадобится каждый самый маленький кусочек ее здравомыслия.

– И я предполагал, что ты это скажешь. Тогда, может, имбирный эль*?

– Звучит здорово. – Он налил каждому по стакану. – У тебя тут вкусно пахнет, – заметила она. – Что готовишь?

– Пиццу.

– Для пиццы нужен фартук? – удивилась она, опираясь на кухонную стойку.

– Для теста для пиццы нужен фартук. Мука, знаешь ли. Да и с соусом я развел чуть больше грязи, чем предполагал. Но, полагаю, ты права: угрозы моим брюкам больше нет. – Он серьезно кивнул, снял фартук и повесил его на крючок.

А рот у Гермионы так и остался открытым.

– Ты сам сделал тесто и соус?

Он искренне не понимал ее удивления.

– Я и сыр собирался сделать, но не смог затащить сюда корову так, чтобы домовладелица ничего не заподозрила. Никаких животных, – наигранно фыркнул он.

– Ух ты…

– Знаешь, я насчет коровы пошутил. – Он кинул в напитки по несколько кубиков льда.

– И все же я до сих пор немного ошеломлена тестом.

– Да это не так сложно, Грейнджер. Любой идиот может следовать рецепту. Ты любишь пиццу?

– А кто нет?

– И я так подумал. Плюс, заметил, что в ресторане на той неделе ты взяла суп-пюре с овощами. Решил, вдруг ты вегетарианка.

Гермиона глубоко и шумно вздохнула, в изумлении поднеся руку к груди. Движение было почти неосознанным. Она стала вегетарианкой три года назад, но Рон до сих пор забывал не класть бекон в ее сандвичи.

– Я и правда вегетарианка. Спасибо, что заметил.

– Я много чего о тебе замечаю, Грейнджер, – он хитро улыбнулся ей, и она покраснела под его взглядом.

– Ну так, – внезапно ее до безумия стали интересовать кубики льда в стакане, – как встреча с коллегами вчера?

Его лицо потемнело.

– Нормально.

– И все? Нормально?

– Да. Все. Было. Нормально.

– Ну а ты…

– Грейнджер, я сходил. Ради тебя. Это не было очень ужасно, но повторять мне бы не хотелось. Договорились?

– Договорились, – пробурчала она и уперла руки в бока. – Знаешь, Дрейк, я всего лишь пытаюсь помочь.