Тревожность у детей - Страница 8
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45.May (1950) также утверждает, что нормальная тревога свободна от вытеснения и не задействует механизмы психологической защиты, тогда как невротическая тревога требует вытеснения и действия различных механизмов ограничения активности и сознания.
Подавление угрозы имеет своим результатом то, что индивид не знает источника своего опасения. Блокирование сознания, которое происходит при невротической тревоге, делает индивида более уязвимым по отношению к угрозе и таким образом усиливает невротическую тревогу.
Нормальная тревога есть реакция на угрозу ценностям индивида, которые он считает единственными для его существования как личности. При этом, как указывает May (1950), тревога как реакция:
– недиспропорциональна реальной угрозе;
– не включает подавление или другие механизмы интропсихологического конфликта;
– поэтому не требует невротических защитных механизмов, но может быть ослаблена на уровне произвольного осознания, если необходимо изменить объективную ситуацию.
Как и любая рациональная тревога, она может быть использована конструктивно. Ранк (1924) подчеркивает, что нормальная тревога присуща всем переживаниям на всех возрастных периодах жизни индивида. Если эти потенциально формирующие тревогу переживания преодолены успешно, то они ведут не только к относительно большей независимости ребенка, но и к восстановлению отношений с родителями и с другими людьми на всех уровнях. Тревогу в этих случаях следует рассматривать скорее как нормальную, чем как невротическую.
McDougall (цит. по Rycroft, 1968) придает большое значение тому аспекту тревоги, который не является очевидным, если рассматривать тревогу с ее неизбежной озабоченностью, мучительностью, иррациональностью с точки зрения патологии. Испытывающий тревогу человек чувствует ее не по поводу того, что происходит, он тревожится о том, что может произойти.
Экзистенциалисты, уверяющие нас, что тревога – это неотъемлемый компонент индивидуализации и свободы, иногда сами указывают на истоки тревоги в отношениях между детьми и родителями. Даже если существует онтическая тревога, она так сильно отличается от клинической тревоги с ее межличностными корнями, садомазохистским ядром, вытеснением и защитами, что ей скорее подойдут названия вроде обеспокоенности, осторожности, озабоченности. Отделить такую реакцию от невротической в каждой конкретной ситуации – трудная проблема, поскольку чем глубже исследуешь смысл реакции, тем яснее становится, что не ситуация вызвала оправданное мрачное предчувствие, а сам человек нашел рационализированные причины своей «безобъектной» тревоги.
Интерперсональная концепция происхождения тревоги
Freud (1926) в своей работе «Hemmung, Symptom und Angst» сделал прорыв в изучении проблемы тревоги, но в то же время он придал пониманию этого явления особый уклон, от которого патопсихология до сих пор не может освободиться.
Он сумел увидеть, что тревога имеет ситуационный прообраз в раннем детстве, что эта ситуация психотравматически воздействует на ребенка в силу его беспомощности и размеров опасности и что участие во всем этом матери неоспоримо. Но использование Freud понятия «комплекс смерти» и сделало невозможным установление связи между травматической ситуацией и угрозой, исходящей от матери.
В результате изначально допущенных перекосов позже приходилось пересматривать многие идеи, изменять точку зрения на механизмы тревоги, путаться в двусмысленностях и противоречиях. После длительных блужданий он, наконец, пришел к убеждению о том, что детская тревога связана со страхом наказания и страхом быть брошенным матерью.
В своем первоначальном определении понятия тревоги Freud не учитывал ни фактора Эго, ни межличностных отношений, рассматривая мать как объект, на который направлено либидо ребенка. Тревога оказалась просто нереализованным либидо, результатом трансформации либидо. С ребенком это происходит, когда матери нет рядом с ним, а со взрослым, когда его либидо подавляется либо вследствие ничем не завершающихся случаев сексуального возбуждения, либо вынужденного воздержания. Ни одна из этих гипотез не вызывает полного доверия. В то время как объяснение тревоги, как следствия невозможности реализовать либидо при отсутствии объекта (матери), представляется надуманным, в случае реакции ребенка на посторонних оно выглядит довольно правдоподобно. Присутствие незнакомого человека должно усиливать переживание ребенком факта отсутствия матери в данный момент. То, что ребенок может бояться чужих потому, что наделяет их злыми намерениями, Freud отверг как «несостоятельный теоретический конструкт». Что же касается различий в степени личностной тревожности среди детей, он объяснил их конституциональными различиями, а также имевшим место в детстве «чрезмерным удовлетворением либидо». Таким образом, получается, что как недостаточное, так и чрезмерное удовлетворение либидо дает одинаковый эффект. Утверждение о том, что обильная экспрессия либидо повышает уровень тревоги, противоречит другому положению теории либидо о том, что фрустрация и вытеснение либидо приводят к тревоге.
Затем на смену этой первоначальной теории пришла прямо противоположная: тревога есть причина, а не следствие вытеснения. Что же в таком случае является причиной тревоги? Снова либидо. «Притязания» либидо уже сами по себе создают ситуацию опасности, независимо от последствий их осуществления.
В невротической тревоге «человек испытывает страх перед собственным либидо … Эго пытается уйти от требований либидо и поэтому относится к этой внутренней опасности так, как если бы она была внешней». (Фрейд, 1989, с. 258).
Но Фрейд сделал следующий шаг в исследовании проблемы, выдвинув идею о том, что внутренняя инстинктивная опасность – это компромисс с внешней, реальной ситуацией опасности – родительским наказанием. К примеру, сексуальные импульсы мальчика, направленные на его мать, вызывают в нем тревогу и подвергаются вытеснению, вызываемому опасностью наказания в виде кастрации, исходящей от отца.
Фрейд, по всей видимости, никак не хотел признать того, что стало абсолютно очевидным – связи между тревогой и враждебностью, хотя вначале он писал, «что ближайшая участь аффекта состоит в превращении в страх» (1989, с. 267). В работах Фрейда нет ни слова о трансформации гнева в тревогу. Равно как и о какой-либо внешней угрозе, обусловленной мотивом враждебности. Страх быть брошенным матерью и страх быть кастрированным отцом – плод фантазии. Нет ни намека на какие-либо реально существующие основания для таких представлений, равно как и в случае женской ненависти к матери, что также является одной из тем Фрейда.
Но что обусловливает «травматическую» ситуацию в детстве, чувство беспомощности перед лицом страшной опасности? Позднее тревога служит предупреждением об опасности, то есть сигналом возможности оказаться в травматической ситуации. Однако только ли отсутствие матери составляет содержание ситуационного прообраза? Фрейд также предложил рассматривать роды как еще одну форму травматического опыта. Но для того чтобы быть прообразом, опасность должна быть реальной, чтобы ребенок действительно ощущал исходящую от нее угрозу его жизни. Фрейд довольно скептически отнесся к идее, в свое время выдвинутой Rank (1924), и настаивал на том, что роды являются не реальной психотравмой, а символом отделения. Отделение ассоциируется у ребенка с наказанием, но тогда угроза имеет потенциальный характер, а ребенок видит причину ее возникновения в своей собственной виновности.
Таким образом, Фрейд оставляет без ответа вопросы, имеющие ключевое значение для понимания проблемы базисной тревоги.
Являются ли роды действительно травматическим опытом и прообразом тревоги или они лишь символизируют отделение и в этом смысле не более, чем метафора? Что является внутренней ситуацией опасности у ребенка надо-Эдиповой стадии – признание либидо или фрустрация его экспрессии? Почему ребенок ощущает сверхсильную угрозу и испытывает тревогу от Эго, и будет защищать его посредством сигнальной тревоги? Почему наказание означает смерть (быть брошенным матерью) и увечье (быть кастрированным отцом)? Если бы Фрейд позволил себе связать тревогу с враждебностью, то есть рассматривал бы ее как реакцию на реальную внешнюю угрозу, он бы избавил себя от длительных и непродуктивных попыток, которые почти не приблизили его к пониманию проблемы.