Три девочки [История одной квартиры] - Страница 7

Сложнее всего было с Катей. Как ни убеждала себя Наташа, что она ни в чем не виновата, – она никак не могла найти с ней нужного тона и потому изо всех сил избегала Катю. Катя это сразу почувствовала и тоже старалась не показываться Наташе на глаза. И чем дальше, тем невозможнее казалось Наташе просто подойти к Кате и заговорить с ней по-хорошему.

Так прошло два дня. Был тихий вечер. Леонтия Федоровича не было дома. Софья Михайловна читала лежа на тахте. Наташа бесцельно бродила по комнате. Она попробовала была тоже читать – не читалось. Начала вышивать – сразу уколола палец и бросила. Она подошла к окну. Лил мелкий надоедный дождик. Блестел сквозь деревья мокрый асфальт, отражая свет уличных фонарей и пробегавшие трамваи. Прохожих почти не было. Наташа выбежала из комнаты и на цыпочках, стараясь не шуметь, бросилась к «разговорке».

Занавеска была плотно задернута. Наташа отвела рукой ее край и скользнула в закуток. Да! Забиться в угол, побыть одной, успокоиться, обдумать… Она шагнула к сундуку и вздрогнула: легкий шорох послышался в углу. Или показалось? Наташа осторожно протянула вперед руку и наткнулась на чье-то теплое плечо.

– Кто это? – вырвалось у нее шепотом.

– Я… – раздался из угла сдавленный голос. У Наташи перехватило дыхание.

– Катя?..

– Да…

– Ты что… здесь?..

Катя не ответила. Молчала и Наташа, не зная, что же теперь делать. В углу вдруг раздался сдержанный всхлип.

– Катя!.. – тихо произнесла Наташа. Катя не выдержала и всхлипнула громче.

– Катя!.. Катюшка!.. – Наташа вскочила коленками на сундук, обхватила руками худенькое Катино тело, прижалась и, плача и смеясь, заговорила быстро и горячо:

– Катюшка… ну чего ты?.. Глупая!.. Мы обе глупые, ну чего ревем?.. Знаешь, я все эти дни мучаюсь. Это все Люська, дура… Нет, я сама виновата… Ну, не плачь… Ну, об чем?..

– Я… я сама не знаю… – бормотала Катя и в свою очередь крепко обняла руками шею Наташи, – а только мне сегодня… так грустно…

– Ну, не плачь… Ну, расскажи мне все-все, – шептала Наташа. – Тебе тогда очень хотелось пойти с нами? Да?

– Очень… Я всегда одна… Хотелось… с тобой…

Катя еще теснее прижалась к Наташе.

– Когда ты придумала эту «разговорку»… Я так обрадовалась. Я думала… мы будем вместе… – говорила она, все еще всхлипывая.

– Будем, Катюшка! Будем! Мы будем подругами… такими!.. Знаешь, такими, чтоб друг за дружку в огонь и в воду!.. Хочешь?.. Катюшка!.. Ну, Катюшка же!..

И Наташа схватила Катю за плечи и затормошила ее.

– Наташа! – начала было Катя, но вдруг сжала Наташину руку и вся замерла. – Тш-ш…

Обе притихли. По «классной» быстро шлепали босые ноги Люси.

– Хоть бы она на кухню, – шепнула Наташа, но через мгновение край занавески отдернулся, и Люся влетела в «разговорку».

– Ай! Кто здесь? – испуганно вскрикнула она.

– Это мы. А ты чего? – спросила Наташа как можно спокойнее.

Люся громко расплакалась.

– Ой, как вы напугали меня!.. А мне мама задачу задала… а она… не выходит!..

Наташа вскочила с сундука.

– Катюшка! Пойдемте все вместе Люсину задачу решать! крикнула она весело.

Поздно вечером, лежа в постели, Наташа долго думала, – как же быть с папой? Как дать ему понять, что с Катей теперь все хорошо?.. Но дать понять так, чтоб ничего-ничего не рассказывать о том, что произошло…

Леонтий Федорович сидел за столом и писал. Софья Михайловна уже спала. Наташа напряженно смотрела на широкую спину отца. «Оглянись, папа! Ну, оглянись же!» – просила она мысленно.

Но папа не оглядывался.

Наташа набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь говорить самым безразличным тоном, сказала:

– Знаешь что, папа? Когда мы следующий раз пойдем в Русский музей, давай снова посмотрим те же залы. И ты опять расскажешь то же… Я с удовольствием послушала бы еще раз… А кстати… и Катя послушает.

Леонтий Федорович встал, отодвинул резким движением стул и быстрыми шагами подошел к Наташе.

– Хорошо, Натулька. Так и сделаем, – сказал он серьезно, без улыбки, и нежно поцеловал ее в лоб.

«Натулька»! – радостно отозвалось в Наташином сердце. Через несколько минут она сладко спала.

Когда она проснулась и открыла глаза, за окном стояло яркое солнечное утро. Папы в комнате не было, кровать его была застлана. Наташа поняла, что проспала. Дверь открылась, вошла мать.

– А! Выспалась, сонуля? – спросила она весело, наклонилась над Наташей и затормошила ее.

– Мамка моя! Ну пусти, я буду одеваться!

– Постой. Расскажи мне теперь всё, как было.

– А ты… знала?

– А ты что же думала, – твоя мама глупая, ничего не видит?

– Ах ты… какая!.. – Наташа погрозила матери пальцем. – Хитрая!.. А сама молчит!

– А что же мне в твои дела мешаться? – улыбнулась Софья Михайловна. – Большая, выпутывайся сама.

Наташа внимательно посмотрела в пытливые глаза матери и подробно, без утайки рассказала все, что пережила за эти дни.

– Папка, – сказала Наташа недовольным тоном, глядя, как отец задергивает штору и зажигает лампу над своим письменным столом, – послушай, мы же на этой квартире еще ни разу не сумерничали.

– Сумерки, очевидно, здесь отменяются, – с комическим вздохом прибавила Софья Михайловна.

Леонтий Федорович оглянулся в нерешительности.

– Леня, а может быть, и правда, нам с тобой отдохнуть сегодня? – спросила его жена.

– Отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть! – запела Наташа и, прежде чем он успел ответить, подскочила к балконной двери, одним рывком шумно отодвинула штору, погасила лампу и, схватив отца за руки, потащила к тахте.

– Ну, что с вами делать! Уж ладно, – сдался Леонтий Федорович, как бы нехотя.

– Не притворяйся, папка! Сам рад до смерти! – ликовала Наташа. – А девочек можно позвать?

– Чего же, зови!

Через минуту Катя и Люся вбежали в комнату. Леонтий Федорович и Софья Михайловна уже сидели, забравшись с ногами в самую глубину широчайшей тахты. В комнате стоял полумрак. День был дождливый, с нависшими темными тучами, и в раскрытую дверь балкона врывались струи резкого ветра.