Третий фланг. Фронтовики из будущего - Страница 68
И вот снова до боли знакомые места. Причем до боли в буквальном смысле. В 1932 году по комсомольскому набору его призвали в ряды Красной Армии. Он был буквально влюблен в технику, любые тонкости и секреты танка давались ему легко. С отличием окончил в 1936 году Орловское бронетанковое училище имени М.В. Фрунзе.
И как полагалось отличнику, он имел право выбрать место службы. С выбором проблем не возникло. Ему всегда нравился Ленинград.
В тридцать девятом он первым в 20-й тяжелой танковой бригаде вывел свою роту к линии Маннергейма. И первый раз горел. Рота оказалась на острие главного удара, попав под шквальный огонь финнов.
Чуть позже, у Вуоксы, он снова вырвался с ротой вперед и снова горел. В сороковом его танк горел третий раз уже под Выборгом. За участие в боях на Карельском перешейке он был представлен к званию Героя Советского Союза, и ему присвоили внеочередное звание капитана.
В ночь с 12 на 13 марта 1940 года, когда солдаты обеих армий узнали, что между СССР и Финляндией подписан мирный договор, началось всеобщее ликование. В финских частях об этом узнали почти сразу, и солдаты противника устремились через линию фронта для «братания». «Русские пролетарии» бросились брататься с «финским пролетариатом». Не всем командирам и политработникам удалось удержать своих бойцов от этого шага.
К несчастью, «братание» очень дорого обошлось капитану. Его обвинили во всех смертных грехах. Понизили в звании, лишили всех наград и уволили из армии.
И вот спустя два года он снова здесь. На перешейке. Только уже не в качестве командира роты, а просто командиром танка.
За деревьями мелькнула тень. Старший лейтенант быстро захлопнул люк и, падая на сиденье, отдал команду: – Внимание! Противник справа! Коля – стоп!
Механик-водитель Никифоров среагировал моментально. Танк остановился как вкопанный.
— Дистанция тридцать. Ориентир… упавшая сосна.
Башня тридцатьчетверки уже разворачивалась в поисках цели.
— Осколочным!
— Есть!
— Огонь!
Ухнула танковая пушка. И лес тут же наполнился выстрелами и взрывами. Уже вся колонна открыла огонь, по всему, что шевелилось. Саперы, осматривающие дорогу перед танком, моментально залегли. Затем начали энергично переползать в поисках укрытий. Несколько бойцов спрятались за танком и открыли огонь по противнику. На дороге остались лежать два неподвижных тела.
Сориентировались саперы вовремя. Вздыбилась земля в том месте, где несколько секунд назад шли бойцы. Мощный взрыв поднял мерзлый грунт. Комья земли застучали по броне. По колонне ударил пулемет, и полетели ручные гранаты. Буквально через несколько секунд пулемет замолчал, уничтоженный выстрелом из танковой пушки.
— Еще осколочный!
Обращаясь к наводчику, старший лейтенант предупредил…
— Андрей! Возьми с упреждением. В просвет между деревьями. Они сейчас будут отходить. И окажутся на линии выстрела.
— Есть, командир!
С потерей внезапности финны не стали упорствовать, взорвали фугас и начали отходить. Действовали сыны Суоми быстро и без суеты. Одна группа вела огонь по русской колонне, вторая перебежками отходила, залегала и, открывая огонь, прикрывала отход первой группы. Третья группа несла раненых и убитых.
Несколько финских солдат попытались отойти за небольшой холм.
— Огонь!
Когда после разрыва осела пыль, уже никто никуда не бежал. Пехота преследовала по лесу отступающего противника. Саперы, закинув на плечи винтовки, убрав убитых, продолжили осмотр дороги. Обнаружив еще одну закладку на обочине, начали разминирование. Почему не взорвался заряд, они поняли сразу. Снаряд головного танка с первого выстрела уничтожил двух финских солдат, готовых включить «адскую машинку».
Старший лейтенант, откинув люк, выглянул наружу. В глубине леса раздавались редкие удаляющиеся выстрелы. Пара бойцов провела мимо танка пленного.
К машине подбежал красноармеец.
— Товарищ старший лейтенант! Товарищ Колобанов! Командир спрашивает, почему на связь не выходите. Приказ двигаться дальше.
Колобанов оглянулся. Антенна танка была срезана осколком под самое основание.
— Антенну сбило. Сейчас починим.
Боец умчался обратно.
— Приготовиться к движению!
Колонна снова продолжила путь. До Выборга оставалось еще около двадцати километров.
— Товарищ капитан! — окликнул командира разведроты боец в маскхалате.
— Мы тут пленного нашли!
— Твою мать, Силантьев, пленных не находят, пленных захватывают! — охладил его пыл командир роты. — Ну, и ведите его к остальным. Что ты ко мне приперся. Или это важный чин какой-нибудь?
— Нет, говорит, сержант, артиллерист бывший.
— Это он тебе сам сказал? Когда это ты по-фински понимать научился? — Определенно ротный был недоволен тем, что его дергают из-за какого-то пленного. — Их уже как собак нерезаных, а сколько еще будет. И что теперь, из-за каждого ты будешь ко мне бегать?
— Да дело в том, что он не финн, он наш, русский! — уточнил боец.
— Контра, что ли, недобитая? Тогда ведите его к особисту, пусть он разбирается. Это по его части. — Ротного определенно раздражало поведение младшего сержанта.
— Товарищ капитан, это наш пленный. Он летом в плен к финнам попал. А вот сейчас убежал, а мы его заметили и привели сюда.
— Ох, Силантьев, горе ты мое луковое, — махнул рукой командир разведчиков, — а вдруг это шпион? А вы его привели в часть. Вот он сейчас убьет комбрига и убежит. А ты потом из-за него под трибунал пойдешь.
— Так какой он, на хрен, шпион, товарищ капитан. Еле на ногах держится. Он мой земляк, тоже из-под Курска. Там говор приметный. Так что шпионом он быть не может. А к особисту его вести сразу боязно. Тот прикажет расстрелять, на хрен. Скажет, мол, раз в плен сдался, значит, или трус, или предатель. А мне его жалко, земляк все-таки.
— Ладно, раз земляк, тогда пойдем, посмотрим, что это за зверь такой. — Капитан уже сменил гнев на милость. В принципе, Силантьев поступил правильно, сначала проинформировав своего командира. Конечно, он должен был доставить пленного в особый отдел, но туда всегда успеется. Пусть сначала командир роты посмотрит, а там уж видно будет, что да как.
Несколько разведчиков сидели около небольшого костерка. Кто-то курил самокрутку, кто-то ел кашу, кто-то просто грелся у огня. Все взоры бойцов были устремлены на человека, который пил большими глотками чай из армейского котелка. Выглядел он странно и страшно. Худой, даже скорее изможденный, нестриженый и небритый, грязный, одетый в какие-то лохмотья. На ногах у него вместо обуви были какие-то грязные тряпки. При приближении ротного разведчики начали вставать, но командир остановил их порыв взмахом руки, и они уселись на свои места. Только человек, пивший чай, вскочил со своего места и представился: – Командир орудия N-ского артполка, сержант Жигарев.
— Ну, командир, а где же твой расчет и твое орудие? — спросил капитан.
— Товарищ командир, весь расчет погиб, выполняя боевое задание. Орудие было уничтожено прямым попаданием снаряда, — ответил бывший пленный.
— Садись, в ногах правды нет. Рассказывай, как дело было. Только правду рассказывай. Не дай бог, соврешь, я тебя сам пристрелю.
— Да мне нечего врать, — сказал, садясь на место, Жигарев, — как война началась, финны через границу полезли. Нашей батарее дали приказ прикрывать отход основных сил полка, с нами еще рота пехоты была. Финны, когда пошли в атаку, мы их отбили. День продержались, а потом они гаубицы притащили и накрыли нас. Мою пушку первым же снарядом накрыло. И пушку, и ребят всех. Финны наступали, мы стреляли, пока патроны были, потом в штыковую пошли. Я толком и не помню, что было. По голове кто-то ударил, я и отключился. А очнулся уже в лагере. Нас там поначалу много было, больше тысячи. Кормили плохо, почти ничего не давали. Много народу от ран умерло. Потом приехал какой-то начальник ихний, наверное, важный очень, они забегали все. А он нам сказал, по-русски говорил, что ему стыдно за такое поведение финской армии по отношению к русским солдатам. После этого кормить стали лучше, раненых расположили в отдельном сарае, доктор к ним стал приходить. Нас в город на работы начали водить, разгрузить, загрузить, копать, строить, даже лес валить приходилось. Вот на лесоповале я и сбежал. Думал, к своим выбраться. Пошел на юг. Неделю в лесах бродил, оголодал, вышел к каким-то строениям, думал, наши, а это финны оказались. Связали меня и отвезли на лошади в ближайшую часть. Там побили, в лагерь привезли, опять побили. А потом комендант сказал, что за каждый побег будут теперь по десять человек расстреливать. Больше никто не решался бежать. В начале еще ничего было. А вот как морозы начались, тяжко стало. В бараке холодно, кормежка плохая, одежды теплой нету. Кто что нашел, тот то и надел. Болели многие, умирали почти каждый день. После ихнего рождества нас человек пятьдесят отобрали, самых здоровых, и отправили окопы копать, позиции для пушек. Короче, оборону вокруг города налаживать. Кормить стали получше, но все равно мы еле ноги таскали. Я пока тут был, по-фински понимать немного научился. Вот вчера слышу, они говорят, будто русские прорвались к городу. Думаю, бежать надо, а то все одно пропаду здесь. Как сердцем чуял. Я ребятам сказал, кто со мной, мол, давайте. А никто не пошел. Зима, замерзнем в лесу, а здесь хоть кормят. Ага, накормили, всем хватило. Я бы и сам бежать не решился, но уж больно серьезно финны перепугались, значит, думаю, наши точно где-то рядом. Я по темноте ползком, ползком и в сторону. Смотрю, а охрана наших ребят построила вдоль окопа и постреляла из винтовок. А офицер финский потом из пистолета достреливал. Светит, гад, фонариком и стреляет. Я ползком, ползком и вперед. А утром ваши ребята, — он кивнул в сторону разведчиков, — меня подобрали.