Трилогия о Фрэнке Брауне: Ученик пророка. Альрауне. Вампир - Страница 8

Мы оставили счастливую парочку и пошли домой.

Настроение у нас было сильно подавленное, тем не менее, мы решили относиться по-братски к обоим. Но это было не так легко, как нам казалось сначала. Тогда мы решили вернуться в полк. Уссоло и Сибилла начали упрашивать нас побыть ещё с ними; первый предложил пойти в ближайший храмовый праздник к его родным в Чимею, в семи часах ходьбы от Валь-ди-Скодра. Скрепя сердце, мы согласились.

Мы вышли в ночь под воскресенье. Я и Сибилла шли позади, Уссоло и Раймонди – впереди. Сибилла и Раймонди шли с фонарями. Во втором часу ночи мы проходили оврагом Боацоля. Впереди шел Раймонди с фонарем, за ним – я, затем – Сибилла, и в хвосте Уссоло. Вдруг я услышал, что Уссоло выругался. Оказалось, он поскользнулся и упал на камни.

– Проклятая скотина! – вдруг закричал он, и при свете фонаря я увидел в его руке небольшую змею. Он схватил её за хвост и размозжил о скалу её голову.

– Она не укусила тебя? – спросила девушка.

Он рассмеялся и ответил, что, во всяком случае, ничего не чувствует. Однако, не прошло и пяти минут, как его начало сильно лихорадить; он закутался во все, что было с нами теплого, и всё-таки озноб не прекращался.

Раймонди, бывший санитаром, поднес фонарь к левой руке больного и внимательно осмотрел её. У самого пульса была маленькая, едва заметная ранка. Рука, слегка распухшая, продолжала пухнуть на наших глазах. Раймонди перевязал крепко руку ремнем выше укуса и сказал, что теперь необходимо высосать яд. Сибилла кинулась было к жениху, но Раймонди, заметив трещины у неё на губах, не пустил её. Осмотрев хорошенько мой рот, он нашёл, что я могу без риска сосать укус змеи. Я тянул, что было мочи, пока, наконец, Раймонди не приказал мне прекратить – но больному не было легче. Тогда Раймонди решил отправиться в Чимею за вином и лекарством.

Проходили часы, а Раймонди все не было. Больному становилось все хуже и хуже.

Я решил отправиться на поиски Раймонди. Через час я встретил его со священником и тремя парнями. Оказалось, он заблудился в темноте и попал в Чимею только под утро. Когда мы вернулись к Уссоло, мы уже не нашли его; перед нами лежал его труп; над ним стояла Сибилла, наклонившись вперёд всем туловищем – так, как она теперь ходит и стоит. Мы начали расспрашивать её о подробностях смерти, но в ответ она лишь шевелила губами и ничего не говорила: она потеряла дар речи.

Что произошло в эти два часа – я не знаю и поныне. Впоследствии я несколько раз расспрашивал Сибиллу, просил её написать, но она лишь закрывала руками лицо и вся начинала дрожать и трясти головой; я перестал говорить с ней об этом. Однако, должно было произойти что-то очень страшное, – это видно было по её лицу: выражение навсегда застыло на нем; только теперь, когда оно загорело и покрылось морщинами, это стало менее заметно.

Я и Раймонди сделали все, что только в человеческих силах, для её излечения, но ничто не помогло – она осталась калекой…

Вот история красавицы Сибиллы и её бедного жениха…

Жандарм уже давно уехал. Было довольно поздно, но Фрэнку Брауну не хотелось ещё спать. Он сел за стол, хотя чувствовал, что не будет в состоянии работать.

Вдруг ему почудился шорох за дверью. Он прислушался, окликнул Терезу, но не получил ответа. У него было ощущение, будто кто-то стоит за дверью и хочет войти.

«Пусть приходит – я готов». Но прогнал эту мысль и рассмеялся. «Нервы!» – решил он и, чтобы успокоиться, взял книгу. Он перелистал уже несколько страниц, как снова услыхал за дверью возню. Он стал посреди комнаты и прислушался – действительно, кто-то возился с замком. Он подошел к двери и распахнул её: никого! Но он явственно различил теперь, что шум идёт от двери в спальню, задвинутую на тяжелый засов изнутри. Он сделал шаг вперёд, но, увидав белую фигуру, с рукой на задвижке, – инстинктивно отскочил назад и захлопнул дверь на замок.

Подойдя к столу, Фрэнк Браун достал свой браунинг и, убедившись, что револьвер заряжён, открыл предохранитель и снова направился к двери. Но не успел он сделать и одного шага, как задвижка отскочила, и дверь открылась настежь. В дверях стоял Пьетро Носклер. На нем была черная от грязи, промокшая насквозь рубашка; на черных волосах болтался сбоку белый ночной колпак. Голые ноги, покрытые черными густыми волосами, были облеплены навозом и грязью.

«Оригинальный костюм для визита», – подумал Фрэнк Браун. Он окликнул американца, но тот ничего не слыхал. Они пристально смотрел широко открытыми глазами прямо перед собой, ничего не различая. Фрэнк приблизил к его лицу лампу – веки не дрогнули. Мистер Пьетро бродил ощупью, как в глубокой темноте.

Вдруг американец остановился. Казалось, он очнулся. Он повернул опять к двери и ощупью вышел. Фрэнк следовал за ним с лампой в левой руке и с револьвером в правой. Он видел, как Пьетро осторожно спустился по лестнице и вошёл в ресторан. Здесь он нащупал буфет и достал длинный, остро отточенный нож для разрезания мяса. Нащупав большими пальцами остриё, он широко осклабился, зажал крепко клинок в правой руке и опять осторожно поднялся по лестнице. На этот раз он прошел прямо в открытую дверь кабинета. Фрэнк стоял в двух шагах от него и следил за каждым движением, готовый выстрелить в любой момент.

Но было ясно, что его ночной гость ничего не видит и не слышит. Пьетро потихоньку открыл дверь в спальню и направился прямо к кровати, нащупал руками клинок ножа и взял его в рот.

Свет от лампы упал в эту минуту на лицо Американца, – на нем была написана безграничная ярость.

Схватив рукой подушку, Пьетро с бешеной силой всадил в неё нож; ещё раз высоко поднял он нож и снова всадил его в подушку; потом вытер глаза, словно желая стереть брызнувшую в лицо кровь.

И ещё и ещё он продолжал вонзать свой нож в подушку…

На его губах появилась улыбка блаженства; раза два он глубоко вздохнул и выронил нож. Потом спокойной, почти твердой походкой Пьетро направился к двери.

Фрэнк Браун шел за ним до выхода и, остановившись в дверях, смотрел ему вслед, пока Пьетро не скрылся в темноте дождливой ночи.

Вернувшись к себе, Фрэнк осмотрел постель: одеяла и подушки были насквозь исколоты, вдоль и поперек.

Только теперь он почувствовал страх.

– Для нас обоих лучше, что я не лежал здесь, – сказал он громко.

Босоногий, с белой шалью через плечо, с большим бумажными колпаком на голове и с деревянной саблей в руке, разгуливал по улицам глухонемой пастушок Джино. На короткой верёвке он тащил за собой козу, у которой на шее, хвосте, рогах и ногах болтались большие бубенчики. Спину козы обмотали куском холста, к которому прикрепили большую куклу, усадив её верхом, лицом к хвосту. Кукла была сделана довольно примитивно: из пакли и черных тряпок; две красные бусины изображали её глаза. Пара рогов, длинный красный язык и зелёный хвост свидетельствовали, что она должна изображать дьявола.

Джино издавал какие-то хриплые звуки, поколачивая при этом своим мечом дьявола. Коза с испугу блеяла, и все её одиннадцать бубенчиков звенели при этом.

Ребятишки и женщины бежали за ними гурьбой.

От времени до времени мальчик доставал из кармана записки и раздавал их окружающим. На них было написано:

«Сегодня вечером, равно в 8 часов, в помещении для собраний, Великая битва с дьяволом. Всех христиан просят сердечно пожаловать.

Пророк Илия».

– Пойдем туда, Тереза? – спросил Фрэнк Браун.

– Нет. Мне не хочется.

– Почему не пойти? Вся деревня там будет.

– Моего отца тоже не будет.

Фрэнк рассмеялся.

– Твоего отца?.. Хочешь, я дам ему двадцать крон, и он пойдет.

Вся кровь бросилась в голову девушки. Но Фрэнк не унимался.

– Ты не веришь, что он пойдет?

Она встала и посмотрела прямо в глаза.

– Я знаю, что он пойдет за деньги, я знаю, что ради них он готов на все. Я знаю также, что он взял с тебя деньги за… за… меня! Но он – мой отец, и я ничего не хочу больше слышать. Замолчи!