Три дня в Карликании - Страница 19

А через несколько десятков лет всё повторилось сначала.

Английский учёный Персиваль Ловелл тоже вычислил новую планету, девятую по счёту, находящуюся ещё дальше Нептуна. Только через много лет астрономы разыскали её на небе.

Эту планету назвали Плутоном, и ей нужно почти двести пятьдесят лет, чтобы разок обежать вокруг Солнца.

Может быть, за Плутоном есть ещё одна, десятая, планета? Кто знает! Вполне вероятно, что честь её открытия выпадет кому-нибудь из вас…

Второй Старейший поклонился и сел.

Тогда встал третий.

– Посмотрите сюда, – сказал он, указывая на стеклянную стену. – Перед вами дорога Светлого Разума. Здесь находятся портреты тех, кто сумел по четырём ступеням подняться в Зал Познания.

Третий Старейший нажал кнопку.

Стены Зала Познания стали раздвигаться и одновременно уходить назад. Зал отдалялся всё больше и больше. Вот уже Старейшие где-то очень далеко, вот они превратились в едва видимые точки, и наконец Карликания исчезла совсем.

Перед нами была ярко освещённая беспредельная дорога Светлого Разума.

Справа и слева уходили вдаль длинные вереницы портретов великих математиков. Кого здесь только не было! Мы увидели умные, проницательные глаза тех, кто по кирпичику строил величественное Арифметическое государство.

Мы шли среди них, и нам казалось, что портреты улыбаются, вот-вот заговорят.

Но что это? Они и в самом деле улыбаются. Они действительно разговаривают, протягивают нам руки. Портреты живые!

Вот уже кто-то выходит из тесной рамы и идёт к нам навстречу. У него седая борода, вьющиеся волосы перехвачены ленточкой.

– Это же Архимед! – узнаёт его Олег.

– Странно, – говорит Таня, – он ведь умер?

– Да, это было больше двух тысяч лет назад, – подтверждает Олег.

– Ошибаетесь, – улыбаясь в бороду, отвечает Архимед, – я не умер. Вы, наверное, имеете в виду тот печальный случай, когда презренный римский воин пронзил меня копьём. Он тоже думал, что я умер, но жестоко ошибся. К сожалению, он только помешал мне решить одну задачу, которую я вычертил тогда на песке. Я предупредил его: «Не трогай моих фигур!» Но он был глух к науке. Знаете вы имя этого мерзкого воина?

– Понятия не имею! – ответил Сева.

– Ну вот видите, я тоже не знаю его имени.

– Зато люди очень хорошо знают законы Архимеда, – сказал я.

– Рад слышать, – поклонился Архимед. – Впрочем, то, что я открыл, – не мои законы. Это великие законы природы. Они существовали задолго до меня. Всегда! Я только сумел их подсмотреть.

В это время Таня часто заморгала и, вынув носовой платок, стала старательно тереть глаз.

– Отчего вы плачете, милая девочка? – спросил участливо Архимед. – Я вас чем-нибудь расстроил?

– Нет, что вы! – ответила Таня. – Мне попала в глаз песчинка.

– Подумаешь, песчинка! Пустяки! – пренебрежительно сказал Сева.

– Пустяки? – обиделся Архимед. – Молодой человек, никогда не говорите, не подумав. Я несколько лет своей жизни посвятил именно песчинкам.

– Обыкновенным песчинкам? – удивился Сева.

– Самым обыкновенным. Я задумал подсчитать, сколько песчинок может поместиться во Вселенной, если её сплошь заполнить песком – обычным песком, какой бывает на пляже.

– Разве это можно сосчитать? – развёл руками Сева. – Наверное, во Вселенной поместится бесконечно большое число песчинок!

– Нет, нет, вы неправильно выражаетесь! – остановил его древний учёный. – Вы хотите сказать: не бесконечно большое число, а очень большое число. Это совсем разные вещи.

– Но ведь Вселенная бесконечна! – вступила в спор Таня.

– Вы забываете, – спокойно ответил Архимед, – что мы, древние, представляли себе Вселенную иначе. В моё время считали, что в центре Вселенной находится неподвижная Земля, а вокруг неё обращаются Солнце, планеты и все звёзды, прикреплённые к небосводу, как к крышке огромной чаши. Так вот, я всё же сосчитал это огромное число песчинок и даже написал по этому поводу сочинение. Я его так и назвал: «Об исчислении песка в сфере неподвижных звёзд». Я бы с удовольствием подарил вам это сочинение со своим автографом, но – увы! – у меня нет под рукой экземпляра. Если вы его где-нибудь достанете, я с удовольствием надпишу.

– Это было бы замечательно! – загорелась Таня. – Я так люблю собирать автографы! У меня уже есть автограф Юрия Гагарина, потом ещё двух киноактёров. Но автограф Архимеда!… – Таня от удовольствия даже зажмурилась.

– Я вижу, что песчинка сама выскочила из вашего глаза, – сказал Архимед, – очень рад… А сейчас прошу меня извинить – у меня дело. Может быть, сегодня мне удастся отыскать наконец точку, которую я так долго ищу.

– Какую точку? – спросил Сева.

– Разумеется, точку опоры. Ведь, если я найду точку опоры, я смогу перевернуть Землю.

– Каким образом?

– С помощью рычага. Когда-то, когда я жил в своём родном городе – Сиракузах, я придумал эту очень простую машину…

Помахав нам на прощанье, Архимед быстро удалился.

А мы пошли дальше.

По дороге мы увидели уже знакомых нам Эратосфена с его знаменитым решетом, и Леверье, занятого очередным вычислением, и Эвклида, и Пифагора…

А вот идут два человека в старинных камзолах. Они о чём-то оживлённо разговаривают. Вот они поравнялись с нами.

– Позвольте представиться, – обратился к нам один из них, с длинными светлыми волосами. – Исаак Ньютон. Из Кембриджа. А это, – он указал на своего собеседника, – Готфрид Вильгельм Лейбниц. Из Лейпцига. Мы жили и работали в разных странах, но всегда уважали друг друга.

– О да! – подтвердил Лейбниц. – Пусть злые языки говорят, что мы соперничали, это неверно. Правда, мы с досточтимым сэром Ньютоном работали над одним общим вопросом, даже ещё не будучи знакомы…

– И одновременно решили эту важнейшую проблему!… – подхватил Ньютон.

– Не скромничайте, уважаемый сэр, – перебил его Лейбниц. – Вы решили эту проблему на семь лет раньше…

– Да, но вы, дорогой господин Лейбниц, открыли то же вполне самостоятельно, – перебил его в свою очередь Ньютон.

– Не будем вдаваться в подробности. Пусть это открытие принадлежит нам обоим, – заключил Лейбниц.

– Досточтимый сэр Ньютон и глубокоуважаемый господин Лейбниц, – обратился к ним Сева, – не будете ли вы столь благосклонны и не сообщите ли нам, что за открытие вы сделали?

– Позвольте мне, – сказал Ньютон, – ответить на ваш вопрос тоже вопросом. Были ли вы на Зеркальной улице в городе Арабелле?

– Были! – выпалил Сева. – Мы даже на автобусе катались. И видели там и карликов, и великанов.

– Так вот, – продолжал английский учёный, – этих-то карликов и великанов изобрели мы с господином Лейбницем.

– Сэр Исаак большой шутник! – усмехнулся Лейбниц. – Никаких карликов и великанов мы не изобретали, а просто-напросто ввели понятие о бесконечно малых и бесконечно больших величинах…

– И научили людей пользоваться ими, – закончил Ньютон.

Разговор был неожиданно прерван подошедшим к нам полным розовощёким человеком в шёлковом камзоле, отделанном тончайшими кружевами.

– Провалиться мне на месте, если это не Портос из «Трёх мушкетёров»! – закричал Сева.

– Ты с ума сошёл! – возмутилась Таня. – Откуда в Карликании мушкетёры?

– Нет, нет, я не мушкетёр, – засмеялся незнакомец, – хотя был лично знаком с д'Артаньяном! Я ведь тоже француз. Меня зовут Пьер Ферма.

– Могу вас заверить, – сказал Ньютон, – что наш дорогой Ферма один из самых любимых и почитаемых учёных в Карликании.

– Вполне понятно, – добавил Лейбниц, – ведь мсье Ферма один из создателей теории чисел. Если принять во внимание, что Арифметическое государство – страна чисел, вас не удивит огромная популярность мсье Ферма.

Ферма шутливо закрыл руками уши:

– Нельзя на одного человека взваливать всю тяжесть славы. Кроме меня, к теории чисел приложили руку очень многие. Достаточно вспомнить великого грека Пифагора или всех тех, кто жил после меня: петербургского академика Леонарда Эйлера, московского профессора Пафнутия Львовича Чебышёва или более поздних учёных – советских математиков Льва Генриховича Шнирельмана, Ивана Матвеевича Виноградова… Да я бы мог вам перечислить их сотню. А вы всё приписываете мне!