Третья дорога - Страница 7

— Таня поступила, как настоящая пионерка, — сказала Алла, едва только замолчала Зинаида Марковна. — Я думаю, что мы должны сегодня обсудить поведение братьев Сазоновых и заодно поговорить о смелости подлинной и смелости ложной. Кто хочет выступить?

Выступать никто не хотел.

Молчание затягивалось. Алла по очереди смотрела на каждого. Ребята ерзали за партами и отводили глаза. Только Зина Котова не выдержала. Когда Алла остановила свой взгляд на ней, Котова быстро подняла руку.

— Я думаю, что Таня поступила честно и смело. Она не испугалась, что ее будут дразнить. Я думаю, что все мы должны брать пример с таких пионерок, как Соловьева.

Больше говорить никто не хотел.

— Может быть, Сазоновы что-нибудь скажут? — спросила Зинаида Марковна.

— А что говорить? — пробурчал Борис Сазонов. — Ну, разбили, ну, велика важность… Ну, не будем больше…

— А если без «ну»?

— Не будем больше.

— Вот дело другое.

А Таня сидела за своей партой, не глядя на ребят, и думала: за что же ее хвалят?

Ведь на самом деле она просто испугалась, что Зинаида Марковна вызовет ее мать, только и всего, и сама Зинаида Марковна это прекрасно знает, так почему же она говорит: «смелая», «честная»?

Из школы она возвращалась одна, никто не пошел с ней, только Зина Котова подскочила: «Хочешь, будем дружить?», но домой идти им все равно было не по пути. Даже Генка не подождал ее, как обычно. Ушел.

Дома Таня ничего не рассказала; сначала хотела рассказать, а потом раздумала: почему-то стыдно ей было, словно сделала она что-то нехорошее.

А на другой день в школьной стенгазете появилась заметка о собрании в их классе, и опять в этой заметке хвалили Таню и называли настоящей пионеркой. А на Сазоновых была нарисована карикатура.

И постепенно — Таня даже сама не заметила, как это произошло, — ей вдруг стало казаться, что, может быть, действительно она честная и смелая, а ребята злятся оттого, что завидуют. Не будут же зря говорить и писать в газете… Но почему же тогда даже Генка смотрит на нее, как на предательницу? И почему все молчали на собрании — могли бы сказать… Все время Таня думала только об этом.

А из школы опять возвращалась одна.

Она пересекла школьный двор и вдруг увидела Бориса Сазонова. Он стоял возле калитки, прислонившись спиной к ограде, и помахивал портфелем. Легонько так помахивал — вправо, влево — и даже не смотрел в ее сторону, но Таня сразу поняла, что он видит ее и ждет. Она хотела было вернуться назад в школу, но было уже поздно. Борис шагнул ей навстречу и поманил пальцем:

— Иди, иди, ты же смелая…

Он улыбался, показывая ровные зубы.

Таня попятилась, и тогда Борис быстро подскочил к ней и, размахнувшись, ударил по щеке.

Таня выронила портфель и закрыла лицо руками.

Сазонов ударил ее еще раз и еще — по рукам, по лицу, но тут из дверей школы выскочила нянечка и закричала:

— Ах, ты, хулиган этакий, балбес здоровый, чего к девочке привязался? А ну-ка убирайся отсюда, пока к директору не свела!

Сазонов убежал, а Таня, плача, всхлипывая, размазывая слезы, пошла домой.

Так она появилась перед матерью, заплаканная, с распухшим носом и багровой щекой.

— Господи! — сказала мама. — Что это с тобой? Кто это тебя? Да говори же! — закричала она.

А Таня, продолжая всхлипывать, рассказала о вчерашнем происшествии в химическом кабинете, и о разговоре с Зинаидой Марковной, и о собрании, и о Сазонове…

— Ну вот видишь, я же тебе говорила, никогда не связывайся с хулиганами. Им же ничего не стоит искалечить человека. Они не посмотрят, что перед ними девочка. Я тебе столько раз говорила: не связывайся…

— Да-а… Не связы-ва-айся…

— И учителя тоже хороши. Сами не могут справиться с хулиганами, так детей используют. Куда это годится? Я сейчас же пойду к директору, я потребую…

И мама, даже мама, говорила совсем не то. Все словно сговорились, словно нарочно делают вид, что ничего не понимают…

— Нет, мама, не надо. Только не ходи в школу. Я не хочу…

— Нет, я пойду. Это нельзя так оставлять!

Она уже стояла в коридоре, такая решительная, уже надевала пальто.

— Мама, — сказала Таня, перестав всхлипывать, — если ты сейчас пойдешь, я… я… не знаю, что сделаю… Я больше никогда не приду в школу…

— Таня, как ты разговариваешь с матерью?

— Да, да не приду! Слышишь?

Мама покачала головой и сняла пальто.

— Ладно, — сказала она уже спокойно, — я вижу, ты сегодня изнервничалась. Отдохни. Успокойся. Ну, хорошо, хорошо, никуда я не пойду…

…Неизвестно откуда, может быть, от нянечки, а может быть, еще от кого, но в классе узнали, что Сазонов избил Таню. На следующий день, на первой перемене, Федосеев подошел к парте, за которой сидели братья Сазоновы, и сказал:

— Слышите, вы! Если кто-нибудь из вас еще тронет Соловьеву, будет иметь дело со мной!

Он стоял перед братьями вполоборота, худенький, угловатый, вздернув правое плечо, словно уже приготовившись к драке.

— Силач бамбула — поднимает два стула! — сказали братья. — Когда злой бываю — семерых убиваю! Ха-ха-ха!

— Ладно, посмотрим, — сказал Генка. И, проходя мимо Тани, буркнул: — А ты тоже не воображай много, ябеда.

— Больно нужно! — фыркнула Таня.

Прошло еще два дня, и вся история с разбитой колбой стала забываться. Только еще раз напомнил о ней классный руководитель, учитель географии Семен Борисович Лондон, по прозвищу «Берлин», когда вернулся в школу после болезни. Придя в класс, он недовольно пошевелил мохнатыми седыми бровями и сказал:

— Так, так… Значит, уже успели без меня прославиться? Ну что ж, если вас интересует мое мнение, то я считаю, что Сазоновы в данном случае вели себя просто возмутительно. Но и Соловьевой, по-моему, медаль за отвагу выдавать еще рано. Согласны со мной?

— Согласны! — закричали ребята.

— А ты, Соловьева, согласна?

Таня молча кивнула.

Глава 6

В этот день дежурной была Инга Макарова. На большой перемене девочки выгнали в коридор мальчишек и заперлись в классе. Инга показывала, как танцуют твист.

Она умела танцевать все танцы, эта Инга, она лучше всех в классе крутила хула-хуп. Казалось, она стоит неподвижно, а обруч сам летает вокруг нее, словно привязанный. Жаль, что за хула-хуп не ставили отметок, а то Инга по всем предметам не выползала из троек.

— Ну что ж, — говорила она, — если у меня такие ограниченные способности, не могу же я надрываться. Вон у нас в квартире соседка два института окончила, а потом туберкулезом заболела. Подумаешь — радость!

Еще Инга собирала фотографии известных киноартистов. Правда, в классе многие девочки увлекались этим, но ни у кого не было такой богатой, такой разнообразной, такой великолепной коллекции, как у Инги. И все новые модные песенки, и новые танцы она всегда узнавала самая первая.

Девочки оттащили учительский стол к окну и, усевшись кто на столе, кто на партах, следили за каждым движением Инги. Время от времени в дверь барабанили мальчишки — им, конечно, не терпелось посмотреть, что делается в классе.

— Не ваше дело! Секрет! Много знать будете — скоро состаритесь! — весело визжали в ответ девочки.

Им очень нравилось позлить мальчишек. А то вечно твердят, что девчонки — любопытные, а сами теперь небось изнывают в коридоре от любопытства.

Вдруг кто-то застучал особенно сильно. Швабра, просунутая, как засов, в дверную ручку, запрыгала и накренилась — вот-вот выпадет.

— Эй, открывайте! Важное сообщение! — Это был голос Генки Федосеева.

— Так тебе и поверили!

— Смотри, какой умный!

— Да не обращайте, девочки, внимания…

— Открывайте же! Слышите! Честно говорю!