Три птицы на одной ветке - Страница 38
Так что австралийский богатый вдовец — пока не исключается. Н-е-е-т, не исключается! Тоска по Родине приходит и уходит, а сытость, комфорт и райский климат — ценности вечные…
Поле обеда бабушка с Билькой обыкновенно почивали. Набирались сил для последующего просмотра четырех серий из разных сериалов и по разным каналам. Алевтина Никаноровна к этому делу уже давно пристрастилась, как наркоман к наркотику, но пока Эльвира не улетела, такой роскоши позволить себе не удавалось.
Хотя уже тогда в квартире имелось два телевизора, и тогда уже бабушка злоупотребляла, но дочь, не имея возможности что-либо категорически запрещать вольнолюбивой старухе, действовала по-другому — язвительно высмеивала мать за пристрастие. То, вроде бы заинтересовавшись блудливым сюжетом, дотошно выспрашивала содержание предыдущих серий, словно собиралась тоже вступить в ряды фанаток; и бабушка, не чуя подвоха, старалась честно растолковать: кто — на ком, кто — от кого, кому — куда. А та ее нарочно путала, приплетала героев совсем из другого сериала, либо, желая будто бы добиться ясности, изводила вопросами: «Это у него что ли была амнезия? Или наоборот — кома? А ребенка она как потеряла, пьяная, что ли, была?»
Наконец до Алевтины Никаноровны доходил смысл происходящего, а она-то, старая дура, от чистого сердца…
В следующий же раз, если мать не клевала на опробованную наживку, дочь становилась в позу обличительницы — указывала на вопиющую пропасть между сопереживанием придуманным персонажам и полным равнодушием к страданию реальных близких людей…
Теперь же никто Алевтине Никаноровне наслаждаться искусством не мешал, как никто не мешал наслаждаться и самой жизнью. Впрочем, мысль о смерти ее по-прежнему ничуть не страшила, даже наоборот, было приятно фантазировать на тему ухода — смиренного и достойного — и чтобы в последний путь провожали эти милые доны и доньи, синьоры и синьориты…
В этот раз «сиеста» у бабушки и Бильки продолжалась всего полчаса. Потому что посреди «сиесты» раздался продолжительный и бесцеремонный звонок в дверь. И уже через минуту в просторной прихожей сделалось тесно от людей, бурно выражавших родственные чувства, впрочем, «бурно выражались» не все, а только три большие старухи, а двое молодых — парень-солдат и пышнощекая деваха — с любопытством озирали ландшафты чужой квартиры…
Шум, гвалт, суматоха, слезы. Да еще Билька, как с цепи сорвался, вертится под ногами, воет от избытка чувств, скачет, норовя каждого гостя лизнуть в лицо — ну, разве поверит кто, что порой он бывает редкой сволочью!..
Для Алевтины Никаноровны такая обстановка в ее «крепости» — нож острый. Однако к нашествию кочевников она готовилась, как-никак, несколько дней. И подготовка позволяет ей не только не упасть замертво, но даже и совсем наоборот — соответствовать народным традициям радушия.
Следуют объятия, поцелуи, еще слезы, которые женщины любого возраста запросто умеют в любое время включать, а также и выключать, но пожилые — в особенности. Роняет скупую слезу даже Алевтина Никаноровна. Она прислушивается к себе, пытаясь услышать в недрах души песнь радости, и кое-что действительно слышит, чему рада, пожалуй, даже больше, чем гостям.
— Тася?! — пытливо вглядываясь, пробует узнать Алевтина Никаноровна главную из трех двоюродных сестер, которая несколько дней назад огорошила ее посланием.
— Да, Аля, я это, я! Я знала, что ты меня узнаешь, хотя и наделала с нами жизнь…
Слезы еще усиливаются, хотя, казалось бы, куда ж еще, рождается мысль о необходимости валерьянки, хотя вряд ли кто из четверых страдает сердцем, одна ведь порода, но валерьянку уже из сумки достают, уже наливают в извлеченную следом рюмку и всех щедро угощают, кроме молодых и Бильки, распивают чудодейственный напиток прямо в прихожей, не успев раздеться, гомонят, норовя перекричать друг дружку, будто не валерьянку пили, а водку, что-то пытаются вспомнить, какие-то важные эпизоды, не умея, как обычно, выделить суть.
— Уля?! — между тем продолжает играть в придуманную викторину Алевтина Никаноровна и снова угадывает к общему восторгу.
— Даша? — Тут уж промашка вовсе исключена.
А правда интересная штука — бабушка всех узнает с первой попытки, хотя сестры всегда были очень похожи друг на друга, а теперь годы их так сильно изменили…
Наконец все разом спохватились, разделись, переместились в самую большую комнату, начали сумки свои разгружать — все постеснялись обременять строгую Алевтину, чтоб, значит, не тратилась, еды и припасов навезли в духе старой доброй традиции.
— А эта девушка — кто ж такая? — вспомнила вдруг хозяйка.
— Дак Сашина подруга, Светланка! — отозвалась Дарья, как самая молодая и быстрая из сестер.
— Стало быть, вот ты какой, Саша — бабин внук.
— Александр, нах…
— Здравствуй и ты, внучек, да-да, не сомневайся, внучатый племянник ты мне, а не чужой байстрюк! — Алевтина Никаноровна ободряюще потрепала рослого парня по затылку, а он не растерялся, приобнял новоявленную бабулю за необъятный мягкий бок.
А когда уже сели за стол, он ловко ухаживал за Алевтиной Никаноровной, которой как-то непривычно было поедать чужое у себя дома, следил за ее тарелкой, как за своей и подругиной. И все бы замечательно, да манера солдатика говорить несколько обескураживала. Алевтина Никаноровна давно не общалась с молодыми людьми, так что их мода мимоходом и незаметно для себя проглатывать матюки, не давая им выйти наружу во всем их похабном размере, была бабушке в новинку. Собственно, этих «недоматюков» всего-то было два, но они лепились почти к каждому нормальному слову, благодаря чему речь с непривычки казалась причудливой, как давным-давно вышедшие из употребления лоскутные одеяла.
Однако когда разговор зашел о жизненно-важном, неожиданно выяснилось, что у внучатого племянника есть, оказывается, редкие для нынешней жизни морально-нравственные принципы, заслуживающие всемерного уважения даже сами по себе.
Подвыпивший солдатик Санька декларировал следующее.
— Служить осталось, нах, полгода. Я уж все, б, распланировал, в какой срок — что, б. Пацаны конкретно прикалываются, нах, но это потому что — салаги, нах. Жизни не понимают, думают, нах, их ждут, и все, б, само собой…
В дальнейшем мы, пожалуй, чтоб не напрягаться и читателя не напрягать, опустим сорные звуки, как вполне бессмысленные, нах… Тьфу!..
— В общем, после службы две недели отдохну — ни днем больше — на Светике женюсь, чтоб все нормально было — белое платье там, фата, кукла на капоте, ленты… И если, допустим, бабушки захотят наутро простынь поглядеть — пожалуйста, нам скрывать нечего, пусть мы старомодные и несовременные… Верно, Свет?
И девчонка, мгновенно порозовев, кивнула, потупилась.
— Да, — продолжал между тем бравый служивый, — мы с самого начала так решили — пусть будет у нас все по-людски, а не по-скотски, верно, бабушки?
— Ой, верно, Сашок, еще как верно, сразу видать нашу кулацкую породу, они думали, что мы — враги, а на нас все всегда держалось и держаться будет! — закричали пьяные старушки наперебой.
— Ага, — развивал Санек имеющую несомненный успех публики, тему, — только так! Потому что… Вот мне все пацаны да и девки бакланят, прикалываются, короче: «Ну, ты, Сань, старомодный, как говно мамонта, лох ты, Саня!..» Уж извините, баушки, но раз так говорят… А я им — конкретно: «Обломайтесь, я вообще не модный! Ни „старо“, ни „ново“. Понял? Плевал я на всякую моду, потому что мода — для стада. А я — личность! И хочу явиться к моей невесте чистым душой, а также телом. Явиться и сказать: „Я твой, Света! И мне нечего от тебя скрывать. И я ничего не умею. Как Адам. Но мы всему научимся вместе, сами. И все у нас получится. И родятся дети, которые тоже вырастут личностями… Правда, с детьми пока придется повременить. Потому что я еще планирую поступить на заочный, на работу устроиться. Учеником фрезеровщика, например, на большой завод. Пусть даже денег поначалу будет не хватать. Надо же еще бабушке помогать. Можно тогда грузчиком — по ночам… А это „купи-продай“ — тоже ведь мода. Скоро она пройдет, и с чем все останутся? Но я не хочу в тридцать лет быть пустым местом. В тридцать я, может, генеральным менеджером буду! И люди скажут: „Наш генеральный менеджер прошел весь путь, начиная от ученика фрезеровщика…“ Вот какой мой, типа, жизненный план…“»