Третья жена шейха (СИ) - Страница 13

Летим долго, и я успеваю погрузиться в дрему, несмотря на царящее на борту веселье. Тамара тормошит меня за плечо, когда самолет уже приступает к снижению. Сонно смотрю на стремительно приближающийся город за окном. Вздрагиваю от толчка шасси о взлетно-посадочную полосу.

Выхожу из самолета на трап и ощущаю тепловой удар. Кажется, что я не вышла на улицу, а погрузилась в парное молоко. Но не успеваю прочувствовать климат, как получаю нетерпеливый толчок в спину. Отмираю и быстро спускаюсь на землю. И в прямом, и в переносном смысле.

По пути к автобусу кое-как набрасываю на голову платок. Жара шпарит. По заветам наших арабистов мое платье закрывает ноги и с длинными рукавами. Оно моментально неприятно липнет к телу.

Каково же было мое изумление, когда возле нашей гостиницы в Латакии я увидела двух девушек с короткими рукавами. Платков на них тоже нет. Ловлю нашего переводчика Эдика и требую у него объяснения.

— Алавитки, наверное, — пожимает плечом парень.

— Что это значит? — призываю его к ответу, — наши арабисты мне рассказывали, что одежда должна быть закрытой. Я угробила кучу времени, чтобы сшить два платья по всем правилам.

— Эээ… Ребята перестраховывались, наверное. Всегда лучше перебдеть. Латакия — алавитский регион. Здесь все гораздо демократичнее, чем в суннитских районах.

— Алавиты не мусульмане? — допытываюсь я, провожая взглядом легкомысленно одетых девушек.

— Алавизм — синкретическое учение, — объясняет Эдик, — смесь тезисов из ислама и христианства с языческими элементами. В конституции Сирии было прописано, что президентом может быть только мусульманин. Когда алавит Хафез Асад захватил власть, всех алавитов в административном порядке признали мусульманами-шиитами. Пришлось всем алавитам стать мусульманами вместе с Асадом.

— Замечательно, — бормочу я, — очевидно, что мусульманами они не стали, если женщинам не нужно соблюдать исламские правила.

— Ну, с учетом того, что числятся они шиитами, можно особо не усердствовать. Шииты — расслабленные мусульмане. Они соблюдают только три намаза в день, а не пять, как сунниты. Алавиты же еще расслабленнее, чем шииты, оставили пару намазов в день.

Теперь чувствую себя совсем неуютно в этом наряде. А у меня ничего другого и нет. Бреду к стойке администратора, чтобы зарегистрироваться в гостинице.

— Здравствуйте! — улыбаясь приветствует меня мужчина лет тридцати на ломаном русском.

— Вы говорите по-русски? — приятно удивляюсь я.

— Я учился в Советском Союзе, — поясняет администратор, — в стране сейчас много советских, поэтому в нашем отеле востребован русскоязычный персонал.

— Понятно, — отвечаю приятному мужчине. Хотя на самом деле не очень понятно. Нужно попытать у наших, почему в Сирии много советских.

Нам с Тамарой выдают ключи от нашего номера, и мы поднимаемся на лифте на нужный этаж. В номере прохладно. Сразу выхожу на балкон и любуюсь видом на море. Быстро ныряю обратно: из жары в комфорт.

— Ты знаешь, почему в Сирии много наших? — интересуюсь у Тамары.

— Потому что она форпост Советского Союза на Ближнем Востоке, — чеканит девушка.

— И что это значит?

— Ну, у нас тут база ВМФ, — неуверенно объясняет Тамара.

— Не база, а пункт материально-технического обеспечения, — поправляю я, — и это ничего не объясняет. Разве военные не должны сидеть в месте дислокации? Как я поняла, наших много везде, а не в Тартусе.

— Подробностей я не знаю, — сдается новая знакомая, — знаю только, что форпост. Что ты наденешь на ужин?

Хмурюсь от резкой смены темы и вздыхаю. Выбор у меня небогат.

— У меня только это платье и торжественное для переговоров. Так и пойду.

Спускаемся в местный ресторан. Наши места оказываются за одним столом с ребятами из КГБ. Некоторое время размышляю, а потом рискую задать интересующий меня вопрос. Если не ответят, небо не упадет на землю.

— Сейчас много русских, потому что обострение с Израилем, — поясняет мне рослый блондин Никита.

— И причем тут мы? — искренне изумляюсь.

Кагэбэшники задорно смеются.

— Ну вообще-то советско-сирийское сотрудничество построено на том, что мы получаем площадку на Ближнем Востоке за помощь в борьбе с Израилем. В прошлом году евреи пошли на обострение в Ливане. Авиация бомбила города и позиции сирийских войск. Пришлось оперативно вмешиваться. Даже танковые бои были. Когда завезли С-200, израильтяне присмирели, но ситуация все-равно неспокойная. Сейчас много наших маскируется под сирийских военных. Плюс официальные военные советники, да и мирняка много: инженеры, строители.

Крепкий брюнет Владимир внимательно слушает товарища и добавляет:

— Предыдущая арабо-израильская война «судного дня» была десять лет назад. Тогда советы вмешались, и Израиль понес существенные потери. Кстати, все было на грани ядерной войны. Союз привел армию в боеготовность, США ответили ядерными учениями. С тех пор было более-менее тихо, рвануло только в прошлом году. Видимо считали, что СССР увяз в Афгане и не будет вмешиваться. А, возможно, вообще кашу в Афгане заварили с расчетом отвлечь от Сирии.

— Понятно, — протягиваю я, ковыряясь в салате, — спасибо за разъяснение.

— Не за что, — улыбается Никита, — это небескорыстно. Взамен хочу свидание в Москве.

Вскидываю на него глаза и смотрю в ухмыляющееся лицо. Симпатичный парень, но у меня теперь с его коллегами неприятные ассоциации. Не успеваю ничего ответить. Официант приносит бутылку вина и разливает ребятам в бокалы.

— Девочки, будете? — подмигивает Владимир.

Смотрю на происходящее с открытым ртом.

— А как же запрет на алкоголь в исламской стране? — вспоминаю я прибаутки в самолете.

— Мы пригубим, — смеется Никита, — вообще-то алавиты употребляют алкоголь.

— Нет, надо хорошо выспаться перед завтрашним приемом, — протестую я.

— А я не откажусь, — улыбается Тамара.

Пока внимание переключилось на товарку, спешу закончить ужин. Извиняюсь и исчезаю из-за стола, пока снова не всплыл вопрос со свиданием.

Утром просыпаюсь от звонка телефона. Сонно протягиваю руку за трубкой.

— Вы просили вас разбудить, — слышится ломанный русский.

— Спасибо! — бурчу в трубку и сразу ставлю ноги на пол. Принимаю вертикальное положение и потягиваюсь. Смотрю на море в окно. Настроение резко улучшается.

Слышу в голове бодрый голос диктора радио: «Начинаем производственную гимнастику…». Встаю и по памяти проделываю обычный утренний комплекс.

Кровать Тамары все также заправлена. Интересно, с кем она провела ночь.

Иду в душ. Надеваю свой торжественный исламский наряд. Решаю, что без платка обойдусь. Если президент алавит, это не должно оскорбить его религиозные чувства.

Спускаюсь на завтрак. Ребята уже за нашим столом. Следовательно, Тамара проводила время не с ними.

Чтобы не возвращаться к личным темам, завожу разговор о «Возвращении резидента». Мой расчет оказывается верным, у всех комитетчиков похожие интересы. Умудряюсь обсуждать фильм, который мне не нравится, на протяжении всего завтрака.

Когда загружаемся в автобус, заметно волнуюсь. И дело не в том, что я никогда не была на мероприятиях такого уровня. В груди трепещет какое-то предчувствие. Наверное, такое случалось только в детстве. Когда я маленькой девочкой в садике ждала появления Деда Мороза и Снегурочки.

В резиденции нас проводят в торжественный зал. В центре место для президента, по бокам от него два ряда кресел. За ними стоят стулья. Старшие члены делегации занимают первый ряд. Мы с Тамарой незаметной тенью усаживаемся сзади. С другой стороны располагаются сирийские официальные лица. Достаем блокноты, готовимся стенографировать речи.

Появляется президент Хафез Асад. Открываю рот от изумления, когда он приветствует нас по-русски. Быстро прихожу в себя и начинаю фиксировать происходящее. После официальных речей нас приглашают в другой зал, где расположены фуршетные столы.