Три короба правды, или Дочь уксусника - Страница 3

– Ваше Высочество… – Дурново побледнел, поняв, что сболтнул лишнее, и встал. – Разумеется, это меняет положение. Хотя в последнее время наши отношения с Германией омрачены многими торговыми и таможенными проблемами, молодой император остается искренним другом русской монархии и вашим личным другом, поэтому у нас нет никакого резона пренебрегать предупреждением германского императора.

– Вот представь, что ты утром рассуждаешь со своим поваром об обеде, а он тебе говорит: «Вопрос об обеде, ваше превосходительство, положительно не стоит никакого внимания!» – Великий князь вскочил. – Как ты можешь говорить о резонах и цене, когда речь идет о жизни Государя! Быть может, мне прикажешь в гвардии особое отделение заводить в дополнение к вашему Третьему?! С агентурою?! Работу твою выполнять?!

Великий князь долго еще сотрясал воздух громогласными ругательствами, даже после ухода директора Департамента полиции, потом сел, и, чтобы успокоить нервы, стал рвать трясущимися от возбуждения руками лист бумаги с изображенными на нем собственною его рукою ножками балерин. Постепенно он увлекся и даже стал сопеть носом. Превратив балерин в горстку бумажных хлопьев, великий князь дернул сонетку, чтобы лакей смел мусор в камин, а сам направился в столовую, где его дожидалось покинутое на время избранное офицерское общество, состоявшее из его собственных адъютантов, адъютантов штаба Гвардейского корпуса и некоторых офицеров гвардейских полков.

Накануне ночью они с женой опять обсуждали предостережение кайзера, и Мария Павловна разъяснила ему истинный смысл речи Вильгельма в Потсдаме, желавшего видеть во главе русского государства более лояльного Германии царя, и царицу, у которой не будет выступать пена на губах от одного упоминания немецкого соседа. Мария опять настаивала на необходимости скорейшего создания особой охраны из офицеров-гвардейцев, которая должна оградить великого князя от террористов, а в случае смерти царя помочь сразу взять ситуацию в свои руки.

– Как я и предполагал, господа, от полиции нам ждать помощи не приходится, – объявил собравшимся Владимир Александрович. – Капитан Сеньчуков, когда вы сегодня утром отвозили мое письмо г-ну Дурново, он читал его при вас?

– Да, Ваше Высочество, – с кресла поднялся семеновский капитан с адъютантскими аксельбантами на груди.

– И как вам показалось: отнесся ли он к нему с должным вниманием?

– Нет, Ваше Высочество. Он бегло взглянул на него и бросил к остальным бумагам.

– Вот видите, господа! Только мы сами можем охранить Государя и династические начала в лице моих братьев и меня самого от злоумышлений нигилистов и анархистов.

Поднялся со своего места заведующий двором и личный адъютант Его Высочества, полковник Оболенский, до этого сидевший обмякшим на стуле у стены, и стеклянным взором смотревший на горевшие в камине дрова. Всю ночь до шести утра во дворце великого князя на Дворцовой набережной слушали цыганский хор и ужинали, и замученный полковник был сегодня еле живой.

– Мы, Ваше Высочество, пока вас не было, – сказал Оболенский, – осмелились начернить в общих чертах основные положения устава будущей лиги, а поручик Пургольд из эскадрона штаб-ротмистра Пистолькорса составил брульон текста присяги – у него самый лучший из всех нас почерк и семь дуэлей из-за умышленного искажения своей фамилии!

История про дуэли Пургольда из Конногвардейского полка была известна всей гвардии. Говорили, что со своим эскадронным командиром, штабс-ротмистром Пистолькорсом, поручик сошелся как раз на почве дуэлей. Тот восемь раз вызывал однополчан на дуэль по той же причине, но так ни разу и не получил удовлетворения. Зато жена Пистолькорса, по слухам, от однополчан своего мужа в удовлетворениях отказа не имела.

– Дозвольте присягу зачитать?

– Я думаю, не следует называть это присягой, – сказал великий князь. – Надо назвать это как-то иначе, торжественным обещанием каким-нибудь… Читайте, полковник.

– «Вступая в доброхотную Свято-Владимирскую лигу, – начал читать Оболенский, – я, имярек, предварительно объявляю и закрепляю своею подписью, что присоединяюсь к дружине по собственному побуждению, и добровольно обязываюсь исполнять всякое поручение, какое мне будет дано, насколько согласно с долгом истинного верноподданного русского царя.»

– Неплохо, неплохо, – одобрил Владимир Александрович. – Аккуратненько, без крайностей. А что там с уставом?

– Ага, устав, – сказал полковник и заглянул в бумажку. – Лозунг: «Господи Иисусе!» Отзыв: «Всегда готовы!» Сам устав: «Св. Владимирская доброхотная лига положена к охранению Богом избранной и народом назначенной династии…»

– Не нравится мне это ваше: «Всегда готовы», – перебил великий князь. – Готовякство какое-то выходит. Тем более что ничего еще не готово. Что вы там еще придумали, кроме устава?

– Штаб-ротмистр граф Ферзен предложил использовать в качестве опознавательного цвета малиновый цвет двора Вашего Высочества: для простонародья – малиновый кушак, для офицеров – малиновая повязка, а при статском платье – малиновый галстук на шее. А штаб-ротмистр граф Шереметев предложил в качестве тайного приветствия и знака использовать приветствие римских легионеров императору.

– Скажите, Шереметев, почему императору? – спросил Владимир Александрович. – Я всего лишь брат Государя.

– Потому что Святая Русь есть Третий Рим, – пояснил Шереметев. – Только приветствие это будет не прямое, а перед харею несколько наперекосяк, потому как святость наша происходит от Святого Андрея Первозванного.

– Перед харею наперекосяк – это как же? – спросило Его Величество.

– Да вот так вот, – вскинул наискосок вверх правую руку штаб-ротмистр. – Оно сойдет как бы за жест приподнимания шляпы в случае чего, чтобы не так заметно было.

– Всю эту ритуальную часть мы можем разработать задним числом, – сказал Владимир Александрович. – Меня, как одну из мишеней террористов, больше интересуют шаги практические.

– А практические шаги такие, Ваше Высочество, – сказал Оболенский. – Пока вас тут не было, зашла речь о жаловании или хотя бы прибавке тем избранным, которые войдут в лигу. Так вот я хочу сказать, что сегодня 22 декабря, а два миллиона, отпускаемые ежегодно вашему двору, израсходованы еще в сентябре.

– Мы можем взять их из экстренных сумм.

– Все экстренные суммы, Ваше Высочество, в ноябре были переведены в Берлин согласно вашей телеграмме, когда Ее Высочество заболела и была доставлена в Париж, а вы остались в гостях у германского императора в Потсдаме.

– Ну, почему у меня должна об этом болеть голова?! Велите Бухману что-нибудь придумать. Я хочу знать, как вы собираетесь охранять меня от злонамерений террористов.

– Штаб-ротмистр Пистолькорс доложит предлагаемые конкретные шаги.

Пистолькорс встал и твердым решительным голосом объявил:

– После ноябрьского собрания в Полюстрово мы под началом капитана Сеньчукова разработали следующие необходимые шаги: как особая часть нашей лиги создается дружина из двух эшелонов – отряда избранных и панельной охраны. Чтобы исключить недоразумения между членами дружины, все они должны быть снабжены особыми билетами по классам: синие для нас, желтые для панельной охраны и зеленые для фигурантов.

– Желтые для панельной охраны! – загоготал великий князь. – Гы-гы, бланковые охранники! Только я не понял, причем тут фигуранты? Они же в театре. Капитан Сеньчуков, может, вы объясните мне?

Опять встал семеновский капитан.

– Первый, внутренний эшелон, Ваше Высочество, состоит из особо доверенных офицеров, большей частью здесь присутствующих. Второй, внешний, эшелон активной охраны будет сформирован в виде панельной охраны, задача которой охранять Ваше Высочество и Государя в публичных местах. А что касается упомянутых штаб-ротмистром фигурантов, то нам потребуются своего рода ополченцы, которые будут изображать публику в ближних к Вашему Высочеству рядах, не давая, тем самым, любым террористам подойти к вам близко для метания снарядов.