Три версты с гаком. Я спешу за счастьем - Страница 9
Марк поспешно убрал руку и с неудовольствием взглянул на Артёма.
— У тебя сегодня воинственное настроение, — сказал он.
— Обозвал меня халтурщиком, — подал голос Вадик.
— А вы знаете, за что наш дорогой Марк получил премию? — невозмутимо продолжал Артём. — За сенсационное изобретение двадцатого века: полусидячую ванну!..
Вася снова с интересом посмотрел на соавтора, но ничего не сказал. Впрочем, лицо у него стало хмурым.
Артём хотел было спросить, почему Марк последнее время работает над проектами с разными соавторами, но удержался, решив, что на сегодня хватит. На белом лице Марка появились розовые пятна, и он уже откровенно недоброжелательно поглядывал на Артёма. Сострив что — то насчёт художников — реалистов, тоже плодотворно работающих на злобу дня — камень в огород Артёма и Алексея, — Марк перевёл разговор на другую тему.
Но когда он снова попытался положить растопыренную ладонь на Нинино колено, девушка мягко, но решительно сняла его руку и подвинулась ближе к Артёму. Тут хозяин пригласил желающих на преферанс, и архитекторы ушли в другую комнату.
Нина собралась уходить, Артём тоже поднялся.
С Московского проспекта они пошли пешком к парку Победы. Рядом строили новую станцию метрополитена. Гулко ухала дизель — баба, загоняя в землю железобетонные опоры, скрежетал бульдозер. Из — за высокого дощатого забора доносились голоса. Автобусы уже не ходили, а такси в этом районе трудно было поймать.
Нина, почти весь вечер молча просидев в кресле, вдруг разговорилась. В пух и прах раскритиковала любимые работы Алексея. Надо сказать, что она это сделала с большим знанием дела.
— Искусствовед? — спросил Артём.
— Вы считаете, судить о художниках имеют право только искусствоведы?
— Я ничего не считаю, — сказал Артём. Ему стало неинтересно, он не любил бесполезные разговоры об искусстве.
Нина сразу поняла его настроение и замолчала.
Они миновали парк Победы. Метро тоже закрылось. В будке телефона — автомата целовалась какая — то парочка. Скамейки в сквере пустые, и непонятно было, зачем они забрались в тесную душную будку. На всей протяжённости бесконечного Московского проспекта мигали огни. Светофоры перешли на ночной режим.
Нина жила на набережной Кутузова. Сначала Артём попытался остановить свободное такси, но потом махнул рукой. И даже когда мимо проносились машины с зелёными огоньками, он не поднимал руку: все равно не затормозят. Было тепло, они долго стояли у парапета и смотрели на Неву. Развели мосты. Какой — то лихой таксист ухитрился проскочить на мост, когда тот стал подниматься, и теперь медленно скатывался по наклонной плоскости назад, где его уже поджидал заскучавший без дела милиционер.
Мимо тихо проплыл большой белый пароход. В иллюминаторах светились огни, на баке кто — то негромко тренькал на гитаре. Глухо и мощно рокотали двигатели. В гранитный берег заплескалась тяжёлая маслянистая волна. Она принесла с собой пароходные огни и теперь щедро разбрызгала их: по влажным ступенькам причала.
— Вы, кажется, говорили — у вас есть машина? — спросила Нина.
— Я не говорил, но машина действительно есть…
— Наверное, у вас масса знакомых, и все просят раз — везти их по дачам. Когда я заикнулась о машине, у вас сразу лицо стало скучное — прескучное… Я уже и не рада, что начала этот разговор…
— Но мне будет приятно поехать с вами, — сказал Артём.
Нина повернула голову с коротко остриженными волосами и посмотрела ему в глаза.
— Вы всегда говорите то, что думаете? — спросила она.
— Всегда, — ответил Артём.
— Любопытный вы человек… — задумчиво произнесла Нина.
Когда пароход растворился в сумраке и его огни слились с береговыми огнями, Артём сказал:
— Завтра в одиннадцать я заеду за вами.
— Я буду ждать, — и, не протянув руки, Нина легко перебежала через улицу и скрылась в черном провале высокой арки, ведущей во внутренний двор.
Утром, подъезжая к её дому, Артём вдруг подумал, что девушка просто — напросто разыграла его и никуда с ним не доедет.
Но Нина стояла у парапета с большой клетчатой сумкой. При ярком солнечном свете её волосы казались золотистыми.
— Я забыл вчера спросить: куда мы едем?
— Если бы вы спросили, я никуда бы с вами не поехала, — сказала она.
— Я уже подумал, что свалял дурака, — усмехнулся Артём.
— Если бы спросили, я решила бы, что вы просто мелочны, но вы не спросили, и я поняла, что отказывать в подобных услугах знакомым — ваш принцип, а принципиальных людей я уважаю.
Она бросила сумку на заднее сиденье и села рядом с Артёмом. Спокойная, уверенная в себе. Глаза у неё серые, с крапинками у зрачков. Высокий чистый лоб, густые русые волосы.
— И все — таки куда мы едем? — Артём включил мотор.
— Выезжайте на Приморское шоссе.
Дача оказалась в Солнечном. Это пятнадцать минут езды на электричке. Чуть побольше на машине. Когда они свернули к заливу и остановились перед небольшим зелёным домом с железной крышей, усыпанной сосновыми иголками, Нина рассмеялась:
— Вы удивлены, что это так близко?
— С чего вы взяли? — ухмыльнулся Артём.
Он вышел из машины и, отворив большие ворота, загнал под толстые сосны «Москвич». Закрыв створки, поднялся на крыльцо и закурил. Нина все ещё стояла по ту сторону забора и, постукивая коленями по клетчатой сумке, с интересом наблюдала за ним.
— Однако вы чувствуете себя здесь как хозяин, — заметила она.
— Ещё не поздно, — глядя на пустынный залив, сказал Артём. — Скажите, что забыли ключ…
— Не надейтесь, я этого не скажу…
Нина поднялась на крыльцо, достала из сумки ключ и, со скрежетом повернув его два раза в чреве большого висячего замка, открыла дверь.
— Посмотрите, что делают вороны! — показал на песчаную косу Артём. — Хватают с земли раковины с моллюсками и, взлетев, бросают на камни, а потом едят их.
— Какие вороны? — удивилась Нина, проходя мимо него в тёмный коридор. — Здесь высокий порог — не упади…
Несколько счастливых дней провели они вдвоём на этой даче. Бродили по красноватому, промокшему песку залива, и за ними тянулись две цепочки следов. На берегу валялась всякая всячина: остовы когда — то давно потонувших лодок, плоские пенопластовые поплавки от морских сетей, ржавые буйки, длинные бурые морские водоросли, напоминающие щупальца гигантского кальмара, осклизлые доски, балки, днища бочонков, консервные банки. Все это выкинула на берег недавно разыгравшаяся на заливе буря. С залива тянуло холодным влажным ветром с примесью гнилых водорослей и йода.
Притащив из сарая дров, Артём растапливал печку. Глядя на огонь, слышал, как за тонкой перегородкой Нина готовит ужин. Неяркие красные лучи заходящего солнца бродили по сыроватым стенам, наполняли огнём пустую хрустальную вазу и, ещё немного задержавшись на каком — то позеленевшем навигационном приборе, исчезали.
Нина почти ничего не рассказала о себе. Она была из тех редких женщин, которые не любят говорить о своей личной жизни. Единственное, что он узнал, Нина — химик и учится в аспирантуре. Сейчас работает над диссертацией. Через год защита. Артёму было легко и хорошо с ней. Ему — тридцатилетнему холостяку — даже пришла в голову мысль, что Нина, пожалуй, была бы для него подходящей женой.
Об этом он ей прямо и сказал, когда они возвращались в Ленинград. Нина вдруг как — то вся съёжилась, поникла. Он с удивлением взглянул на неё. После долгого молчания она невесело улыбнулась и сказала:
— Я замужем.
Вопросов задавать он не стал. Молча довёз её до дома. Не стал спрашивать и телефона. Не потому, что не хотел больше встречаться, а из гордости.
Лицо у неё было грустное и задумчивое. Тут бы сказать ему несколько тёплых, хороших слов, и все, наверное, было бы в порядке, но он молчал. Упрямо, как осел. Ему хотелось, чтобы она сказала эти хорошие, тёплые слова.
Она сказала:
— Мы приехали.
— Да, — подтвердил он.
Был день, по набережной прогуливались люди. Нина придвинулась к нему, обняла и поцеловала.