Трехгрошовый роман - Страница 17

– Да, он мне нравится.

– Ну ясно! О чем я и говорю! – торжествующе воскликнула госпожа Пичем.

– У тебя рассудок помутился. Ты втюрилась в него и перестала соображать, сколько будет дважды два.

Полли рассердилась.

– Не болтай так много, – сказала она с достоинством, – скажи папе, пусть он с ним поговорит. – Она повернулась и ушла к себе.

Госпожа Пичем вздохнула и угрюмо опорожнила стакан. Ночью она поговорила с мужем. Она знала Полли.

За несколько часов до этого Пичему пришлось пережить ужаснейшую сцену с участием Кокса. Встретившись с компаньонами в задней комнате винного погреба, маклер открыто потребовал, чтобы они приобрели новые суда. Это требование как громом поразило Компанию по эксплуатации старых. Истмен, который, по-видимому, уже несколько дней что-то подозревал, просто сполз на пол, букмекер же вскочил, заревел, как бык, и, плача, повалился на стул. Ни – что не помогло. По словам Кокса, парламентская комиссия по пересмотру договора уже приступила к работе. В результате Пичему, как владельцу двух паев, поручили в конце недели поехать с Коксом в Саутгемптон. Там он должен был начать переговоры о приобретении свободных от изъянов транспортных судов.

Тем не менее они отправились в доки, чтобы официально сдать старые суда правительственной комиссии. Их нужно было сдать хотя бы для того, чтобы не возбудить подозрений; впоследствии можно будет заменить их другими. Ремонт еще не был закончен, работы шли полным ходом. Комиссия состояла всего-навсего из двух штатских чиновников, очень быстро управившихся со всеми формальностями. В общем, они простояли на ветреной набережной не более четверти часа. Шел дождь, и все мерзли.

Когда вечером госпожа Пичем, отходя ко сну, упомянула имя Мэкхита в связи с их дочерью, Пичем пришел в ярость.

– Кто с вами познакомился? – заорал он. – Этот жулик с дешевыми лавками? Что значит познакомился? Где это вы шляетесь, что с вами знакомятся посторонние мужчины? Это же известный всей Сити жулик! Так-то ты следишь за своей дочерью! Я на нее работаю день и ночь, а ты ее сводишь со славящимися на весь город распутниками, которые околачиваются в банковских передних, чтобы добыть деньги для своих дутых лавочек! Что это вообще творится с твоей дочерью? Надо будет мне навести порядок! На глазах у родителей она перемигивается с этим Коксом, да так, что… Откуда у нее эта чувственность?

– Да уж не от тебя, – сухо сказала госпожа Пичем, натянув одеяло до подбородка.

– Уж во всяком случае, не от меня, – подтвердил господин Пичем, бушуя в темноте. – Я себе ничего подобного не могу позволить. Потому что я должен иметь ясную голову, иначе эти гиены меня растерзают. – Он оборвал разговор.

– Ничего больше не хочу слышать! Судьбу Полли решу я сам.

Он принял решение касательно Полли. На следующее утро он занялся в конторе своей дочерью, он резко спросил ее о ее визите к господину Коксу, довел до слез и узнал все, с том числе и про фотографии. На них были изображены голые девицы.

После допроса Пичем сказал ей, что он считает большую часть того, в чем она ему призналась, враньем. Господин Кокс – весьма дельный человек, йчгусть она благодарит Бога, что он проявляет к ней интерес и ничего не знает о ее поведении. Этим намеком он и ограничился.

Встретившись с господином Мэкхитом, Полли сказала ему, что отец никогда не позволит ей выйти за него замуж и что господин Кокс пригласил ее на пикник, который состоится в конце недели. Первое было правдой, второе – ложью.

Когда господин Мэкхит узнал от Персика, что господин Кокс – избранник ее родителей, ему стало ясно, что он должен что-то предпринять против этого Кокса.

После долгих раздумий он принял решение, сел в конный омнибус и поехал в одну из тех грязных, ютящихся в двух комнатах газетных редакции, в которых обычно хозяйничают плохо умытые, жадные до сенсаций, велеречивые господа.

Они достали и внимательно просмотрели несколько засаленных, почти совершенно расползшихся комплектов старых газет. Затем господин Мэкхит сел в другой конный омнибус и поехал на Нижний Блэксмит-сквер, где он в заброшенном домике дал какое-то поручение толстому, подозрительной наружности человеку, расхаживавшему без пиджака.

Засим он в третьем омнибусе поехал домой, хотя было еще очень рано.

Он занимал маленький одноквартирный домик в южном предместье. Домик с крошечным садиком был расположен в одном ряду с точно такими же домиками. Он совсем недавно въехал в него; дом еще почти не был обставлен. В одной из пустых комнат была кое-какая мебель, в том числе – новый диван, на котором он спал; в кухне стояли газовая плита и большой ледник. Дом был, впрочем, не новый. Мэкхиту его передал один из его обанкротившихся деловых друзей.

Стоя на низкой каменной приступке он достал из кармана довольно объемистую связку ключей, из которых перепробовал несколько, прежде чем нашел подходящий, и, посвистывая, вступил в совершенно пустую переднюю, где не было даже крючка для шляпы.

В расположенной во втором этаже спальне, где, впрочем, царил образцовый порядок, он снял ботинки, лег на диван и лежал не шевелясь, покуда не стемнело.

Около десяти часов с улицы позвонили. Он спустился вниз и открыл дверь толстяку; тут же, в передней, он взял у него то, что тот принес, и, не сказав ни слова, выпроводил его. Толстяк ушел ворча. Очевидно, он был тут не впервые.

Мэкхит, который, кстати, проживал здесь под именем Милберна, развернул оберточную бумагу, разложил пачку писем и документов на умывальнике и около получаса изучал их при свете керосиновой лампы, после чего, достав из шкафа несколько одеял, устроил себе постель и вскоре заснул.

На следующее утро он имел в полицейском управлении собеседование со старшим инспектором.

Оба господина, склонившись над письменным столом, изучали содержание пакета в оберточной бумаге, а в особенности линованную школьную тетрадку в красной обложке – дневник господина Кокса.

Дневник содержал данные, касавшиеся только частной жизни маклера. Инспектор приступил к его изучению не раньше, чем Мэкхит поклялся ему, что в тетради нет никаких деловых записей. В противном случае господин Браун не счел бы себя вправе даже заглянуть в дневник.

Записи в тетради носили по преимуществу морализирующий характер. Было в них немало указаний на определенного рода посещения и тому подобные факты, но большую часть занимали рассуждения по поводу нравственности, откровенные самобичевания, свидетельства неустанной борьбы с чрезмерной чувственностью. В основном эти рассуждения превосходили духовный уровень обоих читателей, для которых они, впрочем, и не были предназначены. Попадались и имена. Они были обозначены инициалами.

Чуть ли не через каждые две-три записи (ни один день не был пропущен, дневник велся необыкновенно аккуратно, без единой кляксы и помарки) попадались цифры, выписанные красными чернилами и аккуратно подчеркнутые при помощи линейки: «2 раза» или «4 раза»; «4 раза» встречалось, впрочем, довольно редко, а цифры больше чем «5 раз» вообще не было. Иногда попадался «1 раз», но он был не подчеркнут, а обведен кружком.

Встречались еще два несхожих между собой значка. Смысл их был расшифрован на внутренней стороне обложки: стул и прием слабительного. Эти значки были тоже как бы нарисованы. Почерк у господина Кокса был залихватский, не лишенный некоторого размаха.

В остальном содержимое пакета состояло из весьма сомнительных фотографий. Они носили на себе следы частого употребления.

После короткого безмолвного просмотра Браун нажал кнопку и вручил вошедшему чиновнику листок, на котором он набросал несколько слов. Вернувшись, чиновник положил на стол еще один пакет. Он содержал акты и справки лондонской полиции.

Браун вынул из пакета какую-то казенную бумагу и сравнил ее с одной из записей в дневнике Кокса. Задержав толстый указательный палец на соответствующем месте, он сказал свойственным ему медлительным авторитетным тоном:

– Дорогой Мэк, зацепить этого парня мы не можем. Что за дела он делает, нам неизвестно. Мы, как правило, не суем носа в деловые комбинации порядочных людей. Куда бы это нас привело? Этот человек исправно платит налоги. Кроме того, мы в делах ничего не понимаем. Частной жизнью джентльменов мы тоже не интересуемся, а взломами он не занимается. Единственное, что тут можно использовать, – протокол двухлетней давности: этот господин был во время ночной облавы накрыт в гостинице для свиданий с супругой одного из статс-секретарей морского ведомства. Но это ты уж лучше поручи какому-нибудь газетчику. Я могу указать тебе нескольких ребят, которые могут этим заняться.