Три лишних линии (СИ) - Страница 18

      — Как хочешь, — Кирилл не стал отказываться. Ему обычно было всё равно. Он никогда не делал никаких предложений, как им провести вечер. Его всё и всегда устраивало.

      Кирилл больше не возвращался к расспросам, потому что на радио пошла реклама, и он начал крутить тюнер, чтобы поймать музыку. Лазарев же думал о том, что привозя Кирилла к себе каждый раз рискует. Рано или поздно они столкнутся во дворе с кем-то из друзей Ильи. Утром нужно было на работу — большинство подростков летом в такую рань ещё дрыхло, а вот вечером вполне можно было на кого-нибудь напороться. До сегодняшнего дня везло, но надеяться на везение дальше было нельзя.

      Надо уезжать отсюда.

      В кафе Кирилл заказал жаркое в горшочке. Лазарев успел съесть свой ужин, а Кирилл всё ещё тыкал ложкой в горшочек, из которого валил влажный, пахучий пар. Время от времени он вылавливал кусочек картошки или мяса и долго дул на него, складывая трубочкой раскрасневшиеся от горячего губы, прежде чем отправить в рот.

      Лазареву хотелось его трахнуть. Сдёрнуть, не дав доесть, увезти домой и трахнуть. Его завораживал и возбуждал сам момент перехода: Кирилл обычно смотрел на него внимательно, но как будто скучающе; перед сексом же на его лице появлялось предвкушение, терпеливое и сладкое, как размягчающееся от тепла масло. Лазарев хотел видеть его и то, что наступало потом. Узкая улыбка, похожая на укус, тёмный блеск прищуренных глаз, подрагивающие пальцы, выгнутая спина…

      Лазарев отпил чай и выдохнул. Кирилл, бросив на него свой стандартный немного настороженный взгляд, стал есть быстрее.

      — Не торопись, — сказал Лазарев. — Бежать нам некуда.

      Кирилл вдруг улыбнулся, показав мелкие зубы с заметной щелкой между двумя передними.

      Лазарев почувствовал, что улыбается в ответ:

      — Что такое?

      Кирилл наклонился к горшочку, рассматривая что-то там:

      — Ничего. Просто. А ты чего?

      Лазарев только покачал головой. Единственными словами, которые вертелись у него на языке, были: «Почему ты не берёшь в рот? Почему? Я хотел бы вставить тебе, в твой маленький красный рот. Сначала совсем немного, чтобы ты привык, а потом затолкал бы до конца, чтобы ты хрипел и давился и поднимал на меня глаза, а я бы смотрел в них».

      Кирилл ел, и выражение лица было таким, словно он сдерживает улыбку. Он догадывался, о чём Лазарев сейчас думал. Может быть, не в деталях, но он чувствовал, что его хотят.

      — Помнишь, ты говорил про Турцию? — спросил он.

      Лазарев кивнул.

      — Было бы неплохо. Не передумал пока?

      — Нет, я отели смотрел даже, — Лазарев убрал чашку в сторону и, сцепив пальцы перед собой,

серьёзным, «родительским» тоном сказал: — Если хочешь поехать, надо шевелиться. У меня отпуск уже скоро. Я могу устроить, чтобы паспорт быстро сделали, но не за день же, сам понимаешь.

      — Я тогда узнаю, чего там и куда нести.

      — Я тебе сам всё скажу. Ты, главное, паспорт принеси и военный билет.

      — Хорошо. Когда?

      Лазарев чуть свёл брови, словно прикидывая:

      — Да хоть завтра. Давай… — он потянулся за чаем, потому что в горле резко пересохло. — Давай так сделаем: я позвоню… ну, своим знакомым, а они скажут, когда лучше подойти. Если завтра смогут принять, то завтра.

      Сдать документы на следующий день не получилось, но зато вечером они с Кириллом, сидя за кухонным столом, вместе заполняли анкету. У Кирилла получались удивительно красивые и аккуратные печатные буквы — гораздо лучше, чем у Лазарева на уроках черчения в школе. Тонкие, ровные, одинаковые. Кирилла — его ловкие, скупо и точно движущиеся пальцы — легко было представить разбирающим мелкие детали, что-нибудь подгоняющим или завинчивающим. Чем он там занимался, велосипедами?

      Когда Кирилл дошёл до пунктов о родственниках, Лазарев придвинул к себе его паспорт. Он до этого уже успел всё рассмотреть — он лежал раскрытым, пока Кирилл списывал номер и серию. На темноватой, излишне контрастной фотографии Кирилл, молоденький и скуластый, зло смотрел вперёд.

      Лазарев провёл пальцем по строчке с фамилией, словно надеясь нащупать буквы под плёнкой.

      Седых Кирилл Михайлович.

      До сегодняшнего дня Лазарев ничего этого не знал — даже того, правда ли пацана зовут Кириллом.

      Паспорт сделали быстро, за неделю, и Лазарев сам повёз Кирилла забирать.

      Ему долго пришлось ждать в машине, прежде чем Кирилл вышел из здания. Он сел в машину и, как обычно, швырнул рюкзак в ноги — несмотря на то, что Лазарев несколько раз просил класть его на заднее сиденье. С большой вероятностью именно в рюкзаке сейчас лежал тот самый паспорт. Почти единственное, что Лазареву было нужно от Кирилла.

      Нет, это он только сначала думал, что единственное. Теперь он хотел ещё и секса. Он не знал, почему его так сумасшедше и пьяно вело от Кирилла. Именно от него. С одной стороны, всё было очевидно: Кирилл любил секс. Нельзя было сказать, что он был как-то особенно хорош, опытен или изобретателен в постели, скорее наоборот: он знал, в каких позах легко ловится кайф, и неохотно соглашался на другие; он не выказывал особого стремления сделать партнёру приятно, оставаясь потребителем. Его «выеби меня» всегда звучало немного по-деловому, мол, мы же за этим встретились, чего ты ждёшь? Но как же он тащился от этого дела… Как он притискивался бёдрами, как сжимал задницу, как кричал… И лицо каждый раз было немного удивлённым — словно такое с ним происходило впервые, и одновременно каким-то слепым, ничего не понимающим, самозабвенным. С Кириллом Лазарев впервые не на видео, а в реале увидел, как кто-то кончает без рук, просто от того, что его трахают в зад. Но была другая сторона: Лазарев догадывался, что Кирилл любил секс вообще, ему не было большой разницы, кто ему вставляет. Лазарева это унижало, но и подстёгивало тоже. Ему хотелось сделать с Кириллом что-то такое — он сам не знал, что именно — что доказало бы, что он, Лазарев, лучше остальных, что он может выебать так, как десять мужиков не смогут. Он понимал, что ввязываться в мысленное соревнование с какими-то неведомыми людьми было верхом идиотизма. Даже если он и лучше всех, он никогда этого не узнает и будет бесконечно думать, что есть кто-то ещё, под кем Кирилл выгибается сильнее, дышит чаще, кричит громче.

      Обычно после секса Кирилл лежал, не шевелясь, в каком-то полузабытьи, послушный, мягкий, тогда с ним можно было делать что угодно — целовать, гладить, укутывать в одеяло, но иногда он вставал, надевал джинсы и уходил на балкон, впуская в комнату жаркий, шумный городской воздух. С балкона ничего особенного не было видно — только двор и другие дома, но Кирилл долго стоял там, привалившись к узенькому подоконнику. Обычно он брал с собой сигареты, но делал, наверное, не больше двух-трёх коротких затяжек. Сигарета просто тлела в его расслабленных пальцах, а Кирилл смотрел вперёд бессмысленным взглядом. Лицо было пустым — он ни о чём не думал, он просто тупил на то зажигающиеся, то гаснущие окна в домах напротив.