Трехручный меч - Страница 10

Слуги к нашему с королем столу набежали целой стаей, подали филе из дракона, а также жаркое из дракона и драконьи ягоды. Я не совсем понял разницу, но дворецкий сообщил шепотом, что филе из водяного дракона, он причислен к рыбным, а жаркое из горного, мерзавец два года успешно воровал скот. Кроме того, сообщил он тем же сдержанным шепотом, при восьмой перемене блюд могут подать пернатую дичь, там тоже драконье мясо, а на десерт подадут драконьи яйца…

– Учту, – ответил я тоже шепотом. – Но драконьи яйца все-таки убери. Я, конечно, верю, что это правильные яйца, но…

Я запнулся, дворецкий спросил почтительно:

– Да, сэр варвар?

– Чтобы не было иных истолкований, понял?

Он удивился:

– А какие еще?

Я огрызнулся, видя, что начинают прислушиваться:

– Щас, буду перечислять! И так сразу Фаберже да блендомед в голову лезут… Считай, что это мои рыцарские обеты… тьфу, варварские предрассудки.

– Понимаю, – ответил он с поклоном. – Человек без предрассудков – не человек.

– А кто?

– Монстр, конечно.

– Или демократ, – пробормотал я. – Хотя, если без предрассудков и комплексов женщина, это дело другое…

Тяжелый лязг прервал мои глубокомысленные рассуждения. Через зал обратно двигается тот же огромный рыцарь. Теперь в руке угрожающе покачивается боевой топор с узким лезвием, левый бок закрывает щит с эмблемой спящего дракона. Светильники в медных пастях бросают яркие блики на выпуклое железо: возникают блестящими точками на лбу над забралом, медленно перемещаются на макушку, а оттуда сползают на такой же блестящий затылок.

Король снова положил на поднос канцлера скипетр и державу, то есть дубину и булыжник, с которыми первый питекантроп узаконил власть над другими питями, крякнул, засучил рукава и сказал бодро:

– Приступим. Надеюсь, благородный варвар, тебе у нас понравится.

Я покосился вправо, бросил взгляд влево, обнаженные женщины ведут светские беседы, но я чувствовал пару сотен пар заинтересованных взглядов на своей коже, мускулы уже стонут от перегрузки выказывать себя во всей красе.

– Уже нравится, – сообщил я.

И мы принялись жрать. Музыканты на помосте тут же задудели, застучали, завопили, и я понял, откуда пришел обычай играть в ресторанах как можно громче: даже я не услышал свое могучее варварское чавканье.

На роскошном королевском столе недоставало только жареного молодого кабанчика с хрустящей ароматной корочкой, вообще-то, этот кабанчик уже достал, но варвар просто обязан есть кабанчиков и целиком зажаренных оленей, в крайнем случае – гусей, закатанных в глину и запеченных на углях костра.

Король ел профессионально смачно, много и с удовольствием. Я, как странствующий герой, тоже могу съесть бесконечно много, как и выпить, совершенно не пьянея. Перед нами ставили как части драконов: жареные, печеные, тушеные, маринованные, соленые и вареные, так и всякие всячины, вроде сушеных муравьев, вымоченных в вине улиток или отжатые в собственном соку уши нетопырей.

– Ну как, – спросил король, – как мой повар?

Пока я прожевал и проглотил ляжку дракона, прежде чем ответить, у самой двери возник мерный лязг, усилился. В трех шагах от стола, где мы пировали, опять медленно прошел рыцарь. На этот раз доспехи погнуты, от щита отколот краешек, а от рыцаря пахнуло крепким потом. Но блики от люстры все так же отражались от блестящего железа, а тени по дальней стене метнулись еще причудливее и угловатее.

– Чудесно, – ответил я. – Нет слов. Мы, варвары, немногословные.

Музыканты увидели, что наши челюсти перестали перетирать мясо и кости, изволим-с поглощать напитки, на помост вышел лохматый и провозгласил жирным голосом:

– А сейчас бард Уленруж Сладкоголосый споет песнь! Новую песнь о драконе, пребывающем на замке Кенг.

Я почувствовал приступ тошноты. Еще когда подъезжали к замку, слышал песнь о драконе замка Цукен, на входе во дворец пели о драконе замка Фыва, в прихожей – о драконе замка Вапр, на ступенях дворца – о драконе замка Пролд, я чувствовал какую-то странную связь этих диковинных слов с житейски привычным именем американского шпиона – Смит – и все никак не мог уловить этот колдовской смысл, эту ускользающую закономерность, разгадка которой совсем близка и угрожающе проста.

Король тоже хмурился, но терпел, монархи не всесильны, с массмедиа приходилось считаться уже тогда, будь она неладна. На помост вышел певец, длинноволосый и без перхоти, мрачный взор, не предвещающий ничего хорошего, набычился и хватил пятерней по струнам. Я поспешно схватил что-то мясное, челюсти заработали, из-за ушей пошел хороший смачный чавк. Король, глядя на меня, тоже взял заднюю лапу дракона обеими руками и вгрызся с остервенением, будто это горло певца. Как я понял, король действительно может съесть профессионально много, ведь все важные дела решаются не за картой в кабинете, а вот на таких пирах да еще в банях.

Рыцарь, погромыхивая доспехами, снова прошел через зал. Теперь в руках поблескивала странная алебарда с тремя жуткими рогами. Я наконец врубился, это для антуража, иначе могу забыть, что я в старинном рыцарском замке, а когда провожаю его взглядом, то попутно зрю узкие готические окна-бойницы, зарешеченные толстыми железными прутьями, а также замечаю массивные медные светильники, вбитые в щели между массивными камнями, толпу придворных, это дает ощущение многолюдности, заодно слышу их сдержанный говор. Вообще-то, должен бы слышать и тогда, когда не смотрю на них, но в этом я эксгибиционист… нет, солипсист, для которого существует только то, на что смотрит. А вообще-то, на свете есть даже солипсисты в квадрате, это хохлы, для них существует только то, что щупают.

Король внезапно рыкнул с набитым ртом:

– В шею!

Я не понял, к кому относился королевский гнев, хотел уже было привстать, наверное, не в той руке вилку держу, тем временем двое молодцеватого вида придворных подхватили певца под руки, а третий с удовольствием… дал крепкий подзатыльник, который, вообще-то, можно называть иначе, так как пришелся ниже спины. Этот подзатыльник получился профессиональный, как в балете, со смаком, чувствуется практика.

Дворецкий тут же оказался возле короля, сообщил доверительно:

– Приема добивается известный бард Цнард Сладкопевчий.

– Зачем? – спросил король подозрительно.

– Он споет песнь о драконе, пребывающем в замке Кенг.

Король взбеленился:

– Только что выгнали!..

– Ваше Величество, – мягко укорил дворецкий, – как вы можете?.. Это две большие разницы!.. То был дракон на замке, а этот в замке!..

Король прорычал затравленно:

– Не вижу разницы! Я простой король, из простых. Гнать! Да в шею, в шею!!!

Трое придворных, что только что вернулись, вытирая руки и поводя плечами, переглянулись и опрометью ринулись к парадной двери. По дороге им пришлось разминуться с рыцарем, что тупо и с красивой непреклонностью шел через зал наискосок, доспехи погнуты, по ним били вроде бы гигантским молотом, щит во вмятинах, но светильники обрисовывают фигуру выпукло, тени бегут впереди и сзади, укорачиваясь в нужных местах и удлиняясь в других, не менее нужных.

Я подождал, пока грохот и лязг стихнут, заметил сочувствующе:

– Вы недооцениваете роль СМИ. Это сила! Любого короля с дерьмом смешают, а дерьмо объявят общечеловеческими ценностями.

– Да знаю, – ответил король уныло. – Но что делать?

– И кто виноват, – поддакнул я, чувствуя родную почву. – На этот счет у меня имеются интереснейшие соображения…

Меня прервал нарастающий грохот, со спины пахнуло свежим маслом, которым смазаны доспехи и кожаные ремни, что крепят тяжелые металлические латы. Рыцарь двигался через зал, обходя наш стол, на шлеме на этот раз колышется красивый гребень из павлиньих перьев. Блеск выпуклых, как мои мышцы, доспехов стал невыносимым, но лязг удалялся, а сверкание на его спине собралось в одну точку, прежде чем погаснуть.