Три песни о перестройке - Страница 8

...Но не спалось старику Синеву, потому что он допоздна изучал материалы ХХ съезда КПСС, с которыми материалами да и самим, если по совести сказать, этим самым "съездом" он был решительно не согласен, и скорее даже не потому, что боялся, будто бы его тоже посадят и шлепнут, как разоблаченного Лаврентия Павловича Берию,- кому, спрашивается, нужен он, простой и честный человек-вохровец? А лишь вследствие того, что любая отмена предыдущего есть непорядок, ведущий к необратимым последствиям, отчего не исключено, что и его тоже по ошибке заметут, а когда наконец разберутся, то будет уже поздно, как бывает поздно всегда, во всех без исключения подобных случаях.

Вот отчего он погасил свет, уныло вглядываясь в темноту, скрывавшую предварительно убранные в кованый сундук дорогие портреты - тов. Сталина и упомянутого Берии, память о которых еще долго будет гулять по отдельно взятой ими огромной территории бывшей и будущей Российской империи. Смешно, но все же невольно дожидаясь чего-то - не то подарка от несомненно существующих высших сил, не то ночного стука в дверь,- сидел старик Синев и не спал, как будто так и надо.

Ну и дождался, чего там, дело нехитрое - в дверь стучатся, но не властно, как следует, а как-то так, неопределенно. Отчего Синев нашарил под лавкой рукоятку топора и лишь потом, выждав для дела нужное количество времени, осторожно осведомился, кто там.

- Свои, свои,- услышал он в ответ, что его совершенно не удовлетворило, потому что кто есть свои, а кто чужие, при "оттепели" решительно не знал ни один человек в стране, даже самый умный, а уж с таких, как Синев, какой может быть спрос?

- Свои дома ночуют,- тем не менее отозвался он, потому что раньше народ, даже озверевший на конвойной службе, был гораздо доверчивее, чем сейчас: что скажут, то и принимал за чистую монету, в газетах, например, если про евреев напишут. Или про стиляг. Или что негров линчуют в США. Я знаю, я читал, это называется "всемирная отзывчивость".

- Да я, сосед, по делу я,- узнал-таки он голос инженера. Вроде бы это

был действительно Филин, а вдруг - нет: черт их там за дверью знает, кто они такие и чего им надо?

- По какому такому делу в два часа ночи? - сблефовал Синев, потому что на самом деле ночи-то было всего лишь полпервого, недавно гимн сыграли на слова Михалкова и Регистана.

- Очень важное дело, сосед,- настаивал инженер, и Синева теперь

только одно, пожалуй, и смущало, что чего это он не пьян, если сейчас уже заполночь и он ломится в чужую дверь.

- У нас с вами, товарищ, делов нету, а которые дела есть, те мы сделаем днем, потому что вы мне бабушку разбудите,- все еще важничал Синев, хотя его тоже уже начинало разбирать любопытство, похожее на похоть. И ведь опять привирал старина - бабушку, т. е. Синева супругу, они разбудить бы никак не смогли, ее бы весь бывший синевский конвойный полк не разбудил бы. Синева на фоне Синева была грубая. Во сне, по обыкновению, храпела, как трактор, а если что не по ней, то сразу Синеву кулаком по голове, как гестаповец. А ведь когда-то была красавица она, товарищи вы дорогие мои, йех! - носила молодка оренбургский пуховый платок и белые бурки с кожаными отворотами, работала в сберкассе, но озлобилась на нее жизнь и баба на жизнь озлобилась: аборты, сексапильный татарин Замалетдинов, тоталитаризм. Так люди и превращаются в старух.

Постмодернист сказал:

- И в это чудное мгновенье,

Когда явиться будешь ты.

Я чувствую ночное жженье,

Как гений чистой красоты.

Коим, собственно, я и являюсь,

Отчего и срать с вами

на одном гектаре не собираюсь.

Как говорил Деррида:

И на хитрую гайку найдется узда.

А ему отвечал Ролан Барт:

Дискурс есть симультанный талант.

Широка страна родная, так сказать.

Дядя Федор не велел ее сужать.

Публика было возбужденно задвигалась, но поэт уже смешался с толпой. Публике, впрочем, было уже совсем не до него. Публике больше нет дела до поэтов. Публике есть дело только до дела. Дайте публике дело, и она опять перевернет мир.

- Я, товарищ Синев, можно буду с тобой разговаривать на "вы", потому что, если ты, старая падла, кому еще скажешь о моем изобретении, то длинная рука из-под земли вас выкопает и обратно закопает,- сказал Филин, поудобнее устраиваясь на колченогой кухонной табуретке и поставив перед собой на стол, крытый вытертой клеенкой, некий аппарат, обликом и размерами напоминающий нынешний принтер, системы, например, HEWLETT PACKARD, но, разумеется, того самого дизайна 60-х, когда высшим шиком было иметь холодильник "Бирюса", который, как это недавно выяснилось, для отвода американских шпионских глаз выпускал некий секретный завод в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. "А больше-то он нынче ничего и не выпускает, кроме этих холодильников, этот наш славный, хороший секретный советский завод, некогда способный разнести по закоулочкам любой город, хошь тебе это будь Вашингтон D. C.!" - с горечью грустят по телевизору пожилые люди, когда-то имевшие отношение ко всему военному и опасному, а теперь вынуждаемые потешать такими печальными словами подлую толпу. Эх, взовьются ль соколы орлами или наоборот?

- А мне зачем твое изобретение, когда я был, есть и всегда буду коммунист? - опять же на всякий случай нелогично ляпнул Синев, но пришедший остановил его властным жестом правой ладони.

- Патронов у меня нету вас уговаривать,- шутливо, как в кино, сказал он.- Поэтому я предлагаю тебе мое изобретение купить, потому что утром я срочно уезжаю, а если вы подумаете, будто я следы заметаю, то будете вы совершенно неправые: мне действительно пора линять, но совершенно по другому случаю, а эта машина сама умеет печатать деньги.

- Какие на букву "бэ" деньги? - не выдержав, взорвался Синев.- Пшел отсюдова, пока я сам тебя не повязал без страха и упрека!

- А вот ты посмотри. Где у тебя розетка?

- Тут у меня розетка, но не для тебя у меня тут розетка,- все еще сопротивлялся Синев.

Но было уже поздно. Филин включил. Машина, ровно загудев, вдруг заклацала разноцветными лампочками, как зубами, и из нее, к немалому удивлению Синева, вдруг явился новый хрустящий червонец с изображением все того же чистой красоты известного коммунистического вождя на букву "Л".

- Да это же фальшак! - воскликнул Синев.

- Сам ты фальшак! - воскликнул Филин.

- Потому что я все слышала, все сейчас же мною будет определено, как бывшим работником сберкассы! - воскликнула появившаяся на пороге "бабушка" вылитая "Пиковая дама" из одноименного прозаического произведения, а то и оперы в постановке самонадеянных артистов, вышедших, как и все мы, из народа и забывших туда вернуться.

"Экая глупость!" - скривился В. Б.

Перед дисплеем кружились в вихре неведомого танца какие-то идиоты. Певица с обтянутыми черной кружевной материей жирненькими ляжками разевала порочный рот. Некто вышел - их, бляха-муха, раньше называли "юмористы" - и начал чего-то там намекать на толстые обстоятельства, шепелявя и корча мертвые рожи. Публика уже вовсю "кушала", как предложила любезная администрация, "не стесняясь". В. Б. лихорадочно глотал ледяное шампанское, и соломенная грива волос его помутнела, разметавшись. Смокинг - это когда атласные лацканы, а фраков в бывшей Совдепии до сих пор не носят. Кроме как - вот сидит струнный квартет, играет Гайдна, так они все во фраках, потому что на службе и мужского пола. Имелся среди прочих и красивый поп с крестом, весьма бойкая персона, решившая, видать, на собственном опыте вопросы Духа, плоти и от того зело веселящаяся. К нему почтительно подходили за советом дамы, похожие на богатых проституток, и он, как врач, никому не отказывал. Антикоммунистический политик с прямотой бывшего коммуниста резал желающим правду-матку. Все смешалось в этом доме, но желтые, голубые, розовые точки на огненном дисплее все еще никак не могли образовать искомое слово.