Треугольное колесо - Страница 12

Некоторое время они сидели, молча глядя друг на друга. Наконец Херктаскор произнес:

— Если ты где-нибудь перескажешь то, что услышишь от меня сейчас, я обвиню тебя во лжи. Тем не менее до сих пор ты поступал достойно. — Шустер почувствовал себя неловко: то, что он собирался сделать, было не таким уж бесхитростным поступком. — И я думаю, что ты должен знать: многие Посвященные считают Скетуло неправым: не следовало запрещать новую математику и астрологию, о которых ты нам сказал. Если бы он смог доказать, ссылаясь на Писание, традицию или рассуждения, что они противоречат слову Бога, тогда, естественно, все Посвященные присоединились бы к нему и отвергли твое учение. Но он не сделал даже попытки что-то доказать, а просто прибег к запрету.

— А вам позволено дискутировать с верховным жрецом?

— Да. Закон всегда был таков: достигшие высокого ранга Посвященные могут свободно обсуждать все, что не противоречит доктрине. Но мы должны повиноваться верховному властителю, если его приказы не беззаконны.

— Так я и думал. — Шустер потянулся за сигарой. — Вот что я хотел тебе сказать: мы стремимся к сотрудничеству со служителями храма, а не к противостоянию. Мы не угрожаем вашей вере, а, наоборот, можем послужить ее расцвету. Если ты убедишься в этом, то, может быть, сможешь убедить и других.

Лицо Херктаскора оставалось бесстрастным, но глаза сузились и загорелись.

Шустер раскурил сигару и выпустил облако дыма.

— Цель астрологических наблюдений для вас — узнать волю Бога и понять его замысел в создании Вселенной. Как мне кажется, это предполагает и более высокую цель: понимание сущности Бога в той мере, в какой она может быть понята смертными. В прошлом ваши теологи пришли к определенным заключениям. Но окончательны ли эти выводы? Разве не может оказаться, что в мире есть еще много непознанного?

Херктаскор склонил свою львиную голову и начертил в воздухе священный круг.

— Может и должно. В этой области не было достигнуто ничего существенного с тех самых пор, как Домно написал свою книгу. Я часто размышлял… Но прошу тебя, продолжай.

— Мы, вновь прибывшие, не принадлежим к вашей вере, — сказал Шустер. — Но и мы тоже на протяжении многих столетий искали ответ на загадку природы божества. Мы тоже верим — ну, скажем, некоторые из нас — в единого Бога, бессмертного, всемогущего, всезнающего… являющего собой совершенство. Бога — создателя всего сущего. Возможно, наша теология расходится с вашей в своих основах, но, может быть — и нет. Не согласишься ли ты сравнить свои взгляды с моими? Если ты сможешь показать мне, где мои соплеменники ошибаются, то я, если останусь в живых, унесу с собой истину. Если, с другой стороны, я смогу показать тебе направления, в которых наша мысль опередила вашу, то и ты сам, и твои коллеги поймут, что мы, чужеземцы, несем вовсе не зло, а скорее возможность развития.

— Сомневаюсь, что Скетуло и некоторые другие закостенелые теологи когда-нибудь признают это, — напряженно произнес Херктаскор. — Тем не менее, если воистину будут открыты новые пути и кто-нибудь посмеет отрицать… — Его кулаки разжались. — Я слушаю тебя.

Шустер не удивился. Всякая религия, существовавшая в прошлом на Земле, какой бы отгороженной от других она ни была в теории, рождала выдающихся мыслителей, готовых черпать идеи у соперничающих церквей. Мартин поудобнее устроился в кресле. Разговор предстоял долгий.

— Первая проблема, которую я хотел бы рассмотреть, — это почему Бог создал Вселенную. Ваша религия имеет ответ на данный вопрос?

Херктаскор вздрогнул.

— Н-нет. Писание говорит только, что Бог — создатель Вселенной. Но смеем ли мы рассуждать о Его резонах?

— Думаю, что да. Смотри: если Бог ни в чем не ограничен, значит, он вечен и существовал до появления Вселенной. Он выше всего, что имеет границы. Но мысль и существование мира сами по себе конечны, не так ли?

— Ну… ну да. Это звучит разумно. По крайней мере, что касается мысли и бытия, как мы их знаем.

— Вот именно. Наверное, и ваши философы спорили о том, реален ли любой феномен, если он совершается в отсутствие наблюдателя, существует ли лежащий в пустыне камень, если его никто никогда не видел? — Херктаскор кивнул. — Это древний парадокс, известный на множестве планет… я хочу сказать, во многих странах. Подобным же образом Бог, вечно существующий в беспредельности, не может быть ни объят мыслью, ни выражен словом. До появления Вселенной ведь не было существ, которые бы мыслили или говорили. Таким образом, как и камень, которого никто не видел, Бог в определенном смысле не существовал. Другими словами, его существование было лишено полноты — элемента обнаружения и осознания. Но как существование совершенного существа может быть неполным? Очевидно, что это невозможно. Поэтому для Него и оказалось необходимым создать Вселенную, чтобы она познала Бога. Ты следишь за моими рассуждениями?

Херктаскор сдержанно кивнул. Лишь учащенное дыхание выдавало его волнение.

— Что-нибудь из сказанного мной до сих пор противоречит твоей вере? — спросил Шустер.

— Нет… не думаю. Хотя все это так ново… Но продолжай!

— Акт творения, — произнес Шустер, затягиваясь сигарой, — логически включает желание творить, идею того, что будет сотворено, решение творить и саму работу творения. В противном случае Бог действовал бы из каприза, что абсурдно. Однако эти проявления — желание, мысль, решение и работа — конечны. Они неизбежно замкнуты на единственном творении из бесконечного числа возможных и требуют единственной последовательности действий. Тем самым акт творения подразумевает, что Бог в каком-то смысле конечен. Но это немыслимо, такого нельзя представить себе ни на секунду. Мы приходим к парадоксу: Бог должен творить, но не может. Как разрешить этот парадокс?

— И как вы его разрешаете? — выдохнул Херктаскор, который, казалось, вот-вот упадет в обморок.

— Мы пришли к заключению, что самый акт творения был совершен десятью сущностями, известными как сефирот…

— Постой! — Посвященный даже привстал. — Не существует других богов, даже второстепенных, а Писание отрицает, что создание мира — заслуга ангелов.

— Конечно. Те сущности, о которых я говорю, не боги и не ангелы, — они дискретные проявления единого Бога, подобно тому, как грани драгоценного камня — проявления его сущности, не являясь при этом сами драгоценностями. Бог имеет бесконечно много проявлений, но, как мы обнаружили, десять сефирот — все, что логически необходимо для того, чтобы объяснить акт творения. Если начать с первого из них — воли и идеи творения, — то он должен быть неразлучен с Богом всю вечность. Таким образом, он охватывает остальные девять, которые необходимы как атрибуты того, что будет создано…

Через несколько часов Херктаскор попрощался с Шустером. Он шел, как будто ступая по облакам. Шустер смотрел ему вслед, стоя у трапа. Сам он чувствовал полное изнеможение.

«Если окажется, что все это я напрасно обрушил на Херктаскора, да и на них на всех, прости меня, Боже мой Милосердный».

Мукержди выскочил ему навстречу из кают-компании. Его шаги гулко отдались на металлической палубе.

— Мартин! — радостно завопил он, — Дэви жив!

Шустер резко повернулся к нему. Голова его закружилась, и он прислонился к стене, ловя ртом воздух.

— Вызов пришел, как только ты заперся с этим брамином, — продолжал Мукерджи. — Я не знал, можно ли вас прервать, и поэтому… Ну так вот. Дэви ранен — в ногу и в обе руки, но ничего серьезного: ты же знаешь, здешние микробы нам не страшны. Он сначала потерял сознание, а потом, я думаю, обморок перешел в сон. Он еле бормотал, когда разговаривал с нами, и обещал выйти на связь позже, когда еще немного отдохнет. Тогда он расскажет и о своей идее. Пошли, мы тут с Ромуло достали бутылочку — есть что отпраздновать!

— Это-то мне сейчас и нужно, — с чувством сказал Шустер и последовал за Мукерджи.

После нескольких глотков Мартин немного пришел в себя. Отставив стакан, он криво улыбнулся остальным.