Три жизни Иосифа Димова - Страница 54
Я направился к нему, не обращая внимания на недоумевающие взгляды моих коллег.
– Рад тебя видеть! – сказал Досифей с широкой улыбкой, не вставая с места. – Ну, как ты провел время в „сердце пустыни”?
– А ты откуда знаешь о моем путешествии? – удивился я.
– Твой Эм-Эм проинформировал меня, – засмеялся Досифей. – Я ведь обещал, что позвоню.
– Этот шалопай поднял на ноги всю радиоинформационную службу, – сказал я и нахмурился. – В один прекрасный день я и впрямь разберу его.
– Он что-то предчувствует, – сказал Досифей, – намекнул мне, что сегодня утром ты вел себя довольно беспокойно, спросил, не считаю ли я, что с его стороны будет разумным пригласить врача из ихних.
– Идиот! – улыбнулся я, но в моем мозгу сразу же забибикал предупредительный сигнал. – А что с девочкой? – спросил я, продолжая прерванный утром разговор.
– Пока все идет хорошо, – сказал Досифей.
Теперь я уже мог без опаски посмотреть ему в глаза.
– Значить, операция прошла благополучно и девочка будет жить?- Надеюсь, – сказал Досифей и смущенно откашлялся. Я ткнул пальцем в меню и робот-официант принес рюмку коньяка. Мы с Досифеем чокнулись, и он сказал:
– Поздравляю тебя с высокой наградой! Я нахмурился и ничего не ответил.
Мы помолчали. Потом Досифей спросил:
– Что будешь делать дальше?
– Двух вещей я уже не смогу делать, – ответил я. – Во-первых, вернуться в мой институт, даже в качестве главного конструктора. Во-вторых, сесть за свой рабочий стол. И потому я решил взять отпуск и под предлогом, что уезжаю на какой-нибудь известный курорт, махнуть на дальний север. Поеду на север, осяду в каком-нибудь небольшом селении и буду заниматься простым делом. Например, стану учителем математики, буду учить детей сложению и вычитанию. Как знать, может, при таком образе жизни я смогу успокоиться. Может, оторванность от мира и тишина помогут мне установить подлинную причину моего заболевания. Но даже если это не удастся – черт с ним! Уеду на рудники Антрактиды и до конца жизни буду рудокопом.
– А вот я кое-что открыл для себя.
– По-моему, дорогой друг, ты идешь по неверному пути, он тебя никуда не выведет. Но ничего, действуй, развевай знамя обанкротившегося рыцарства! Пользы тут мало, но есть по крайней мере красота, как в старинной песне или средневековом гобелене. А я завтра же трогаюсь в путь.
Посмотрев на часы, я встал.
– А как же Эм-Эм? – многозначительно спросил Досифей.
– С ним я как-нибудь справлюсь, – сказал я и вздохнул-. Вернувшись домой, я первым делом решил вывести из строя Эм-Эм. Я пошел в лабораторию и поменял местами проводники слабого и сильного напряжения. Потом надел белый халат, встал возле стола спиной к электрическому табло и позвал Эм-Эм.
– Эм-Эм, – сказал я. – Подай мне наконечник проводника слабого напряжения!
Эм-Эм различал наконечники по цвету. Сильное напряжение обозначалось красным цветом, а слабое – желтым. Теперь наконечник сильного напряжения был желтый, и Эм-Эм потянулся к нему. Яркая вспышка озарила комнату, раздался оглушительный треск, запахло гарью. Глаза робота в миг погасли и стали похожи на холодные безжизненные стеклышки. Он действительно превратился в железный ящик.
Я открыл его „череп”, вынул из транзисторного электронного „сознания” памятные связи, соединяющие его с собратьями и главным кибернетическим мозгом КМ (Магнусом), а на их место вставил другие памятные связи, которые будут соединять его только с людьми и поставят в исключительную зависимость от человеческой воли. Затем я сменил перегоревшие пробки, вставил новую батарею и нажал на пластмассовую кнопку в левом ухе робота. Глаза Эм-Эм вновь засияли, их свет, казалось стал мягче дружелюбнее.
– Как ты себя чувствуешь, Эм-Эм? – спросил я как можно более безразличным тоном.- О, хозяин, – отозвался Эм-Эм своим бесстрастным металлическим голосом,- все мои системы в отличном состоянии, напряжение нормальное, в блоке памяти абсолютный порядок. Могу вам процитировать по памяти слово в слово речь первого министра на сегодняшнем митинге во дворе завода вертолетов. Только…
– Погоди! – прервал его я. – Я ведь предупредил, что не смогу приехать…
– Вы предупредили, но первый министр сказал: „Большое дело! Утро и без петуха наступит!”
– Ишь ты! – мне была безразлична вся эта суета сует, но слышать такие слова было неприятно.
„Он сделал свое дело – сказал первый министр. – Теперь слово за политикой!”
– Интересно! – сказал я с улыбкой. В сознании всплыла мысль: Скорее на север, подальше отсюда!”
– „Тем более, – продолжал первый министр, – что, по сведениям КМ Магнуса конструктора напоследок одолевают не совсем здоровые настроения, это, кстати, в какой-то мере свойственно его типу людей!”
„Деликатно сказано”, – подумал я и засмеялся недобрым смехом.
– А что еще сказал первый министр?
– „Но мы наградим его, и он непременно успокоится, войдет в рельсы. Эти люди на редкость чувствительны к наградам!”
– Так, – заметил я и задумался. Несколько минут я сидел молча, постукивая пальцами по столу и вглядываясь в темный квадрат окна. Потом обернулся к роботу и спросил:
– Что еще ты скажешь о своем состоянии, Эм-Эм?
– Я чувствую себя прекрасно, как никогда, хозяин, одно только не дает мне покоя, – он взглянул на ладонь своей правой руки, – не помню, когда и как я получил эту безобразную рану. Прямо вся краска слезла на руке.
– Ерунда! – сказал я. – О таких мелочах не стоит думать. Это дело поправимое. – Взяв кисть и краску, я заботливо выкрасил обгоревшую часть. Готово! – сказал я. – Теперь рука у тебя как новая, будто только что с фабрики. Поздравляю!
– Да, она и правда похожа на новую! – глаза Эм-Эм радостно засверкали. – Очень вам признателен, хозяин!
Оставшись в одиночестве, я расстегнул ворот рубахи – кто-то невидимый душил меня за шею; приближалась ночь и все начиналось сначала. Бессонница, ночные кошмары – эти непрошенные гости, надев шапки-невидимки, притаились в моей комнате и поджидали, пока я лягу, чтобы накинуться на меня, пить мою кровь и отплясывать на моей груди свой сатанинский танец.
Мои печальные раздумья нарушил Эм-Эм. Он сообщил, что по видеотелефону звонит главный директор завода кибернетических устройств. „Его мне только не хватает!” – подумал я, но деваться было некуда, пришлось с трудом передвигая ноги, тащиться в комнату, где стояли видеотелефоны. Янакий Дранчов – так звали главного директора – был скорее похож на борца тяжелой категории, чем на инженера с мировым именем. Он по совместительству занимал должности председателя объединенных этнографических обществ, профессора физико-математического факультета и начальника отдела астрофизических исследований.
Я увидел на экране, что он сидит по-турецки на лохматой медвежьей шкуре, а перед ним на низком круглом столике, накрытом вышитой скатертью, красуется большой противень с жареной индейкой. По обе руки от Дранчова стоят девушки-роботы, одна держит флягу с ракией, а другая- кувшин, доверху наполненный искристым красным вином.
Эта картина меня нисколько не удивила, мне были давно известны гастрономические наклонности этого крупного инженера и его увлечение этнографией. Холодно поздоровавшись, я неторопливо уселся перед широким экраном видеотелефона.
– Ты не садись, – сказал Янакий, махнув вместо приветствия рукой, – а накинь на себя какую-нибудь одежонку и приходи. Составишь компанию. Я пришлю за тобой вертолет.
– Не стоит! – сказал я сухо. – Я только что вернулся с дороги и страшно устал. Благодарю за честь.
– Твое дело, – Янакий пожал плечами. – Ты много потеряешь, и сейчас я тебе объясню почему. Слышал, что ты побывал в сердце Африки.
– Да, – сказал я.
– Ну и как там? Чем тебя кормили?
Я рассеянно улыбнулся, подумал и беспомощно развел руками.
– Знаешь, я просто забыл.
– Это меня нисколько не удивляет, – сказал Янакий, укоризненно покачав головой. – Порой ты даже не замечаешь, что ешь. Однажды на приеме у первого министра были великолепные крабы, а когда на другой день я тебя спросил, понравились ли тебе устрицы (устриц мы в тот вечер и не нюхали), ты ответил: „Да, устрицы были великолепные!” „Жалко, что не было крабов!” – сказал я. Ты скорчил кислую гримасу и согласился: „В самом деле, почему не было крабов? Я так давно их не ел!”