Тринадцать мнений о нашем пути - Страница 12

б) Тем более.

Вячеслав Рыбаков: Увольте. Мне на двадцать-то лет в будущее заглядывать и то тошнотворно… Хотя, уверен, те, кому доведется в этом будущем жить, будут его считать нормальным. Нормой. Так было и будет всегда. Вспомните, как взбесился Атос, когда д’Артаньян его слегка толкнул. Дуэлью дело кончилось. Попробовал бы сей благородный мушкетер, пусть даже и с выздоровевшей рукой, проехаться в нашем метро. А мы ездим каждый день и только похохатываем.

Борис Стругацкий: б) Никто из нас не способен представить себе этого мира. Я знаю только, что это будет совершенно чужой, непостижимый и страшный мир. Мог ли участник первого крестового похода представить себе наше время? Может ли представить себе современный европейский город дикарь племени, живущего сегодня глубоко в джунглях Амазонки?

15. Вопрос: Временный ли характер носит потеря интереса к освоению Космоса?

Эдуард Геворкян: Экспансия — это естественное состояние жизни. В противном случае популяция вырождается и уступает место иным организмам. Регулирование рождаемости — это преступление перед Богом и людьми. Космическая экспансия неизбежна, необходима и не зависит от моды. У подавляющего большинства населения нет никакого интереса к конструированию и производству самолетов, поездов или кораблей, но это ведь не приводит к отказу от использования транспорта, не так ли? Я понимаю, что речь идет о принимающих решения структурах (куда и какие денежные потоки направлять), а вовсе не о «широких слоях населения», как говорили в старину. А структуры означенные уже не первый год исподволь наращивают финансирование космических технологий, и под разговорчики о международной кооперации развивают свою национальную космонавтику.

Олег Дивов: Временный, надеюсь. Мы — все мы, — очень недальновидно поступаем, удерживая космические программы на голодном пайке. Нам нужен Фронтир, нужны новые горизонты, именно отдаленные горизонты, за много световых лет. Нужна эта степень свободы — иначе человечество неминуемо пожрет самое себя.

Кирилл Еськов: Ничуть в этом не сомневаюсь. Я, в отличие от Переслегина, полагаю что тот, первый, «рывок к звездам» в 1950-70-х был просто-напросто преждевременным. Тогдашние космические программы, и в особенности пилотируемая космонавтика, были чистыми понтами в соревновании Сверхдержав; практического значения они не имели вовсе, да и научное-то — очень небольшое (Это как когда-то со Скоттом и Амундсеном: британская экспедиция действительно доставила интереснейшие геологические образцы из Трансантарктических гор — однако посылали ее, конечно, не за этим, а чтобы воткнуть в Южный полюс флаг с Юнион Джеком). Естественно, что едва лишь Холодная война подошла к концу, как нужда в этих распальцовочных прожектах отпала, и их без малейшего сожаления свернули по обе стороны бывшего Железного занавеса.

А сейчас развитие космонавтики идет принципиально иным, естественным, путем. Началась эта линия развития с поточного запуска разведывательных спутников, потом возникла еще более массовая, и притом чисто коммерческая, система спутников связи, подарившая человечеству и общедоступные мобильные телефоны, и джи-пи-эсы, и еще кучу бонусов. А сейчас вполне уже предметно обсуждаются интереснейшие энергетические проекты, такие, как добыча в космосе изотопа гелий-3 — наиболее перспективного «топлива» для грядущей термоядерной энергетики (на Земле гелий-3 практически отсутствует, а вот в лунном реголите, и особенно в атмосфере Больших планет, его полно); и степень безумия этих проектов выглядит именно такой, какая бывает обычно потребна для нового технологического рывка. Никуда, кстати, не делась и извечная тяга человека к познанию: на Марсе обнаружены следы былой гидросферы, в подледных океанах спутников Сатурна собираются искать внеземную жизнь…

Короче говоря, космические каравеллы новой генерации готовятся к выходу в плаванье не затем, чтоб проверять измышления мудрецов о шарообразности планеты, а — за золотом и пряностями. Ну, и за диковинными попугаями для королевы-спонсорши. Как оно и должно быть.

Александр Житинский: У меня лично нет никакого интереса к освоению Космоса. Он мне безразличен как объект хозяйственной деятельности.

Андрей Измайлов: Всё временно в нашем мире. И это пройдёт… Потеря интереса, обретение интереса. Когда приспичит, то есть будет насущно необходимо, тогда вновь и воспылаем. Лет эдак через полста. Может статься. Может и не статься. Рацио, исключительно рацио. А время — вещь необычайно длинная.

Андрей Лазарчук: Нет, временный характер носил истерический подъем интереса к этим исследованиям. Сейчас все вошло в нормальную рабочую колею

Святослав Логинов: Всё на свете носит временный характер.

Евгений Лукин: Всё проходит. Даже потеря интереса к освоению Космоса.

Сергей Лукьяненко: Убежден, что да. У человечества нет иного позитивного пути развития, кроме космической экспансии. Если мы не убьем себя — войнами, терроризмом, болезнями, голодом, наркотиками (в том числе и виртуальными мирами) — то обязательно колонизируем космос.

Много «если», да?

Сергей Переслегин: Я не вижу этой потери. Речь, скорее, идет о следующих моментах:

1. Космические исследования в ведущих странах «потеряли темп»;

2. Гибель СССР привела к тому, что «космическая гонка» утратила смысл;

3. Наступление эпохи посттоталитарных демократий привело к дегероизации и деромантизации всего и вся. Космонавтика тоже попала под горячую руку.

4. Страхом научного и государственного руководства крупнейших стран перед проведением в космосе действительно необходимых (но рискованных) исследований.

5. Позицией СМИ.

Геннадий Прашкевич: Ясное понимание того, что дальние миры ни в каком обозреваемом будущем недостижимы для нас, должно, наконец, побудить человечество обратить внимание на самое себя, осмыслить феномен разума, осмыслить его возможности. А если вдруг подтвердится, что жизнь латентна, что она возникает в первый момент Большого взрыва вместе с энергией и материей, то есть если выяснится, что жизнь действительно возникает до организмов, это вообще может изменить вектор нашего развития и обратить еще более пристальное внимание на все живое.

Вячеслав Рыбаков: Думаю, всплеск космической гонки в середине прошлого века был вызван гонкой вооружений и вообще политикой. Экономически он не был естественен и потому заглох, когда политика и гонка вооружений перестали его стимулировать. Конечно, его результаты принесли определенную пользу, но опять-таки в основном в области оборонки (включая разные ее подсистемы, например, разведку) и высоких технологий (а, стало быть, опять-таки в конечном счете главным образом оборонки). Но уже хотя бы то, что за полвека космической эры мы так и не перестали топтаться на земной околице, убедительно показывает, что реально космический век не наступил еще даже технологически, не говоря уж об экономике. Первые монгольфьеры взлетели два с лишним века назад, но об освоении воздушного океана стало можно говорить лишь с момента появления аппаратов тяжелее воздуха. Покамест мы летаем в космос на монгольфьерах. А технология созреет, когда созреет экономика. Когда полеты на планеты станут рентабельными и необходимыми для чего-то существенного и массового. Тогда начнется настоящий, оправданный и объективно нужный космический бум.

Борис Стругацкий: Наука слишком много обещала в XIX веке, но не сделала жизнь человека ни счастливее, ни безопаснее. Потеря интереса к ней — это просто проявление разочарования. Примерно то же и с Космосом. Где Чужой Разум? Где «обыкновенная» внеземная жизнь? Пусто. Мертво во Вселенной. Того ли мы ждали, начитавшись фантастов и Фламмариона? Путь в Космос оказался длинным, долгим, почти бесплодным и малопонятным. А мы любим, чтобы — быстро, сразу, в изобилии и доступно. Как это обещают уфологи, парапсихологи и астрологи. Вот с ними и народная любовь.