Третья стихия - Страница 5

— Привет, дружище! Как поживаешь?

Низкий насмешливый голос возник у самой мочки левого уха Отшельника. Локти гостя лежали на коленях, лицо, обращенное к Отшельнику, выражало искреннюю радость.

Слишком давно Отшельник не общался с себе подобными, как, впрочем, и с неподобными себе, к коим он относил визитера: только сейчас он вспомнил о необходимости переключения на закрытое мышление. Спешно переключившись. Отшельник грубо громыхнул посредством телепатической акустики на все близлежащее пространство:

— Зачем явился?!!

Собеседник в ответ как-то горестно хмыкнул:

— Узнаю твою старую добрую реакцию на мое появление. Слово в слово! Хоть бы вставил между ними для разнообразия «ты», — снасмешничал низкий голос, на сей раз у правого уха Отшельника. И вновь переметнувшись к левому, добавил: — А мне говорили, ты культивируешь здесь в одиночестве смирение, очищаешься, так сказать, от скверны?

— Ты и есть скверна!!!

Разговор еще толком не успел начаться, а Отшельник и впрямь уже весь кипел, словно паровой котел, распираемый своей старой доброй реакцией на этого наглеца. Нет, не слились-таки в нем воедино ненависть с любовью, как он опрометчиво предполагал, хоть и сжались до поры до времени в жалкую мерцающую точку. Где ты, смирение, ау?.. Куда там!

— Одно твое присутствие способно райский сад превратить в зловонную помойку! — долбил громоподобным телепатическим басом Отшельник. — Убирайся восвояси, исчадье Зла, иначе отправишься сейчас прямиком к своему прародителю! — Раскаленную крышку парового котла остудила легкая тень досады: беседа и впрямь уверенно шла вразгон по давно накатанным рельсам.

— Штампы, штампы… — взгрустнуло бархатное эхо из левого уха Отшельника в правое. — В этом мире не осталось ничего, кроме проклятых штампов. Ни власти, ни славы, ни любви, ни даже денег. Ни даже понимания между двумя старыми друзьями…

— Ты хотел сказать — врагами! — пророкотал над гостем тяжкий громовой раскат. Отшельника все еще несло по давно отработанному сценарию, хотя собеседник только что едва не сбил его с привычного курса, мягко направив руль беседы супротив строго размеченного в давние времена регламента.

— Я надеялся, что ты уже достаточно набрался ума в своем Великом Отрешении, чтобы понять, что в нашем случае это почти одно и то же! — произнес гость.

Пространство издало неясную вибрацию, обернувшуюся тяжким захлебнувшимся вздохом: на последней фразе паровой котел в недрах Отшельника наконец взорвался, перекрыв своему обладателю все клапаны кипящими потоками негодования, возмущения, ярости и прочих бурлящих нечистот, таившихся до поры до времени на дне котла в ожидании своего часа.

И этот шут явился сюда верхом на каком-то ржавом — прости, господи, — плазмотозоиде, прервал диалог Посвященного с Высшей Истиной, разрушил сложнейшие структуры информационного кокона, сотканного годами кропотливого труда в Великом Отрешении от мира, и все с целью просто поиздеваться от скуки!!! И уверен, что это сойдет ему с рук!!!

Ищущие пальцы раскинулись в пустоту, стягивая хаотичные потоки пронизывающих ее в разных направлениях энергий, свивая их в белые мерцающие жгуты, берущие начало в кончиках пальцев и : теряющиеся в бесконечности. Широко вскинутые руки Отшельника напоминали теперь два маленьких новорожденных солнца, из каждого радостно торчало по пять неимоверно длинных убийственных лучей. В свою очередь глаза Отшельника, хоть и не обзавелись пока, подобно пальцам, смертоносными лучами, всерьез вознамерились пробурить в госте две дымящиеся дырки.

Мятежник молча сидел напротив, все так же свесив руки с колен. Только задрал с любопытством голову, проследив длину смертоубийственных лучей. Меньше всего он походил в этот момент на человека готовящегося к последней и решительной битве.

Отшельник раскинул ладони в стороны, располосатив лучами космос, наподобие стада зебр, затем начал медленно сводить руки. Его больше не мучили сомнения, и угрызения забыли его грызть, не вспоминал он и о смирении — просто сбросил его, как изношенные подштанники, отрешился — о, по умению отрешаться ему не было равных!

Пульсирующие хищной белизной лучи-лезвия ползли к гостю с двух сторон, готовясь вот-вот на нем сомкнуться и искромсать — судя по ширине зазоров — в крупную лапшу. Мятежник казался в их обрамлении усталым странником, сошедшим с неведомых дорог и осененным на коротком привале ореолом божьей благодати.

Отшельник приготовился уже последним резким движением сомкнуть руки и свести пальцы в замок, когда вкрадчивый шепоток скользнул доверительно в самое его ухо:

— Хреново выглядишь. В зеркало давно не смотрелся?

Только теперь Отшельник сообразил, что гость может быть закрыт отражающим полем — так называемым «зеркалом», и вынырнул из заключительного, апофеозного экстаза. Одновременно на его пальцах погасли все разом, словно выключились, энергетические «ногти».

— Ну и ну!.. — не без удивления произнес Мятежник. — А я-то боялся найти здесь вместо Фанатика смиренную овечку божью! Отшельника! Ты ведь, кажется, так себя нарек? Скажу тебе по секрету, видал я на своем веку разных овечек, и даже зубастых, как волки. Но чтобы с этакими вот когтями?.. Полосующими мирных гостей, как какие-нибудь матрасы, безо всяких на то причин, без предупреждения?..

— Зачем ты явился?.. — подавленно прохрипел Отшельник.

— А добавление «ты» очень к лицу твоему дежурному вопросу. Весьма его разнообразит! Советую в следующий раз ограничиться одним «Зачем?». Это внесет в него некоторый философский оттенок.

Пространство неопределенно перхнуло, булькнуло и умолкло. Мятежник тоже молчал в ожидании новых дежурных вопросов, для внесения в них очередных радикальных корректив. Вопросы больше не сыпались, и старые враги, они же «друзья», один из которых только что едва не настругал другого нестандартной соломкой, продолжали висеть друг против друга в абсолютной пустоте, усугубленной теперь еще и гробовым молчанием.

Наконец-то гость поднялся на ноги и встал перед хозяином, приняв при этом нарочито небрежную позу. Отшельник окаменел в ожидании.

— Так вот, к вопросу «Зачем?», — нарушил напряженную тишину чуть насмешливый голос гостя. — А явился я к тебе затем, чтобы сообщить, что я намерен разделаться с этим миром. Точнее — попросту его уничтожить. И можешь не сомневаться, к что ради удовольствия задавить этот гадюшник я не пожалею собственной жизни!

— Как?.. — слегка опешило пространство осевшим, как сдутый шарик, голосом Отшельника.

— Вот хороший вопрос! — обрадовался гость. — И главное — свежий! Хотя и не самый удачный из твоего философского арсенала. Впрочем, самые великие вопросы — можно сказать, перлы, ты еще успеешь задать, но не мне, а самому себе. Так вот, КАК это можно, вернее — нужно сделать, тебе должно быть известно ничуть не хуже, чем мне.

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО ЗНАТЬ!!!

Взвыло так, будто сама Вселенная ужаснулась перспективой собственной грядущей гибели от порочной руки одного из своих ничтожных червей. Ответом ей был издевательский хохот оного червя.

— А я-то уже предвкушал твое дежурное «ЗАЧЕМ?», — насмеявшись, вымолвил гость. — Ошибся, каюсь! И все же советую тебе для прояснения этого вопроса похерить к чертям твое великое уединение и насладиться всеми прелестями Большого Мира. Очень рекомендую! — С этими словами он сделал небрежно на прощание «ручкой».

Отшельник мрачно наблюдал, как стальная махина бывшего гиперплазмоида… — А на вот выкуси тебе гиперплазмоид! — как жалкий осколок разбитого обтекателя под этим распоясавшимся маньяком начал медленное движение, совершая аккуратный разворот. Стоящий в его центре Мятежник, повернутый к собеседнику уже почти спиной, вдруг обернулся, беззвучно щелкнув пальцами.

— ОДИН, — сказал Мятежник и, помолчав секунду, словно в раздумье, добавил: — ИЗ ТРЕХ.

Отшельнику почудилось, что обезумевшая Вселенная впилась в его тело иглами всех своих звезд, как будто он стал внезапно ее центром и она, кренясь, пыталась в отчаянии за него уцепиться. Что-то билось пойманной птицей в мозгу, что-то стучало последней надеждой: «Зачем, зачем он рассказал мне, именно мне о своем намерении?..»