Трав медвяных цветенье (СИ) - Страница 58

Они прошли немного, и Стах спросил:

- Ну, что? Приглядела туфельки?

Она, как всегда, глянула простодушно:

– Неплохие, – и добавила с улыбкой, – краше твоего подарка ничего нет, а только сношу скоро… мне – и правда – туфельки не помешали бы.

– Знаю, знаю. Сейчас всё, что хочешь, купим, – Стах понизил голос, наклоняясь к ней, – ни в чём тебе сейчас не будет отказа. Я щедрый.

Лала глянула из-под ресниц:

– Только сейчас?

– Я счастлив, звезда моя несгорающая! – глухо шепнул Стах, – а кто счастлив, тот щедр.

И Стах был щедр. И, конечно, купили они туфельки. Совсем у другого мастера, который усадил Евлалию на скамью и сам долго примерял ей обувь. И так ладно подобрал, что Лала не удержалась – затанцевала прямо у него в лавке – до того ловко по ноге ей пришлось, и до того красиво гляделось! И Стах, и мастер – оба разулыбались. Аж звенит Лала от радости! Аж скачет! И ножку то справа, то слева разглядывает – ах, хороша! Пред Стахом так-сяк выкаблучивается, то и дело с надеждой спрашивает:

– Нравится?

– Нравится! – усмехается Стах.

А мастер Стаху – по-доброму:

– Недавно, поди, женился?

– Только-только.

– Ну – будь счастлив!

Потом они бродили по Смоле, разглядывая храмы, богатые терема и крепостные башни. Даже вышли на базарную площадь. А базар есть базар. Нет места ярче-веселей. И день был солнечный, и всё шумело и пестрело. И задержались здесь явно излишне. И время, и денег потратили изрядно.

Но всё же, рано ли, поздно – добрался Стах до той части города, куда колебался вести Лалу.

Вот он. Ничем не примечательный дом. Ничем не примечательный хозяин. Сейчас этому человеку показываться не стоило. И стоять возле его дома – тоже. А просто – пройдя мимо – шепнуть Лале:

– Будь внимательна.

Завернув за угол, Гназд велел ей:

– Сейчас одна, без меня – зайдёшь в эту дверь. Купишь у хозяина… ну, фунт изюма… и при этом поглядишь прилежней… и на хозяина, и на лавку его… вот тебе монета… я тебя здесь жду.

Лала была ошеломлена и встревожена. В глазах он явно читал испуг. Совсем ни к чему было пугать её, тем не менее, намеченное требовало исполнения.

Она не возразила ни слова. Перед самой дверью робко оглянулась на Стаха. Тот подмигнул:

- Ну! Это не страшно.

Это и впрямь было не страшно. Что касается женщины, да ещё под кисеёй – тут Стах доверял хозяину, как никому другому. Молодец прошёлся по переулку и вернулся назад. Издалека ещё он увидел вышедшую из-за угла Евлалию, что в растерянности оглядывалась, и поманил рукой. Она поспешила за ним. Лицо выражало явное облегчение. А Гназд отнюдь не испытывал такого. Медленно двинувшись прочь по переулку, он дождался нагнавшую его Лалу. Оба непроизвольно ускорили шаги. На ходу Стах спросил:

– Хорошо запомнила дом и место?

Она подумала – и кивнула. Не глядя на неё, он тихо попросил:

- Пожалуйста, не забудь.

Её мучило любопытство, но она смиренно молчала. Прошли ещё улицу и вышли на берег реки. На противоположном берегу население было попроще, дома победней, а берега соединял плотовый мост, разводимый в непогоду. По сути дела – дом находился на окраине.

– Видишь, – проговорил Стах, – это недалеко от реки, так легче будет запомнить. Та улица зовётся Проточной. А хозяина звать Жола Вакра. Слышишь? Жола Вакра. Так и надо спрашивать.

– Зачем он нам? – наконец, вырвалось у измученной Евлалии.

– Может пригодиться, – нахмурился Гназд. И, помолчав, с сомнением пробормотал:

– Не хотелось бы, но всяко может статься, – он потянул возлюбленную за локоть, – пойдём дальше. Сейчас объясню.

Прогулочным шагом они повернули в сторону базара, однако, другими улицами.

– Видишь ли, – начал Гназд по прошествии ещё одной улицы, – здесь, в Смоле, мы с тобой одни, никого из близких. Так вот. Я хочу быть за тебя спокоен. Пока всё благополучно, я жив-здоров – тебе в тот дом обращаться не нужно. И даже вовсе не стоит. Смотри, Лалу! Зря не ходи! Всё погубишь! Это на крайний случай.

– Смотри! – подумав, опять повторил Гназд, – ни по женскому капризу, ни по-бабьему норову… рассорившись, там, со мной когда… обидевшись… не подумав…

– Стаху! – возмущённо воскликнула Лала, но Гназд остановил её коротким движением:

– Погоди… ты главное пойми… вот случится что со мной – ты ж одна останешься! Ты ж пропадёшь! Тогда вот – придёшь туда. Скажешь, что ты сестра Гназда Азария. Тебя к брату отправят. Тогда – чего хочешь, говори. Хоть – всё начистоту, хоть – молчи, как рыба. Врать только не надо: промахнёшься.

Алый румянец сполз с нежных щёк прямо на глазах. И Стах, рассмеявшись, привлёк её к себе и ласково стиснул запястье:

– Да не пугайся ты! Прими к сведению! Вот женщины! Хрусталь-фарфор! Только и думай, как вас ненароком не зацепить!

Совсем из другого дома, из окна, сквозь сетчатую занавесь – провожали их внимательные глаза.

– Вон… глянь… – обратился к другому оторвавшийся, наконец, от окна человек, – тебе не кажется, что-то знакомое? Вон… видишь парочку?

– Лица не разобрать, а…

– Много чего сходится… главное – трётся возле Вакры! И с женщиной. И прячутся. Дай-ка, пошлю мальчонку, пусть приглядит, где да что. Я Гназдам должник. Почему не помочь? Зачтётся.

А дурашливый мужичок с пронзительным взглядом через день докладывал неким бравым ребяткам:

– Истинно говорю! Я видел коня Балики Хлоча!

– Точно?

– Не мог обознаться?

– Он! Вот как тебя вижу! Лопни глаз! Перекрашенный только, но мне ль не узнать? Сам холил. Сам седлал. Да сбруя – и та знакома, хоть сажей замазана.

– Хлоча по сей день не могут доискаться. А лошадка, значит, в других руках? Хлоч не продал бы.

– Надо вызнать, ребятки, пути жеребячьи! Когда да где следы пролегли… пошарить бы…

– За месяц, конечно, перепродать могли, но зачем продавцу коня да сбрую красить? Опасается, стало быть…

– Узнал о нём, говоришь?

– Не то – узнал! Мякишем бородку ключа снял! Извернулся, пока он, задрав руки, жратву пёр! Я ловок! Во, глянь! Хоть щас хватай! Он вокруг крали вьётся, а с кралей немного наездишь! Ясно, застрял! В Смо́ле, гостиничный двор при Известковой улице.

Известковая улица удобна, пряма и мощённа. И всё же – Стаха словно тянуло на узкую, витиеватую Песчаную. С вечера именно так он и замыслил свой путь. Не прошло недели, как жили они с Лалою в Смоле, и вот уж опять торопит дорога. Обжитую каморку, где провели сладостные дни, оставлять уж так-то жаль!

– Жаль… – умильно взглянула Лала. Возлюбленный ласково притянул её:

– Нам ещё много путешествовать. И сюда сто раз вернёмся. Каморка эта, замечай, не больно ходкая. Всё пустует! А мне – в Ю́дру надо, и скорей! Завтра, со светом. Не проспать бы, мягкая-пушистая! – смеясь, потормошил он лапушку. – Рано встать – ох, и трудное дело для таких мягких-пушистых!

И, смеясь, Лала ему отвечала:

– Уж ты-то, конечно, не проспишь! Только ведь, поутру тебе – как не до сна, так и не до седла…

– А что делать?! – страдальчески вздохнул Стах. – Вон, даже мята-трава не спасает!

На Известковой улице,

Гостиницы напротив,

Неделю, как сутулится

Один… Сапожник, вроде…

Уместно ль молоточком

Стучать в столь ранний час?

По каблукам – не очень.

А вот в окно стучат…

Тверда прохожих поступь

И сдержанность манер…

Таких пройдёт в день по́ сто,

А кто – поди, проверь…

Сапожник выглянул на стук в окно каморки, где снимал угол.

– Спят! – потягиваясь, успокоил он замаячивших внизу. Сапожничать надоело, и он с нетерпением ждал развязки и момента, когда с удовольствием плюнет на мостовую и забудет это место.