Три лишних линии (СИ) - Страница 24

      — Помои какие-то.

      — Кофе тут чуть не полгода стоит, — себе в оправдание сказал Лазарев. — Может, испортился.

      — А родители-то куда на полгода делись? Тут не живут, что ли?

      — Они сейчас больше у сестры. Она в Литве, замуж вышла. Они то у неё живут, то у друзей, тоже преподаватели, всю жизнь друг друга знают, на конференции ездили вместе ещё при Союзе, работы совместные писали. Сейчас у друзей на даче гостят, на море. А тут да, квартира в основном пустует.

      — Блин, круто… Квартира своя есть, можно на море у друзей тусить.

      Лазареву показалось смешным слово «тусить» в отношении двух пар за семьдесят.

      — Ну да, у них там наверняка веселуха.

      Этот день и следующий Лазарев честно водил Кирилла по городу. Когда-то давно, когда он ещё учился в школе, родители поручали ему показывать достопримечательности своим многочисленным знакомым, приезжавшим в Петербург в гости, на очередную конференцию или повышение квалификации. Это были практически их с Юлей официальные обязанности, такие же, какими в других семьях были выбрасывание мусора и мытьё посуды. Лазарев водил Кирилла привычными, много раз хожеными маршрутами. Только на второй день произошло единственное отклонение от старых путей: с Казанского моста Лазарев увидел храм Спаса-на-крови и вспомнил вдруг, что ни разу не был внутри. В детстве родители постоянно водили их с сестрой по музеям, дворцам, концертам и выставкам, но когда в конце девяностых открыли отреставрированный храм, он уже был достаточно взрослым, чтобы самому решать, как проводить свободное время; на музеи и храмы он его тратить не собирался.

      — Давай зайдём, — предложил Лазарев Кириллу. — Говорят, очень красиво.

      Кирилл пошёл без особой охоты, но в итоге ему, кажется, понравилось. Он рассматривал яркие, искрящиеся какой-то странной жгучей синевой своды с интересом, а Лазарев с тоской. За эти два дня он часто говорил себе: «Запоминай! Возможно, ты видишь это в последний раз», но самовнушение ни разу не сработало. Он не чувствовал, что прощается сейчас с родным городом. Возможно, в нём просто не было сращённости с тем местом, где вырос. Он ведь так и так собирался уехать, даже когда Николай Савельевич не угрожал.

      И вдруг то ощущение, которое Лазарев так долго призывал и за отсутствие которого было даже немного стыдно, накатило: он не сможет вернуться, он сжигает все мосты. Он чувствовал разрыв и страх — вполне понятный страх неизвестности, новой жизни, нового места в мире, которое нужно будет найти. Под этим бесконечно высоким потолком, смыкающимся в сиянии голубого и золотого, Лазарев вдруг окончательно поверил в свой план. До этого он ограничивался лишь действиями, которым легко было дать обратный ход: сделал паспорт Кириллу, нашёл покупателей на квартиру (даже не взяв задатка), написал объявление о продаже машины — словно нарочно ограничиваясь полумерами. На следующий шаг решиться было труднее, и Лазарев каждый раз останавливался у какой-то черты, но сейчас почувствовал, что пересекает её и его жизнь делится на две части.

      — Это Илюша уже такой вырос?

      — Что? — растерялся Лазарев, услышав вопрос.

      — Это Илюша, говорю, уже такой взрослый стал? — повторила Валентина Даниловна, соседка по подъезду, с которой они столкнулись у лифта. — И не узнала бы.

      — А вы где его видели? — спросил Лазарев, выдохнув, что возвращается сейчас домой один, без Кирилла. При нём выкрутиться было бы сложно.

      — Да в окно смотрела, а вы с ним из машины выходили. И вчера тоже видела — через двор шли.

      — А, я не догадался, что в окно.

      — Что ж вы сейчас-то приехали, когда бабушки-дедушки нет? Они ведь скучают, обрадовались бы внуку.

      Валентина Даниловна задержала Лазарева ещё минут десять, рассказывая о том, как старикам тяжело, когда их забывают дети и внуки. Пообещав ей не забывать родителей, Лазарев прорвался наконец к двери лифта.

      Кирилла дома ещё не было: он вчера и сегодня уходил куда-то один. У Лазарева были свои дела: он ездил показать машину звонившим по объявлению, и вопросы с риэлтором он тоже не мог обсуждать при Кирилле. Тот, разумеется, не стал отсиживаться в квартире.

      Лазареву было интересно, где он пропадал вчера, но спрашивать ни вечером, ни с утра, когда Кирилл опять куда-то собрался, не стал. Сейчас было уже почти шесть часов, а Кирилл до сих пор где-то бродил. Интересно где? Большой любви к туристическим достопримечательностям Санкт-Петербурга Лазарев в нём не заметил.

      Воспользовавшись тем, что остался дома один, Лазарев решил проверить, где Кирилл хранит документы. Вряд ли он носит загранник с собой.

      Паспорт лежал в одном из кармашков рюкзака, как Лазарев и думал. Он зачем-то пролистал пустые страницы, а потом вернулся к самой главной, тяжёлой и твёрдой. В её гладкости и прочности было что-то приятное и успокаивающее; Кирилл на фото казался младше, чем был, потому что смотрел в объектив открыто, с глуповатой доверчивостью. Лазарев отнёс паспорт к столу и списал все данные — для заказа билетов, а потом вернул на место, предварительно сунув в застёжку-молнию тонкое зелёное волоконце с обивки стула. Пусть паспорт пока лежит здесь, он достанет его через неделю, когда всё окончательно утрясётся, а деньги окажутся на нужных счетах. Кирилла было немного жаль, но, скорее, иррационально: он на этом не потеряет ничего, кроме документов и, может быть, совсем чуть-чуть, веры в людей. Но он и без того не особо в них верил.

      Кирилл вернулся домой после восьми, и они сразу сели ужинать. Лазарев едва сдерживал раздражение. Ему хотелось сказать, что он тут не прислуга — покупать продукты, готовить еду и ждать, пока Кирилл где-то пропадает. Хотелось спросить, где он шлялся и, главное, с кем, но он понимал, что тот ничего не расскажет — просто из принципа, а если подождать, то, возможно, сам всё выложит. У Кирилла были свои заскоки, но схема была предсказуемой. Надо лишь поддерживать в нём ощущение независимости — не саму независимость, и мальчик будет как шёлковый. Кроме того, у Лазарева на повестке дня был довольно скользкий разговор, и важно было подвести к нему Кирилла именно что шёлковым. Потом, когда он добьётся от него обещания, можно будет поговорить и о затянувшейся прогулке.

      — С тобой из соседей никто не разговаривал?

      Кирилл слегка нахмурился и с набитым ртом промычал:

      — Зачем?

      — Ну, так… Кто такой, из какой квартиры.

      Кирилл прожевал наконец макароны и скривился:

      — А им какое дело?

      — В подъезде пожилых много, им всё надо знать. Если будут спрашивать, скажи, что ты у Лазаревых внук.

      — Я? Внук? — Кирилл не донёс вилку до рта.

      — Ко мне сегодня одна уже приставала: а с кем это ты приехал? Я… Я соврал, что с сыном. Она его несколько лет не видела, вроде, поверила.