Травести - Страница 19

Сесили. Каково на самом деле ваше мнение по поводу эссе, которое я дала вам прочесть?

Гвендолен. Что вы честно думаете по поводу главы, которую я показала вам?

Карр (медленно и запинаясь). Очень… хорошо написано… Интересный стиль…

Тцара (медленно и запинаясь). Очень… хорошо написано… Богатый материал…

Сесили. Но никуда не годится как социальная критика???

Гвендолен. Но никуда не годится как искусство для искусства???

Карр (потеряв выдержку). Полная чушь! Он безумец!

Тцара. Ахинея! Невозможно читать!

Гвендолен и Сесили. Ах! Лицемеры!

Карр. Прости меня, это из-за любви!

Гвендолен и Сесили. Из-за любви?

Гвендолен. Он прав…

Сесили. Да, прав.

Синхронно они направляются к мужчинам, но затем так же синхронно изменяют свои намерения.

Гвендолен и Сесили. Но различие в нашем интеллектуальном развитии по-прежнему встает между нами непреодолимым барьером!

Дверь закрывается за девушками.

Карр и Тцара усаживаются на стулья.

Карр. Кстати, до меня дошли слухи, что Беннетт показывал вам мою частную переписку.

Входит Беннетт с двумя бокалами и бутылкой шампанского на подносе. Начинает разливать шампанское по бокалам.

Тцара. Он симпатизирует радикалам.

Карр. Трудно найти большего радикала, чем слуга, на свободу которого распоряжаться хозяйским шампанским только что посягнули.

Тцара. Я того же мнения.

Карр. Надо положить этому конец.

Тцара. Уволить его?

Карр. Нет, покупать больше шампанского.

Тцара. Нам, румынам, предстоит еще учиться и учиться у вас, англичан.

Карр. Наверное, вы ужасно тоскуете по Софии?

Тцара. Вы имеете в виду Гвендолен?

Карр (недовольно нахмурившись, поправляется). Я имею в виду Бухарест.

Тцара. Ах да, да, наш балканский Париж…

Карр. Дурацкое место для Парижа, верно? (Делает глоток?) Это что, «Перрье-Жуэ», «Брю», « 89» в конце концов????!!!

Беннетт. Нет, сэр.

Карр (с таким видом, словно увидел надпись на стене). Все кончилось?…

Беннетт (безжалостно). Боюсь, что так, сэр.

Карр. Очень хорошо, Беннетт.

Беннетт. Я положил телеграммы и газеты на буфет, сэр.

Карр. Есть что-нибудь интересное?

Беннетт. «Нойе цюрихер цайтунг» и «Цюрихер пост» сообщают о пьесе, сыгранной вчера вечером в театре «Цур Кауфляйтен», которую они считают лучшим и худшим, соответственно, событием театрального сезона в Цюрихе. «Цайтунг» особо отмечает ваш личный триумф в ответственной роли. Министр послал поздравительную телеграмму, в которой также благодарит вас за направленное ему приглашение. Он просит вас любой ценой не дать мистеру Ульянову покинуть Швейцарию. (Выходит?)

Пауза.

Карр. Ирландский хам!

Тцара. Русский…

Карр. Да нет, я об этом, как его там – Дейдре?

Тцара. Бриджет?…

Пауза.

Карр. Джойс!

Тцара. Джойс!

Карр. Хам. Четырехглазое ирландское чучело… Подошел ко мне в гримерке и вручил десять франков словно чаевые! Даже и глазом не моргнул! Пропойца!

Входит Беннетт.

Беннетт. Мистер Джойс.

Входит Джойс; он крайне возбужден.

Джойс. Где ваша сестра?

Карр. Ее деньги в надежных руках.

Джойс. Я хочу задать вам…

Карр. Нет, это я хочу задать вам один только вопрос: не могли бы вы, черт вас побери, хотя бы раз надеть пиджак в тон брюкам??

Разумеется, Джойс снова одет в пиджак и брюки от разных костюмов: только если в первом действии пиджак был, скажем, черным, а брюки коричневыми, то теперь – наоборот.

Джойс (невозмутимо). Если бы мне это удалось хотя бы раз, мне бы это удавалось всегда. Весь мой гардероб перепутался в Триесте; однажды ночью соответствие между его взаимодополняющими элементами было необратимо нарушено. А теперь – не соизволите ли вы вернуть мне двадцать пять франков?

Карр. Какие двадцать пять франков?

Джойс. Я выдал вам восемь билетов, чтобы вы продали их по пять франков каждый. У меня записано, что вы вернули мне только пятнадцать франков.

Карр. Я истратил более трехсот пятидесяти франков собственных денег для того, чтобы ваша бездарная постановка могла похвастаться хотя бы одним персонажем, который знает, зачем люди ходят к портным. Если вы надеетесь получить от меня оставшиеся двадцать пять франков, то вам придется встречаться со мною в зале суда. (Отчетливо и внятно.) Вы – мошенник и хам!

Тцара (вручая Джойсу его папку). Кроме того, пишете вы, надо сказать, так же безвкусно, как и одеваетесь. Используемые вами словосочетания неуклюжи, но при этом, увы, не случайны. Вашу прозу нельзя назвать ни обаятельной, ни вульгарной – от нее остается такое ощущение, словно тебя заперли в одну камеру с маньяком, который бредит то на одну, то на другую тему.

Входят Гвендолен и Сесили. Джойс рассматривает рукопись.

Джойс. Кто дал вам читать эту рукопись?

Гвендолен. Я!

Джойс. Мисс Карр, не вам ли я давал перепечатать главу, в которой приключения мистера Блума соответствуют гомеровскому эпизоду с быками Гелиоса?

Гвендолен. Да, и глава эта просто восхитительна!

Джойс. Тогда почему вы вернули мне вместо этого какой-то злобный пасквиль, в котором в числе прочего доказывается, что Рамсей Макдональд – лизоблюдствующий прислужник буржуазии?

Гвендолен. (Ох!)

Тцара. (Что?!)

Сесили. (Ой!)

Карр. (Ах!)

Джойс (громко). Мисс Карр, где отсутствующая глава?

Карр. Извините, вы, кажется, сказали «Блум»?

Джойс. Да, сказал.

Карр. И речь идет о бессмысленно длинном отрывке, написанном путаным стилем и имеющем какое-то отдаленное отношение к акушерскому делу?

Джойс. Речь идет об отрывке, в котором благодаря мастерству автора вся стилистическая гамма английской литературы от Чосера до Карлейля использована для описания событий, происходящих в дублинском родильном доме.

Карр (показывая на свою папку). Похоже, что мы говорим об одном и том же.

Гвендолен и Сесили обмениваются папками с криками прозрения. Карр и Тцара подходят к ним. Следует быстрый, но формальный обмен радостными объятиями, сопровождаемый восклицаниями: «Сесили! Гвендолен! Генри! Тристан!»

Музыка, типичная для того времени. Освещение меняется. Короткая танцевальная интермедия. Тцара танцует с Гвендолен, Карр – с Сесили. Джойс и Беннетт танцуют каждый сам по себе. Карр и Сесили, танцуя, удаляются. Остальные продолжают, тоже постепенно удаляясь со сцены. Когда не остается никого, на нее возвращаются, по-прежнему танцуя, старый Карр со старой Сесили.

Старой Сесили, как и старому Карру разумеется, под восемьдесят. Они с трудом делают несколько па и останавливаются.

Старая Сесили. Нет, нет и еще раз нет! Какая жалкая ложь! Я не спорю, судебное дело было, и в нем действительно фигурировали твои брюки, но ты никогда не был знаком с Владимиром Ильичом, а того, другого, я вообще не помню. Джойса я помню, тут ты прав, и он действительно был ирландцем и носил очки, но ты с ним познакомился на год позже, в восемнадцатом, когда пломбированный вагон давным-давно уже увез Ленина. Я махала ему на прощанье красным платочком и кричала «Да здравствует революция!», а он махал мне котелком. «Да, – я тебе сказала. – Да!», когда ты спросил меня, но к тому времени, когда ты играл Алджернона, Ленин уже был вождем миллионов…

Карр. Алджернон – вот как его звали.

Старая Сесили. Я же говорю тебе: это было годом позже…

Карр. Годом позже чего?

Старая Сесили. Ты никогда не встречался с Лениным.

Карр. Нет, встречался. Я видел его в кафе. Я их всех знал. Это входило в мои обязанности.

Старая Сесили. И ты никогда не был консулом.

Карр. А я этого и не говорил.

Старая Сесили. Говорил.

Карр. Может, лучше чаю выпьем?

Старая Сесили. Консула звали Перси, а фамилии не помню…