Третье яблоко Ньютона - Страница 13

– Мисс Барбара, мы здесь собрались, чтобы... будем руководствоваться презумпцией невиновности... принципами естественного права... правилами... – Шуберт бубнил под запись, а Варя слушала. – Начнем с вашей биографии. Расскажите о своей трудовой деятельности, об учебе. Вы не волнуйтесь, пожалуйста...

Варя рассказывала. Ей задавали уточняющие вопросы ни о чем, она не понимала, зачем им это нужно знать: ее резюме лежало у Шуберта перед носом. Потом завели разговор о проекте некоего Серикова, не упоминая ни о какой жалобе.

– Господин Шуберт, давайте уточним предмет разговора. Хотя бы для того, чтобы я понимала его временные рамки. У меня сегодня еще много дел, да и вы приехали издалека, у вас время, вероятно, тоже ограничено. В чем именно состоят мои возможные нарушения Правил внутренней этики банка?

– Это целый ряд нарушений...

– Конкретнее, я буду записывать.

– У нас есть основания предполагать, что вы нарушили правило один, которое гласит...; правило «два» о неразглашении конфиденциальной информации, затем... правило «три» – это конфликт интересов, правило «четыре» – возможное получение неправомерных платежей, правило «пять» – несоблюдение этики общения с клиентами, правило «шесть» – нераскрытие личных финансовых интересов, правило «семь»... правило «восемь»...

– Спасибо, что вы прочли мне все оглавление Правил. Можно попросить конкретно сформулировать возможное обвинение?

– По ходу нашей беседы это выявится само собой.

– Что значит «само собой»? Если вы говорите о принципе естественного права, то, хоть я и не очень подкована в терминологии, имею право хорошо понимать существо возможных обвинений. Чтобы рассказать историю с моей стороны и быть при этом услышанной, я должна знать, в чем состоит ваша история.

– Мы пойдем по плану, и вам – в соответствии с принципами естественного права, lex naturale, как вы совершенно правильно сформулировали, будет предоставлена возможность нам все рассказать. Но хочу подчеркнуть, что принципы lex naturale, если уж вы так любите латынь, предполагают не только ваше право рассказать свою версию всех историй, но и вашу обязанность это сделать. Но, может быть, хватит заниматься академической дискуссией. Вы встречались с акционером проекта господином Сериковым в мае сего года? Когда точно, где? При каких обстоятельствах?

– Я встречалась с ним один раз, наверное, действительно в мае, когда точно, сказать не могу. Встречались в Москве. А в чем все-таки состоит его жалоба?

– По чьей инициативе произошла встреча?

– По его. Но вы мне не отве...

– И какое он произвел на вас впечатление?

– Достаточно негативное, о чем я поделилась с менеджером его проекта, поскольку полагала, что тому полезно будет знать своего клиента со всех сторон, даже если мое мнение неверно.

– Сериков предлагал вам деньги? За что?

– Он делал достаточно прозрачные намеки. Но я отнесла это к разряду странностей, потому что он был невнятен и не мог толком объяснить, что ему надо. Поэтому вопрос о деньгах повис в воздухе, и в целом встреча оставила неприятное впечатление, о чем я и...

– Значит, повис в воздухе? А вы хотели бы, чтобы разговор сложился иначе?

Только тут Варя вспомнила, что Мартин ей велел поменьше говорить, и решила поправиться:

– Я неправильно выразилась. Я хотела сказать, что незнакомый человек ни с того ни с сего делает намеки на деньги. Потом невнятно говорит про свой проект и какую-то помощь. Я пыталась ему объяснить, что наш офис будет ему помогать. Мы всем русским клиентам помогаем. Но чтобы помогать, надо понять, какого именно рода помощь ему нужна. Сериков, однако, либо не хотел, либо был не в состоянии это объяснить. Это было странно и подозрительно... – Варя говорила и говорила, понимая, что все делает неправильно, не так, как учил ее Мартин, но не могла остановиться. Она не могла смириться с тем, что ее объяснения тут никого не интересуют.

– Это я уже слышал. Значит, вы не получили достаточной информации, чтобы оценить, интересно ли вам его предложение?

– Да не делал он мне никаких предложений, не надо передергивать мои слова...

– Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся... А какие у ваших сотрудников отношения с господином Сериковым?

– Мои сотрудники вообще с ним не знакомы. Один из моих сотрудников сопровождал этот проект, ему постоянно звонили сотрудники Серикова, им все время нужны были наши консультации, но все делалось как-то сверх меры, крайне настырно. Мне просто было жаль времени.

– А зачем ваш сотрудник с ними столько разговаривал? Чтобы у вас были основания требовать от Серикова деньги?

– Мой сотрудник так же, как и весь наш офис, обязан помогать всем российским клиентам, которые обращаются к нам за консультациями. Меня именно для этого сюда направили – отстаивать интересы российского бизнеса и помогать банку делать больше проектов в России.

– Значит, вы лоббировали проект Серикова?

– Слово «лоббирование» совершенно неправильное. Наш офис просто открыт всем российским клиентам, если у них возникает потребность в консультациях, если у клиентов и менеджеров их проектов возникает взаимное непонимание. Менеджерам тоже иногда надо помогать понять своего клиента. Это же люди с разных планет, они не слышат друг друга, из-за чего хорошие проекты часто бывают под угрозой срыва.

– Мы ушли далеко от темы. Как вы объясните этот документ?

– Это мейл от другого клиента банка, и он просит меня в нем о вполне конкретных советах по своему проекту.

– А вы ему тоже советуете. Понятно. Вы, значит, помогаете ему в ущерб интересам банка.

– Почему в ущерб? Если банк и клиент лучше поймут друг друга, всем будет только польза: и банку, и клиенту, и проекту.

– И вы требуете за свои советы деньги?

– Это безосновательное и обвинительное предположение, прямое нарушение презумпции невиновности. Ни я, ни мои сотрудники никогда, повторяю, никогда ни с кого не требовали денег!

– Ну, не требовали, а просили. Хотя больше подходит слово «вымогали».

– Считаю это недопустимым. По правилам внутреннего расследования корпоративной этики я не могу пригласить сюда адвоката. Но, уверена, что если бы здесь был мой адвокат, он не допустил бы, чтобы вы меня допрашивали подобным образом.

– Значит, вы уже наняли адвоката? Вы считаете себя в чем-то виноватой?

– По-моему, вы оказываете на меня давление.

– На вас никто не оказывает давление, – в разговор вмешался сидящий с краю афроамериканец, насупленный до предела и просто-таки сверливший Варю глазами. – Мы просто ждем от вас внятных объяснений своих поступков, а вы все время путаетесь в показаниях. У вас есть счета в Швейцарии?

– У меня нет счетов в Швейцарии, но у меня есть компания, зарегистрированная в белом офшоре, где полностью раскрывается информация о бенефициарах, и я бенефициар этой компании. У компании открыт счет в банке в Цюрихе.

– А почему вы не сообщили в Департамент комплайенса банка, что у вас есть эта компания?

– Потому что в этой компании собраны проекты моей семьи, моего сына, мои собственные, которыми я занималась до прихода в банк. Доходы же от этих проектов я построчно раскрывала ежегодно и правдиво.

– Но саму компанию-то вы не раскрыли.

– Возможно, это была моя ошибка. Но формуляры раскрытия спрашивают о доходах вне банка, о взятых кредитах, об активах, о ценных бумагах. И на все эти вопросы я ежегодно отвечала. Вот про кредиты – два ипотечных кредита в банке... и... вот про активы – дом в Вашингтоне, квартира в Москве, вот про доходы – арендная плата от сдачи московской квартиры, вот расходы – ремонт вашингтонского дома, вот...

– А откуда у вас столько денег?

– Я не из детского сада сюда пришла и не с университетской скамьи. И даже не с госслужбы. Я много лет работала в бизнесе на высоких должностях с большими окладами и бонусами. Я их вкладывала во что-то. Арендная плата за мою квартиру в Москве за последние пять лет выросла в полтора раза. Но это моя частная жизнь, к банку это не относится. Ваше расследование – о нарушениях Правил банка. Между тем уже два часа вы не говорите мне, в чем именно могло бы состоять мое нарушение.