Третий Храм Колумба - Страница 3

Том Саган сжал рукоять пистолета. Он размышлял об этом моменте в течение последнего года, сравнивал плюсы и минусы и в конце концов пришел к выводу, что один положительный момент перевешивает все отрицательные.

Он не хотел больше жить.

Когда-то он работал репортером «Лос-Анджелес таймс»: вел самостоятельные расследования, получал солидные шестизначные гонорары, его статьи одна за другой появлялись на первой полосе. Он ездил по всему миру – Сараево, Пекин, Йоханнесбург, Белград и Москва. Но его основной специальностью стал Ближний Восток, места, которые Том прекрасно знал и в которых создал себе репутацию. В его распоряжении имелись сотни источников, готовых снабжать его конфиденциальной информацией, и этих людей он должен был защищать любой ценой. Что Саган и доказал, когда провел одиннадцать дней в тюрьме округа Колумбия, отказавшись выдать человека, рассказавшего ему историю о коррумпированном пенсильванском конгрессмене.

Тот конгрессмен отправился в тюрьму.

А Том получил третью Пулитцеровскую премию.

Эту награду вручали по двадцати одной номинации. Одна из них звучала так: «За выдающееся журналистское расследование, индивидуальное или в команде, опубликованное в виде статьи или серии статей». Победители получали сертификат, чек на десять тысяч долларов и возможность добавить к своему имени три бесценных слова – обладатель Пулитцеровской премии.

Том Саган стал таким счастливцем.

Но у него отобрали его победы.

Отобрали историю его жизни.

Лишили всего.

Карьеры, репутации, веры в то, что он делал, и даже самоуважения. В конце концов он стал неудачником в роли сына, отца, мужа, репортера и друга. Несколько дней назад Том нарисовал в своем блокноте спираль и обнаружил, что все началось, когда ему было двадцать пять, он окончил Флоридский университет третьим в выпуске и получил диплом журналиста.

А потом отец лишил его наследства.

Абирам Саган был неумолим.

«Каждый из нас делает выбор – сказал он тогда. – Хороший. Плохой. Нейтральный. Ты взрослый человек, Том, и ты свой выбор сделал. Теперь пришел мой черед».

И отец сдержал слово.

В том же блокноте журналист отметил все свои взлеты и падения. Кое-что там было из далекого прошлого, когда он был редактором газеты в старшей школе и репортером в колледже. Но в большей степени он записывал то, что происходило потом. От помощника новостного репортера до собственного корреспондента и старшего международного корреспондента. Призы. Почести. Уважение старших коллег. Один из обозревателей описывал его стиль так: «Широкомасштабное, наделенное даром предвидения расследование, проведенное с огромным риском для личного благополучия».

А потом был развод.

Отдаление от единственного ребенка. Неудачные вложения денег. И совсем уж бездарные решения в личной жизни.

Наконец увольнение.

Восемь лет назад.

И с тех пор практически ничтожная жизнь.

Том лишился большинства друзей. И в этом была не только их вина, но и его собственная. По мере того как усиливалась его депрессия, Саган все глубже уходил в себя. Еще удивительно, что он не обратился к алкоголю и наркотикам, но они его никогда не привлекали.

Жалость к самому себе производила на него опьяняющее действие.

Том решил умереть здесь, в родительском доме.

Он огляделся по сторонам. В некотором мрачном смысле это было самым подходящим местом. Толстый слой пыли и затхлый воздух напоминали о том, что в течение трех последних лет комнаты оставались пустыми. Саган лишь выносил мусор, платил по счетам и стриг лужайку, чтобы не жаловались соседи. Однако разросшуюся шелковицу давно следовало подровнять, а деревянный забор нуждался в покраске.

Том ненавидел этот дом. Слишком много в нем поселилось призраков.

Он прошел по комнатам, вспоминая более счастливые дни. В кухне, на подоконнике, увидел баночки от джема, который делала мама. Мысль о ней вызвала волну неожиданной радости, однако она быстро исчезла.

Ему следовало написать записку и все объяснить, свалить вину на кого-то или на что-то. Но на кого? И на что? Никто ему не поверит, если он расскажет правду. К несчастью, как и восемь лет назад, в том, что произошло, репортер мог винить только себя.

Будет ли хоть кто-нибудь горевать, когда его не станет?

Уж конечно, не дочь. Он не общался с ней уже два года.

Литературный агент? Может быть. Сейчас Том работал в качестве литературного «негра», и она сколотила на нем приличные деньги. Он был потрясен, когда узнал, какое количество авторов бестселлеров не способны написать ни слова. Что сказал один из критиков во времена его падения? «У журналиста Сагана впереди обещающая карьера автора триллеров».

Придурок.

Но совет его пришелся кстати.

Том задумался: как люди объясняют самоубийство? Это иррациональный поступок – по определению. Значит, он требует объяснений. Оставалось надеяться, что его кто-нибудь похоронит. В банке у него осталось много денег, их хватит на пристойные похороны.

Интересно, каково быть мертвым?

Понимаешь ли ты, что с тобой происходит? Можешь ли слышать? Видеть? Ощущать запахи? Или для тебя наступает вечный мрак? Никаких мыслей. Никаких чувств…

Ничего, только абсолютная пустота.

Саган вернулся в переднюю часть дома.

Стоял прекрасный мартовский полдень, ярко светило солнце. Во Флориде почти всегда была чудесная погода – одна из причин, по которой он вернулся сюда из Калифорнии, после того как его уволили. Ему так не хватало теплого солнца в летние дни!

Том остановился в коридоре и посмотрел на гостиную. Так мама всегда называла эту комнату. Именно здесь его родители собирались на празднование Шаббата. Здесь Абирам читал Тору, здесь отмечали Йом-Киппур и другие праздники. Журналист вспомнил, как горели свечи в семисвечнике, стоявшем на дальнем столике. Его родители были правоверными иудеями. После бармицвы он в первый раз читал Тору, стоя перед окнами со шторами из камчатой ткани – его мать потратила несколько месяцев, чтобы их сшить. У нее были замечательные руки, да и вообще ее все обожали. Том скучал по ней. Она умерла на шесть лет раньше отца, после смерти которого прошло уже три года.

Пора все это заканчивать.

Саган посмотрел на пистолет, купленный несколько месяцев назад на оружейной выставке в Орландо, и сел на диван. В воздух тут же поднялась туча пыли, которая начала медленно оседать. Он вспомнил отцовскую лекцию о тычинках и пестиках – тогда Том тоже сидел на этом самом месте. Сколько ему было – двенадцать?

Тридцать три года назад.

Сейчас репортеру казалось, что это произошло на прошлой неделе.

Как всегда, слова отца звучали сурово и лаконично.

«Ты понимаешь? – спросил он тогда. – Важно, чтобы ты все понял».

«Мне не нравятся девочки».

«Они тебе понравятся. Так что не забудь то, что я тебе рассказал».

Женщины. Еще одна неудача. В юности у него их было мало, и он женился на Мишель, первой девушке, которая проявила к нему интерес. Однако их брак распался после того, как Тома уволили из газеты, и с тех пор он оставался один. Отношения с Мишель нанесли ему тяжелый урон.

– Может быть, мне предстоит встреча с ней в самое ближайшее время, – пробормотал он еле слышно.

Его бывшая жена погибла в автомобильной катастрофе два года назад.

Тогда же состоялся последний разговор с дочерью, и теперь ее слова прозвучали громко и четко в его сознании:

«Уходи. Она бы не хотела, чтобы ты здесь находился».

И он ушел с похорон.

Том снова посмотрел на пистолет и на свой палец на спусковом крючке. Он набрался мужества, сделал вдох и поднял дуло к виску. Журналист был левшой, как почти все Саганы. Его дядя, в прошлом профессиональный баскетболист, сказал маленькому Тому, что он сможет заработать целое состояние, если научится бросать мяч. Талантливые спортсмены-левши – большая редкость.

Но и в спорте Том потерпел неудачу.