Тревожные будни - Страница 99

— Как думаешь, любезный Александр Иванович, если мы известную тебе Ангелину Петровну из второго подъезда изобразим, польза будет?

— Обязательно. Скандалистка. Разговоры на нее, разные там увещевания мало действуют. Попробуйте ударить по самолюбию. Должна же в ней совесть пробудиться?

— Так... А вот о братьях Грохотовых заметочку принесли: уборку в квартире плохо делают. Как с ней быть?

— Пожалуй, повременить можно. Люди только в себя приходить стали...

— Так... — Сергей Никонович неожиданно оторвал взгляд от ватмана, посмотрел, чуть прищурившись, на инспектора: — Сдается мне, любезный, мягковат ты для милиции.

— Почему же? — удивился Попрядухин.

— До тебя участковые все больше на штрафы, на аресты напирали, а ты разговорами занимаешься там, где нужно власть употреблять.

— Разве власть только на штрафах и арестах держится? По-моему, власть авторитетом сильна. А авторитет на уважении строится. Верно?

— Вроде верно...

— Я беседами своими, или, по-вашему, разговорами, стараюсь уважение к милиции привить. Не хочу сплеча рубить. Разобраться в причинах человеческих слабостей стремлюсь, в конфликтах гражданина с законом. Когда пожар разгорается, тушить его трудно. Не лучше ли предупредить огонь?

— Так... — Редактор снова склонился над столом, и не понял участковый, убедил ли он собеседника. Скорее всего да. Ибо вскоре Сергей Никонович бросил довольно приятную для лейтенанта фразу: — Однако намного спокойнее у нас стало. Год кончается, а серьезных преступлений не было...

Сказал и — будто сглазил. Распахнулась дверь, и в ее проеме показалась дворничиха Фатима. Раскрасневшаяся, взволнованная, она тащила за собой кого-то.

— Иди, говорю! Вот она, милиция. На месте.

— В чем дело, Фатима? — спросил Попрядухин.

— В ней дело. В девчонке вот этой. — Дворничихе наконец-то удалось сдвинуть с места и подтолкнуть в комнату насмерть перепуганную девушку. Бледная, худенькая, она была в одном легком платьице. То ли от холода, то ли от страха ее бил озноб, будто в лихорадке.

Сергей Никонович с удивительной для его возраста легкостью подхватил два стула и двинулся навстречу неожиданным гостям:

— Садитесь, пожалуйста!

— Садись! — приказным тоном произнесла Фатима.

— Так в чем же дело, Фатима? — повторил свой вопрос инспектор. Вид той, кого привела дворничиха, вызывал у него тревогу.

— Бежит она, товарищ инспектор, по двору, как шайтан какой, и прямо на меня. «Куда?» — спрашиваю. Молчит. Трясется только. «Куда?» — повторяю. Одно слово сказала: милиция. Ну я и привела сюда.

— Подайте ей воды, Сергей Никонович...

— Сию минуточку...

Зубы девушки выстукивали дробь о край стакана. Лишь после долгих усилий удалось ей сделать глоток. Лейтенант понимал: случилось что-то из ряда вон выходящее, если почти раздетый человек выбегает на мороз, если страх сковывает его речь. Значит, дорога каждая секунда.

— Пожалуйста, девушка, — почти с мольбой обратился он, — скажите, зачем вам нужна милиция?

Девушка передала Попрядухину стакан и судорожно раскрыла рот. Порывисто вздохнула и чуть слышно произнесла:

— Они хотели меня... они... сняли с меня одежду, кольцо... отняли сумку...

— Кто они?

— Не знаю...

Уютная обстановка уголка, участие незнакомых людей, присутствие человека в милицейской форме, видимо, успокаивающе действовали на пострадавшую. Страх покидал ее. Она обретала возможность мыслить и говорить. Попрядухин решил как можно скорее этим воспользоваться. Он задавал быстрые, короткие вопросы:

— Где вас ограбили?

— В квартире.

Дело обретало неожиданный оборот.

— В чьей квартире?

— Не знаю.

— Как вы в ней оказались?

Девушка довольно путано стала объяснять, что на прошлой неделе на танцверанде в парке имени Горького познакомилась она со своей сверстницей. Галиной ее зовут. А ее — Ритой. Так вот, Галина сегодня пришла в парк с двумя молодыми людьми. Ребята с виду совсем приличные, у одного даже значок мастера спорта. Ну потанцевали немного. Распили бутылочку портвейна. Затем один из парней предложил «совершить поход на его хату, музычку послушать, благо предки в отъезде». Взяли такси и поехали. В квартире и правда никого не было. Распили еще бутылочку. Ну а потом тот, что со значком, полез к ней, она закричала. Тогда они раздели ее и вытолкнули за дверь, да еще пригрозили: «Пикнешь — с ножичком познакомишься...»

— В этом доме все произошло?

— Нет, я бежала через один двор, затем другой. Нигде людей не было.

— А вообще, дом, подъезд, номер квартиры можешь вспомнить?

Девушка отрицательно замотала головой.

Сергей Никонович протянул:

— М-м-да...

В душе Попрядухина боролись противоречивые чувства: с одной стороны, ему хотелось снять ремень и по-родительски отстегать эту девчонку-подростка, которая вот так, за здорово живешь, распивает на танцверанде бутылку, затем едет на квартиру к совсем незнакомым людям. Чертовская легкомысленность. Распущенность даже. С другой — девчонка-то с характером, не уступила насилию. Вступилась за честь свою и пострадала. Но чувства чувствами, а действиями инспектора в данный момент уже руководили не они, а то, что стояло над ними — долг. Служебный долг милиционера, обязывающий немедленно откликнуться на зов человека о помощи, независимо от того, симпатичен тебе этот человек или нет.

Для первого шага требовался хотя бы минимум — приметы грабителей.

— Вы можете обрисовать нам парней?

— Очень приблизительно, я так мало с ними была знакома.

— Давайте приблизительно.

— У того, мастера, пиджак яркий, в полосочку, волосы светлые, длинные, завиваются на концах...

— А что-нибудь запоминающееся в лице?

Девушка задумалась.

— Нет, какое-то бесцветное. Ощущение такое, что пиджак и парик на манекен надеты.

Попрядухин отметил про себя: так ведь это деталь. Спросил:

— Ну а его дружок?

— Дружок? Тот в темном костюме, да и сам какой-то темный, мрачный, болезненный. Лицо страдальческое, на Христа похож.

Инспектор остался доволен:

— А вы говорите — приблизительно. Хорошо описали. Теперь у нас осталась Галина.

— Она в светлой синтетической шубке. Шапочка вязаная красная. Туфли черные на шпильке...

— Стоп, стоп, не так быстро... — прервал Александр потерпевшую. — А как насчет особых примет?

— Ничего особого в ней нет. Крашеная блондинка. Правда, вот родинка заметная на левой щеке.

— Спасибо. Достаточно.

Кончик нити был у инспектора в руках. Дело за тем, чтобы, ухватившись за него, распутать клубок преступления.

— Сергей Никонович! — обратился инспектор к редактору. — Не обидитесь, если я вас кое о чем попрошу?

— Что за вопрос, ведь это в интересах закона.

— Вот именно. Сходите по этим адресам, там мои внештатные инспектора проживают. Пусть придут в красный уголок. Фатима, вы останетесь здесь с девушкой... — С этими словами Александр покинул красный уголок. Из автомата на улице позвонил в отделение, сообщил о происшествии, а сам поспешил в штаб дружины...

Уже через десять минут в красном уголке собрались активисты. Сидели внештатные участковые, ответственные за подъезды, дежурный наряд дружинников. Попрядухин коротко изложил суть случившегося, назвал приметы злоумышленников.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Но затем общественники начали высказываться. Однако их сообщения не вселяли надежду.

— Нет, в нашем подъезде таких не замечали.

— С уверенностью могу сказать, в нашем доме такие не живут.

— Во дворе не видели.

«Неужели до приезда опергруппы так ничего и не прояснится?» — подумал Попрядухин.

Но вот поднялся Василич. Так уважительно, как повелось на Руси, по отчеству, звали в микрорайоне внештатного инспектора, бывшего слесаря завода «Красный пролетарий». Василич откашлялся в кулак и неторопливо начал:

— Сдается мне, видел я того пестрого попугая со значком мастера.