Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы) - Страница 59

Ирландцы превыше всего ставили богиню войны Маху, но не меньшим авторитетом пользовались у них Бодб Дерг («красный» сын Дагды), Немайн, а также Морриган, в чьем имени ясно проглядывает «мора» — смерть. Их почитали и на континенте. Во времена цезарей позади кельтских армий пронзительно скрипели колесами по лесным дорогам или немилосердно громыхали по мощеным длинные обозы со скарбом. На них восседали дети и женщины, всегда готовые оказать помощь раненым или предать проклятию отступающих и бегущих. Это «стрекало», игравшее по существу роль заградительного отряда, действовало безотказно. А впереди войска летела незримая Морриган (будущая фея —  волшебница Моргана), сулившая или победу, или славную гибель…

по-видимому, в то время, когда германцы составляли единую общность с кельтами, те и другие почитали военного бога Геса, изображавшегося в виде пса. Римский поэт I века Лукан охарактеризовал его как «гневного», но имя это, как ни странно, означает «добрый», так что Гес — в некотором роде тезка Дагды и Добребога. Он был покровителем омелы и жрецов этого священного растения. Культ Геса возник в районе, где впоследствии вырос город Гессен, хранящий имя этого бога, и продержался до 724 года, когда миссионер Бонифаций (Винфрид), в поте лица добивавшийся чести быть причисленным к лику святых, срубил последний посвященный Гесу могучий дуб, клейменный молотом Тора и вырезанным на стволе именем бога —  пса. Оно было написано в латинизированном виде: Hesus, и это породило массу ошкбок и недоразумений. Хесус, Эсус, Эсар — как только его не называют! А между тем достаточно отбросить латинское окончание… Жертвы, приносимые Гесу, подвешивались на дубах, но известно, что на алтаре этого бога также закалывали первого захваченного в бою пленника: это приносило удачу. Вполне возможно, что Гес и кафирский Гиш — одно и то же лицо: оба они боги войны. А некоторые черты характера роднят их с Га —  сто — вероятным потомком Геса — и… Радегастом. Известен, например, германский вождь Радагес, осаждавший в 404 году Флоренцию. Тогда «гес» -то же самое, что «гаст» или «гощь»…

Сходный, но еще более тщательно разработанный (или лучше сохранившийся) пантеон военных богов имели славяне. Богемско —  моравский Ладон приносил первую весть о начале военных действий. Польский Ляда (возможно, то же, что Ладон) был зачинателем битв. Вероятно, оба эти бога являли также и космическое начало, символизируя начало зимы. На эту мысль наводит удивительно похожее имя военного бога руссов, литовцев и поляков — Лед, или Леда. Киевлянами он изображался в полном вооружении — в латах и шлеме, с мечом, щитом и копьем. Имя его явно связано со льдом, а антиподом этого божества был Коледа (Коляда) — мирный бог. Они составляли такую же неразлучную пару, как Веда и Фреда. Лед покровительствовал первой половине зимы, когда дни идут на убыль, а с момента зимнего солнцеворота вступал в свои права бог дружбы и празднеств Коледа, отмечавший в этот день играми, песнями и плясками ряженых начало своего двухнедельного правления, распространявшегося также на Богемию, Моравию и Германию. И именно в эти же две недели — с 24 декабря по 6 января — проходили праздники Перхты! Судя по всему, это были два варианта (мужской и женский) одного и того же божества. А поскольку имя Перхты совпадает по значению с именем Луга, можно допустить, что Луг — подлинное имя Коледы. Сербы и болгары представляли его в виде бородатого Старого года. В ночь на Коледу он принимал образ сухого корявого полена, и надо было быстро сунуть его в печку, произнеся при этом пожелания на будущий год. По некоторым данным, Коледов праздник освящения огня одновременно принадлежал Перуну. Скорее всего, Коледа родился в римское время, а его имя — искаженное греколатинское слово «календы» — так назывались первые дни месяцев. Отсюда и наш «календарь».

Балтийские народы почитали бога войны Водху —  возможного тезку Водана. Поляки обезглавливали у «приапической статуи Пршипегалы пленников и поили истукана их кровью. Когда на берега Лабы пришли христиане, Пршипегала особенно полюбил их кровь, и пленных христиан еще в XII веке убивали у его статуи с изощренной жестокостью.

Незначительные тогда потери в битвах, способные вызвать у нас лишь улыбку, казались этим народам огромными и наводили на мрачные мысли. Выше уже приводилось пророчество, данное после битвы при Маг —  Туиред. В это же самое время Кассандра предсказывает гибель Трои, и в весьма нерадостном свете рисует будущее своей страны Сиявуш. Еще более ужасная картина гибели мира утверждается в «Старшей Эдде» (прорицание вёльвы) и «Младшей», где Один, ссылаясь на ту же вёльву, добавляет немало живописных деталей. Им вторит «Бхагаватапурана». Некоторые индийские тексты на эту тему — словно близнецы Апокалипсиса — параноического видения Иоанна, явно восходящего к той же эпохе. Мудрецы и провидцы ангирасы, известные из «Ригведы», едва ли выходили за пределы своей страны, но по дорогам Европы подобные же вести разносили волхвы и разного рода пророчествующие «калики перехожие».

Особенно заметную роль играли подобные пророчицы у германцев, возводивших их в жреческий сан. по-видимому, этих женщин называли альрунами: они считались знатоками лечебной магии и рун, кроме ведовства и колдовства. Историк VI века Иордан упоминает знаменитую колдунью при дворе готского царя Филимера — Алиорумну, или Алиоруну. Похожее имя встречается и у Тацита при описании событий I века: «В правление божественного Веспасиана мы видели среди них (германцев. — А. С.) Веледу, долгое время почитавшуюся большинством как божество; да и в древности они поклонялись Альбруне (или Ауринье. — А. С.) и многим другим, и отнюдь не из лести и не для того, чтобы впоследствии сделать из них богинь». Но в другом месте Тацит отмечает, что «эта девушка из племени бруктеров пользовалась у варваров огромным влиянием, ибо германцы, которые всегда считали, будто многие женщины обладают даром прорицать будущее, теперь дошли в своем суеверии до того, что стали считать некоторых из них богинями». Обожествлена Веледа была после смерти, она умерла в Риме, где, захваченная в плен, прошла в триумфальном шествии Веспасиана. Имя Альбруна в германо —  скандинавском эпосе приобрело новое звучание — Брунхилы, Гудрун и Кудруна; все они — пророчицы.

Современником Веледы был пророк Йеттха, обитавший в домике на горе, где потом был построен Гейдельбергский замок, и дававший оракулы через открытое окно, оставаясь невидимым. Это именно он посоветовал основать у подошвы своей горы город — будущий Гейдельберг — и предсказал ему славу и величие. По крайней мере так утверждал в 1530 году в книге о древностях этого города некий Губерт Томас Леодий. Сам Йеттха кончил, однако, печально: его у источника разорвали волки, отчего этот источник стал называться Волчьим. Гораздо большей славой пользовалась упоминаемая Дионом Кассием в его «Римской истории» германская пророчица Ганна, специально явившаяся в Рим, чтобы предсказать императору Домициану смерть его жены. Не перевелись пророчицы и в христианскую эпоху, самая знаменитая из них — Гамбара, персонаж первой книги «Происхождения лангобардов» Павла Диакона.

Слово «альруна», вероятно, родственно другому — «альраун» (мандрагора). Этому широколистному корню с желтыми цветами (европейскому женьшеню) приписывались удивительнейшие свойства. Похожий формой на человеческую фигуру, он никогда не растет под виселицей, предсказывает будущее и делает богатым (если вечером подложить к нему монету, утром их будет две), благословляет брак и нейтрализует козни недоброжелателей. Этот корень способен отыскать вора, подземную воду или семя и вообще любую потерянную вещь, он и панацея, и яд в одно и то же время. Арабы называли мандрагору свечой дьявола, поскольку она «светится по ночам», европейцы — цветком ведьмы, способным лишить рассудка, хотя те и другие носили ее как амулет плодородия. Выкапывать мандрагору можно только в пятницу после восхода солнца, не забыв прихватить с собой абсолютно черную собаку, а также хлопок или воск, чтобы заткнуть ими уши, ибо корень этот так ужасно стонет и кряхтит, когда его тревожат, что можно оглохнуть и даже умереть.