Три жизни Иосифа Димова - Страница 57
Самолет упал недалеко от леса, а мы на парашютах приземлились шагах в пятистах от избушки, что стояла у самой опушки леса.
Я подбежал к Лизе, помог ей освободиться от строп. Лицо ее было бледно, она жадно глотала воздух маленьким ртом, но глаза силились улыбнуться, постепенно преодолевая испуг. Вот-вот они заискрятся счастливой улыбкой оттого, что все кончилось благополучно.
Она встала, тряхнула головой, словно прогоняя последние призраки страха, и порывисто обняла меня, будто я потерялся и она совершенно неожиданно меня нашла.
– Небольшая неприятность, – сказал я и улыбнулся, и мне показалось, что голос и улыбка были не мои. – Ты очень испугалась?
Лиза поцеловала меня в губы и сказала:
– Но ведь все уже позади! – Она помолчала, прислушиваясь к необычной глубокой тишине, царившей вокруг, – было такое чувство, будто мы попали в глубокий, скованный льдом, навеки застывший океан.
Снег, доходивший до колен, белел вокруг, нетронутый, девственный. Крупные снежинки тихо стлались на землю, точно необозримое белое кружево, окутавшее своими складками весь мир.
Лиза наклонилась, взяла горсть снега, скатала рыхлый снежок и бросила мне за шиворот. Это было первое, что она сделала на этой новой, на диво чистой неведомой земле. И засмеялась звонким, каким-то детским смехом. Потом подошла ко мне, принялась отряхивать снег с моей одежды и неожиданно закашлялась.
– Воздух такой чистый, что я просто задыхаюсь, – шепнула она и поцеловала меня в губы как раз тогда, когда на них уселась снежинка. И опять засмеялась.
Я приложил ладонь к глазам и посмотрел в ту сторону, где белая равнина врезалась в темную стену леса. Сквозь пелену падающего снега я с трудом различил небольшое строение. Значит, избушка действительно была.
До избушки было недалеко. Мы прошли половину пути, как вдруг заметили, что в одном месте снег утоптан. Снегопад не успел замести следы. Лиза, которая шла первой, вдруг вскрикнула и шарахнулась в сторону с перекошенным от страха лицом. Снег был пропитан кровью, вокруг валялись клочки меховой одежды, а чуть дальше виднелись свежеобглоданные человеческие кости. Черепа не было видно, но по костям рук и ног можно было судить о том, что погибший человек был довольно высокого роста. К лесу, мимо избушки, уходили две цепочки волчьих следов.
Я смотрел на эту потрясающую картину и мне вдруг показалось, что внутри у меня все помертвело. Клочья одежды, кости, кровавый снег, – все это слилось в одно багровое пятно, которое росло с чудовищной быстротой, еще немного-и оно затмит весь мир. Даже воздух стал красным. Я в ужасе закрыл глаза ладонью.
Растерзанный волками человек не мерещился мне даже в кошмарах, к тому же я с детства не выносил вида крови. Если случалось порезать палец, я в страхе отворачивался в сторону: при виде крови у меня начинала кружиться голова.
Да, север встретил меня весьма недружелюбно, я получил такую оплеуху, что на секунду-две у меня занялся дух.
Я почувствовал у себя на плече руку Лизы, это легкое прикосновение подействовало весьма благотворно, оздоровляюще, казалось, чья-то могучая десница помогла мне подняться, встать на ноги. Мне стало стыдно своей слабости, я смущенно улыбнулся, но тут же взял себя в руки и сделал вид, что ничего особенного не случилось, просто неприятное зрелище застало меня врасплох.
– Это случилось, вероятно, незадолго до нашего приземления, – сказал я. Мой взгляд скользнул по цепочке волчьих следов, которые быстро заносил падающий снег, и задержался на избушке.
Лиза глянула мне в лицо, пытаясь, вероятно, прочитать мои мысли, тихо спросила: „Если это случилось недавно, значит они где-нибудь рядом?”
– Может быть, – сказал я. – До леса рукой подать.
Я снял с плеча охотничье ружье и дрожащими пальцами зарядил его. Мне никогда не приходилось ходить на охоту. Наши горы давно превращены в парки, охотники обычно стреляют по пластмассовым мишеням, выбрасываемым автоматически. Я был искусным стрелком, стрельба по мишеням была единственным видом спорта, которому я с удовольствием предавался иногда в праздничные дни. Мы молча двинулись дальше, снег падал все гуще и гуще, словно хотел скрыть избушку от наших глаз. Когда мы подошли к изгороди, которой была обнесена избушка, Лиза остановилась и прислушалась, ей почудилось, что снежные хлопья о чем-то шепчутся. Она никогда в жизни не слышала такого шепота, в нашем городе снег выпадает редко, а когда идет, то он стелется на землю между небоскребами глухо, бесшумно, и его тут же счищают снегоуборочные машины. Только под Новый год по старинной традиции снег лежит на улицах нетронутым и город уподобляется волшебной сказке. Правда, снег идет не каждый год… Лиза прислушалась, зажмурила глаза, от удивления приоткрыла рот, а я в это время, сам не зная почему, повернул голову к лесу – до него было шагов двадцать, – и мне померещилось, что среди деревьев мелькнула бурая шерсть и блеснули пронзительно желтые глаза.
Я схватился за ружье, и это мое движение испугало Лизу, шепот снежинок утих.
– Что случилось? – спросила Лиза и инстинктивно прижалась к моему плечу. Я продолжал всматриваться в опушку леса, и она спросила опять: – Волки? – Она говорила шепотом, потому что говор мог нас выдать.
– Нет, – сказал я. – Мне показалось.
Избушка стояла посреди двора, вся занесенная снегом, над трубой не вился дымок. Окна были забраны железной решеткой, пологая крыша спускалась довольно низко над узкими длинными сенями. В глубине двора стоял сарайчик с чердаком, за открытой дверью виднелись аккуратно сложенные дрова. К дубовой двери дома вела утоптанная тропинка, уже запорошенная снегом.
Мы отряхнули снег и вошли в полутемную комнату. Там было холодно, стояла мертвая тишина, пахло остывшей золой, сыростью, сухими душистыми травами. Над кучкой серой золы в очаге висела толстая задымленная цепь. Вдоль стен тянулись деревянные полки, на которых стояли глинянные миски и крынки, какие можно увидеть только в этнографических музеях. Кое-где попадалась и современная посуда – она выглядела здесь неуместной.
Дверь в соседнюю комнату была открыта. Эта комната была просторней, посредине красовалась высокая железная печка-буржуйка. У стены стояла деревянная кровать, покрытая одеялом из шкур. Обстановку дополняли массивный стол и высокий, до потолка, шкаф, набитый старыми, довольно потрепанными книгами. Все это можно было окинуть взглядом за одну минуту. Единственное, чего мы не заметили войдя, были деревянные квашня и корыто, в котором месят тесто. Лиза не знала, для чего служат эти вещи, но мне приходилось видеть их в музеях и на рисунках покойного отца. Я знал, что они служат для приготовления теста, но как это делается, сказать не мог. Избегая смотреть друг другу в глаза, мы несколько раз ходили до места падения самолета. Рылись в обломках, молча собирали кое-какие уцелевшие вещи, прекрасно понимая, что они уже ни на что не годятся. А на обратном пути я пристально всматривался в лесную опушку, и мне мерещилось мелькание бурой шерсти и вспышки желтых глаз. От этого бессмысленного хождения Лиза так устала, что еле передвигала ноги, выбившиеся из-под шапочки русые волосы намокли, – ее больше уже не радовал шепот опускающихся снежинок.
Я вновь принялся укорять себя за то, что взял ее с собой, я злился на снег, который шел, не переставая. Эта злость меня удивила: всего несколько дней тому назад, перелистывая старый журнал с фотоснимками, я почувствовал вдруг страстное желание увидеть настоящую зиму, большой снег. Я представлял себе, как он тихо опускается на необозримую равнину, как застилает землю пушистым покрывалом и как весь простор до самого горизонта делается лучезарно-белым и чистым. Но теперь, если бы это было в моих силах, я бы остановил снегопад, меня не прельщали снежные просторы, я боялся, что Лиза промочила ноги, в груди у меня клокотал беспомощный гнев, когда я видел, как в ее элегантные зимние ботинки забирается снег.
Стало смеркаться Воздух подернулся легкой сизой дымкой. Лиза села на трехногую табуретку возле очага, закутала ноги в полы шубки и стала согревать дыханием свои покрасневшие от холода руки. И тогда я вспомнил о кровати, покрытой шкурами, и хотя в другой комнате было еще холоднее, я повел Лизу туда, усадил на постель, встав на колени, снял с ее ног ботинки и вытряхнул из них снег. Чулки были насквозь мокрые, и их пришлось снять. Я укутал ноги Лизы своим пальто, надеясь хоть немного согреть их.