Трехгрошовый роман - Страница 18

Он вновь нажал кнопку, и ему принесли еще одну довольно толстую папку с надписью: «Вымогательства».

С обычной своей тщательностью он просмотрел ее и сказал решительно:

– Обратись к Гону. Он самый подходящий.

Мэкхит взял у него протокол, приложил его к своему материалу, похлопал друга по плечу и небрежно сказал:

– Если мне в ближайшем будущем доведется жениться – официально, понимаешь? – ты придешь на мою свадьбу? Мне это очень важно из-за представителей банка. Они что-то не поддаются.

– Если это будет удобно, – неохотно сказал Браун, – только слишком часто все-таки нельзя.

Мэкхит ушел, задумавшись. Это был уже не тот Браун, его отношение к старым друзьям изменилось. Разумеется, он по-прежнему свой парень, но на нем, по всей видимости, с некоторых пор лежит большая ответственность…

С банком Мэкхит тоже никак не мог договориться. Банк выдумывал все новые и новые оттяжки.

Его собственные люди начинали роптать. Они хотели видеть деньги. Мэкхит с тяжелым сердцем подумал о том. что он обязан заботиться о судьбе без малого ста двадцати человек, из коих многие обременены семьей. Это было нелегко.

Что-то требовалось предпринять – вне всякого сомнения. Прибери он к рукам деньги старика Пичема, он мог бы вздохнуть свободно.

Он поехал в одну из своих лавок, у моста Ватерлоо. Это была не д-лавка, а настоящий антикварный магазин, которым заведовала Фанни Крайслер – дама, кое-что понимавшая в искусстве. Сюда он обычно захаживал, когда ему нужно было что-либо обдумать. Он забирался в контору и перелистывал ту или иную книгу.

Фанни, к сожалению, он не застал. Она была на каком-то аукционе. Мэкхит заботился о том, чтобы некоторые из продававшихся здесь предметов имели настоящую метрику.

В книгах, сваленных кучей в конторе и происходивших из библиотеки кингсхоллского пастора (как значилось синим карандашом на крышке ящика), были чрезвычайно непристойные гравюры на меди. Мэкхит терпеть не мог таких вещей. Он вообще был противником искусства. С отвращением отложил он драгоценные томики.

При этом он подумал о Полли.

В последнее время всякий раз, как он думал о Полли, его охватывала неизъяснимая тревога. Полли была чересчур чувственна.

Он встал и отправился на Олд Оук-стрит.

После того как он два раза прогулялся мимо дома, Полли вышла. Они несколько раз обошли квартал.

Полли была очень кротка и казалась чем-то озабоченной. Она была бледней обычного. Мэкхит заметил, что у нее круги под глазами. Когда они прощались, она не посмотрела ему в глаза.

Полли мимоходом упомянула, что она теперь некоторое время не будет посещать курсы домашнего хозяйства и, следовательно, не сможет с ним встречаться. А в воскресенье предстоял пикник с Коксом.

Мэкхит в самом скверном настроении отправился в Тэнбридж. Он вспомнил, что сегодня его четверг.

Он имел обыкновение по четвергам проводить вечера в одном определенном доме в Тэнбридже. Там он позволил девицам угостить его чашкой кофе и развлекся в обществе Дженни. Все еще чувствуя себя подавленным, он попросил ее погадать на картах. Ничего вразумительного у нее, однако, не получилось. Девицы давно уже надоели ему. Он пятый год бывал в этом доме.

Наутро он разыскал Гона, сотрудничавшего в различных не очень почтенных газетах, и передал ему материалы против Уильяма Кокса.

Вскоре за тем Миллер из Национального депозитного банка обронил в деловой беседе, что, дескать, не мешало бы господину Мэкхиту, отбросив всякие колебания, по возможности безотлагательно создать себе настоящий, добропорядочный семейный очаг, что не противоречило и желаниям девицы Полли Пичем.

Тем самым необходимость борьбы с господином Коксом отпала, и Мэкхит забыл об обличительном материале, который он передал Гону.

Национальный депозитный банк – маленькое но солидное предприятие – занимался главным образом недвижимым имуществом. Принадлежал он семилетней девочке, а управлял им старик доверенный, господин Миллер который, в свою очередь, пользовался советами тоже уже весьма обремененного годами адвоката по имени Хоторн; Хоторн был опекуном малолетней владелицы.

Мэкхит, ведя переговоры с банком, имел дело не только с господином Миллером, но и с господином Хоторном. Обоим вместе было свыше ста пятидесяти лет, и тот, кто имел с ними дело, имел дело с полутора столетиями.

Именно к ним обратился Мэкхит, подвергнув тем самым свое терпение невероятному испытанию; но он решил раз навсегда положить конец сплетням о его д-лавках. И действительно, в Сити едва ли нашелся бы человек, который посмел бы предположить, что предприятие, поддерживаемое Национальным депозитным банком, основано после 1780 года. А такие старые фирмы обычно бывают весьма солидными. Однако именно по этой причине он никак не мог сдвинуть переговоры с мертвой точки.

Банк тянул и тянул. Он хотел знать все, начиная с арендной платы за лавки и кончая биографиями их владельцев. Но, как это ни странно, он проявлял вместе с тем чрезвычайную заинтересованность. Мэкхит знал – почему: операции с недвижимым имуществом, в особенности то, что под ними понимал господин Миллер, были уже не тем выгодным делом, каким они являлись когда-то. Приток свежего капитала значительно сократился, а старые объекты сделок за последнее время неоднократно подвергались чудовищным переоценкам.

Господин Хоторн с некоторой тревогой взирал на будущее. Он был не совсем доволен доверенным, господином Миллером: хотя он был старше последнего, он тем не менее считал, что господин Миллер слишком стар и уже больше не может управлять банком. Ответственность за многие ускользнувшие от них дела он со свойственным, ему педантизмом возлагал на педантичного Миллера. Втайне господин Хоторн даже помышлял о замене его более молодым и оборотистым работником, и господин Миллер чувствовал это.

В действительности оба они с некоторого времени начали сомневаться в правильности своего отношения к современным методам работы. Может быть, вовсе и не стоило быть такими педантичными. Другие фирмы были не столь педантичны и тем не менее делали дела и считались вполне солидными. Может быть, некоторый размах был просто-напросто свойствен духу времени.

Поэтому, когда им предложили связаться с новоявленными д-лавками, они не отказались с той решительностью, какой от них можно было бы ожидать. В предложенном деле все было чуточку необычно и неопрятно, но в этом-то и заключалось что-то новое, что-то современное. Разумеется, при их воззрениях им трудно было уловить разницу между одним новым предприятием и другим столь же отчетливо, как они ее ощущали между предприятием новым и предприятием старым. Их расспросы были скорей следствием привычки. В сущности, они уже наполовину решились войти в дело. Хоторн – тот даже окончательно решился.