Третье дыхание - Страница 42

– Ой, Нонночка! – расцеловались, защебетали.

Пошли дальше с отцом – душить их счастье я не хотел… Сбежит?

Сейчас Настя мне врежет. Решил сам напасть на нее:

– Что, не звонил еще твой Вадим? Что он думает вообще?

Настя только открыла рот, чтобы рявкнуть: “Где мать?” – возмущенно поперхнулась. Характер бойцовский, отцовский. Но тут, к счастью, со двора донесся звонкий хохоток нашей общей любимицы.

– Иди посмотри, – Настя все же скомандовала. Тем более, что голосок

Нонны оборвался вдруг. Убежала? Но тут – бывают же сладостные звуки

– ключ зашкрябал в замке! Вошла веселая, разрумянившаяся.

И что б потом ни случилось… Был такой счастливый момент! Правда, измотала она всех ближних, но это уже пустяк.

– О, Настя! – сказала она радостно. – Ты приехала? Как я рада-то!

Батя сокрушенно головой покачал. Сочувствует? Сделал бы что-то!

Настя сурово на меня глянула: ты понял, отец? Ничего не помнит. Ни в коем случае нельзя ее отпускать!.. Характер бойцовский, отцовский: непременно ее воля соблюдаться должна!

Я подмигнул ей лихо: мол, все о’кей. Но такое легкомысленное пренебрежение разъярило ее – в глазу засветился мстительный, торжествующий огонек:

– Да, /кстати,/ отец: тебе снова звонил /твой/ Боб! Ты что, денег должен ему?

– Да, кажется. Никто больше не звонил? – Я пытался увести разговор в сторону. Опять рухнет хрупкое счастье!

– Спрашивал, – продолжила Настя упрямо. – Что, у вас окна из пуленепробиваемого стекла?

Тишина повисла. И общий ужас. А ведь только что счастье было!

Неужели нельзя было его поддержать? Я один должен стараться?

– Кто это – Боб? – проговорила Нонна надменно. Королева контролирует своего дворецкого!

– Это твой скорее Боб! – ответил я в ярости. – Из-за тебя он возник – деньги на твое лечение нужны были! Пора отдавать!

– Но я же не знала, Веч! – проговорила Нонна испуганно.

Моей ярости испугалась – или Боба? Хотелось бы, чтобы моей ярости.

– Теперь пулю жду из-за этого!

– И что ж делать, Веч?

Спохватилась!

– Работать на него заставляет! Дерьмо воспевать.

– Тебя?! – воскликнула Нонна.

– Да, представь себе. Меня. Бывшего певца тонких материй! Заставляют теперь воспевать дерьмо… Материал, наиболее трудный для воспевания. Вот так!

– Ну нет уж! – Нонна твердо губы сомкнула. Засверкали глаза. Можно подумать – на баррикады пойдет! Или по крайней мере – на работу. Или

– последняя надежда – в кладовку не пойдет.

Ничего! И это утопчем!

…Аппарат зазвонил. Настя раньше меня трубку схватила. Молодость, азарт!

– …Ясно, – сказала. – Иду!

Поцеловала нас, умчалась. Есть в жизни счастье!

Телефон вскоре опять зазвонил. Это уже счастье мое – Боб, брателло, к ответу требует – за то, что я его сучьями торгую на стороне. Ну что же, по всем делам – выстрел в упор из сицилийской двуствольной

“луппары” положен мне. Но – бывают же радости!

– Страф-стфуй, Фалерий!

Кайза, финская подруга моя. Обычно она каждым летом на месяц квартиру снимала у нас, набирала тут материал для научной книги о стрессах. Но этим летом – не приехала. У нее у самой случился стресс: ее квартира сгорела. Однако звонит.

– Слу-ушай меня! Тут в Петерпург е-едет отин профессор… ты не знаешь его. Я хочу тень-ги с ним перета-ать, за арен-ту твоей кфартиры!

Вот это кстати. Обрадовался:

– Это… за будущий год?

– Я еще не знаю про пу-утушый кот. За проше-етший!

– Какой прошедший, Кайза! Ты же не жила?

– Но тем не менее я ан-ка-широ-вала ее! Ты никому ее не става-ал!

– …Нет, Кайза! Нет.

– Ну спасипо, Фалерий!

– Целуем тебя!

Трубку повесил. И вдруг – счастье почувствовал. Оказывается, я что-то еще могу! На Нонну поглядел.

– Правильно, Венчик! – она произнесла.

Раз живы души у нас – не погибнем!.. Стала сладко зевать Нонна.

Увел ее. Глубокий, освежающий сон!

Получился, впрочем, не очень глубокий… Лежал вспоминал. Голоса слушал в нашем дворе. Какие-то странные… Может, из прошлого? Или, напротив, – из будущего? Задремал.

Снова скрип какой-то с кухни донесся. Пошел. Та-ак! Заняла позицию.

Против /того/ окошка стоит! /Это/ она вспомнила! Нет бы хорошее,

/реальное/ вспомнить что-нибудь. Или хотя бы придумать что-то толковое. Нет! Дымок поднимается над ее головой. Что-то есть в ее голове, кроме дыма?

Подошел. Погладил ее по темечку. Обернулась.

– Ну чего смотришь? – я сказал. – Нет там ничего! Пусто. Тьма.

Виновато улыбнулась:

– Так это еще страшнее, Веч!

Чем-нибудь, конечно, наполним… Чем?

Слышал во сне – опять половицы заскрипели. Туда? Открыл глаза – койка пуста. На посту стоит. Смотрит. Нет – не спасемся мы!

О! Вот и Анжелка появилась, рыбка моя! Голенькая, но бедра полотенцем повязаны.

Да-а. Мой бред не лучше прежнего оказался. Б. У. Бред Улучшенный?

Наоборот! Бред Ухудшенный! Разучился бредить.

Анжелка пальчиком поманила.

Это конец. Интересно – что это я сочинил? Мультик? Боевик?

Мелодраму? Сам не пойму. “Мыльную оперу”, в ста шестнадцати сериях?

Столько не потянуть!

– Тебя, кажется, там зовут? – поворачиваясь ко мне, Нонна проговорила.

– Меня? – я произнес удивленно. – А может – тебя?

– Иди! – закричала она. Дрожащей рукой стала срывать с гвоздя декоративный узбекский нож в ножнах. Как я любил его! Долго вешал, место искал. Погибну за свой дизайн! Когда ждал ее, трусливо петельку ножен к гвоздику веревочкой привязал. Совсем убирать – не хотел. Красиво! Вот и получи. Зря только пальчик ломал. С целым бы лучше смотрелся в гробу. Анжела машет. Но хоть погибну за свой сюжет. “В связи с профессиональной деятельностью” – лучшая смерть.

Но ей ее “деятельность” дорого встанет – если зарежет меня. И тут о ней должен заботиться?

– Уйди! – дрожала она. – Очень тебя прошу! Не доводи до греха. Тебе там лучше. Иди!

Мне там замечательно. Но тянуть без конца эту “мыльную оперу” не намерен. Силы уже не те. И пальцев не напасусь. На мой грязный бинт не глянула даже! Тщетны усилия. Вытащил нож, протянул ей:

– Бей!

Отличная развязка. И “моральный вес” сохраню. Нож в тонкой ее ручонке заходил ходуном. И хочется вдарить – и что-то удерживает ее.

Надо было к маменьке ее отправить!.. Но поздно уже.

– Ой!.. А кто это? – она вдруг произнесла.

А мне и самому интересно. Вторая голова! Задвигалась в том окошке, как поплавок… О! Вот он-то все и устроит! Боб.

За то, что я предал его, – пуля положена мне. Вот и ладушки! И Нонна на свободе. Некстати возликовал. А может, воспеть все-таки кизяки?

Что мне стоит? Стал махать ему ручонкой: мол, погоди. Все же мой бред лучше, чем ее. Выбор есть.

– Так это ж Боб! – сказал я небрежно. – Что из больницы нас вез.

– Который убить тебя хочет? – еще сильней затряслась.

– Ну что ж… я, пожалуй, пойду.

Хоть стекла он не разобьет – целы на зиму будут. Останется обо мне такая хрупкая память. Даже курточку не надел. Минута осталась мне? И одеваться не стоит… Момент!

– Вен-чик! – донесся отчаянный крик. Поняла?! Да поздно!

Боевик, выходит, сложился. Новый для меня жанр. Перебежал двор.

Поднялся по лестнице. Предстал.

– Не понял! – развалившись в роскошном кресле, Боб произнес. – Ты как вообще ситуацию расцениваешь? Соскок?

Я молчал.

– …Брезгуешь, значит?

Ну разве чуть-чуть. Боб за барсеткой на столе потянулся.

– Я вообще-то не против, – уныло я произнес.

Анжелка, сонно глядя в стекло, губки подкрашивала, словно все происходящее не касалось ее. Какие-то квелые отношения у них. Зато у нас в семье отношения отличные!

– Не смей, Венчик! – раздался крик, и Нонна явилась. Мою высокую репутацию лишь она, выходит, хранит?

– Отвали ты! – Боб маленькой своей ладошкой взмахнул.

– …Я?! – проговорила она.

И не успели мы ахнуть, как ее маленький синенький кулачок в рыхлый нос Боба влепился. Кровь хлынула на его свитер. Это знакомо мне!