Трав медвяных цветенье (СИ) - Страница 54

– Да… мелькнула после обедни… а к столу собирать – её не нашлось.

– А надо бы поискать! – загремел Азарий, отодвигая плошку. – Надо бы поспрашивать, что за путники одинокие по чужим домам каракулят! Где эта звезда в ночи?! Щас разберусь, откуда такая бумажонка!

Зар свирепо скамью пнул, поднялся, перепугав своё семейство – и, с грохотом задевая лавки да кадушки – вывалился из дому. Чёрные усы стояли торчком.

Он прошёлся по ближним улицам, расспрашивая о сестре всех и каждого. Немного времени-то прошло с ухода странницы – однако, Зару не повезло: девку никто не видал. Крутящаяся позёмка загладила следы валенок, да и – поди, разберись – где какие валенки: все войлоком валяны, кожей подшиты, как братья-близнецы.

Немного больше повезло Зару, когда, ближе к закату, обошёл он четверо гназдовских ворот. У юго-восточных, что выходили к речной протоке – бдительный привратный сторож заметил Зарову сестрицу да вспомнил, что вскоре после обедни выходила она со странницей, вроде монашкой, и пошли они вместе прочь от крепости… а вскоре вслед им сани выехали, и сидел в санях чужой человек. Села ли сестра в сани – сторож сквозь круговерти снежные вдали не разглядел. Да если села – вслед уж не догонишь.

В сумерках Зар вернулся домой лютее крепкого мороза. Семья тихо жалась по углам. Хозяин мрачно глянул на всех – и неожиданно сморщился. Когда ком внутри растаял, и кадык перестал дёргаться – Зар поднял глаза на жену, и она так и кинулась к нему, преисполненная жалости.

– Слышь? Досю! – прошептал Азарий, и голос клёкнул в горле, – а ведь девка-то – не придёт…

– Да придёт! – утешающее обняла его жена, – может, сейчас и появится… мало ль, к кому из подружек зашла… да засиделась… подождём!

Долго полуночничал Зар, свесив голову и угрюмо уставившись прямо перед собой. Ближе к рассвету сон сморил его, но любой шорох заставлял дёргаться, тревожа надеждой. Когда розовый восход озарил двор, Азарий встал, старательно оделся – и, ни слова не проронив, степенно вышел в двери.

Путь его потёк за ворота – и упёрся в соседние, через улицу. Зар мощно заколотил в железные скобы, крепящие дубовые створки.

– Да ты чего! – выбежал полуодетый Василь, – чего случилось-то? Враг напал? – он торопливо открыл калитку, пропуская дружка.

– Напал, – коротко буркнул тот и, перекрестившись на пороге, твёрдо прошёл в дом. Встревоженный Василь вкатился следом. Азарий снял шапку и сдержанно поклонился старикам:

– Мир этому дому, – хмуро пробубнил он, не поднимая головы. Подумав, продолжал:

– Тебе, Трофиме Иваныч, уважение всякое, тебе, мати, и тебе, Василе… – обернулся к тому, – только нынче потрудись ты, давний преданный товарчу – сходи-ка за братьями, за всеми, да пусть поторопятся, – он с размаху плюхнулся на скамью у стола – и выдохнул:

– Говорить буду!

Василь всмотрелся в тусклые Заровы глаза – и молча вышел за дверь. А Зар – долго и мрачно ждал его – ни слова не проронив, не глядя на недоумевающих стариков.

Столь же недоумевающие братья: брат Иван, брат Никола, брат Пётр и брат Фрол – поодиночке – вскорости сдержанно затопали в сенях, потихоньку наполняя горницу. Каждый сперва удивлённо замирал на пороге, бурчал осторожные вопросы, ему не отвечали, и пришедший растерянно пристраивался на лавку. Так собрались все четверо.

Тогда – Азарий поднялся с лавки:

– Вот какое дело, Трофиме Иваныч да Трофимычи! Я, как прежде, чту соседство и родство, а Василь остаётся другом, – повёл он продуманную речь, – только нынче мне от вашей семьи – пала смертная обида! Что делать будем?

По горнице разнёсся зыбкий рокот:

– Обида? Какая? Ты чего, Зару! Что стряслось? Объясни!

Зар молча положил на стол пред Трофимом Иванычем злополучный лист. Тут же над ним сгрудились, поталкиваясь-умещаясь, могучие сыновьи плечи, склонились головы. Растерянно шевелящиеся губы нестройно и гулко принялись читать:

– «Бедный я путник одинокий в странствии своём… На стезю небосвода не ступит нога дерзновенная…»

Всплеснулся лёгкий хохоток:

– Что за чепуха! Ты чего притащил, Азарие?

– До конца читай!

– «Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи недосягаемая… Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи несгорающая…». Вот заумь! Эк, нелепость! Откуда такое?

– Несуразица какая-то! Кто это накарябал – не поленился?

– Лала… Сестрица, что ль, твоя, Зару?

– Глянь! А, вроде, рука-то знакомая!

– Младшой, никак?

– Стах?

– Он самый! – резко выкрикнул Азарий – и сразу быстро и отрывисто заговорил:

– Узнайте же, други-соседи, о том, что свалилось на обе наши семьи, и чего не расхлебать нам отныне вовеки! Моя сестра исчезла после обедни! Моя сестра не ночевала дома! А на полу вот это найдено! – он с омерзением поддел помятый лист. – А я о прошлом месяце двух голубков разлучил: больно миловались! А я не люблю, когда мне в дом про мою сестру женатые мужики таскаются!

И отец, и братья замерли, точно их громом пришибло. Потом послышались растерянные обрывки:

– Быть не может… часом, не ошибся? чтоб наш – да… Мужик-то – честный!

Зар с болью рыкнул:

– Золотой! Только что ещё тут можно подумать? Как – ошибиться? Если девка пропадает, да мужика еле выгнал, да звёзды появляются всякие несгорающие!

– Однако, – с сомнением высказался Иван, – не такой парень Стах – чтоб девицу погубить.

– Да и девушка не такая, чтоб с хахалем убегать, – согласился Никола.

– Убегать! – зло поддел Азарий, – да ты посмотри, что пишет! «…сровняюсь с землёй… меня нет и не будет более… снизойди на последний призыв… пригубить тебя в предсмертный миг…» Это что? Это – глупая девка выдержит? Надо ж придумать! «…пригубить…» Где пригубить – там и погубить! А вон ещё! – ядовито хохотнул он, – «…упаду за ребристые кряжи»! Рёбра бы покорёжить! На что упирает, тать! Щас! Помер! Жив-здоров – и девку выкрал!

– Вроде… – пожал плечами Василь, – впрямь было что-то такое… пришлось Стаху за Полоческое дело взяться… не по своей воле. И девка – это верно – смурая сидела. Это сам заметил…

– Нет, ты смотри, смотри, что пишет! – продолжал клокотать Азарий, – «…к дальней звезде единственной – молитва моя последняя»! Видел я его молитву! Кабы не зашёл – невесть до чего домолились бы! Ух! – в конец зашёлся он от возмущения, – вон… нацарапал! «Ты, моя неведомая»! Ну, да. Неведомая. А его, вишь, такое дело не устраивает! Ему, вишь, любопытно! Руки распускает – с познавательными целями!

Трофимычи нахмурились. Гомон поднялся. Пошли суды-пересуды. Пополз под потолок сизый махорочный дым.

Припомнились тут долгие Стаховы сиденья у ворот. Да и сама скамья, вдруг молодцу вздумавшаяся. Да ярмарка, и невзначай ускользнувшая парочка. Подарки, пляски, внимание.

Упали духом братцы. Неужто – правда, украл? Гназдов оскорбил? Против Бога пошёл? С Василем не посчитался? Сиротку обидел? Их младшенький? Стах?

– По пятам за ним не угонишься, – жёстко проговорил Иван, – надо порыскать, ребята. Поспрашивать, поискать. Где у него дела завязаны – там… Заранее худого утверждать не буду. Помалкивать придётся. А проверить – надо.

– Надо, – мрачно согласился Никола, – труд тяжкий да хлопотный. Быстро не управишься. Потому – шарить предстоит вкупе со своими делами. Заодно – промыслы выправим. Так что – ребятки, давайте делиться. Кому куда. В ближнее время – покоя не будет.

– Да уж не до покоя, – крякнул Пётр, – думали ль когда – что на родного брата пойдёт охота!

Вздохнули братья:

– За грехи нам такое горе. Ан – делать нечего. Придётся мыкать. Ты-то что скажешь, батюшка?

Все разом обернулись к Трофиму Иванычу. Он недвижно сидел, понурив голову. По щеке на седую бороду ползла слеза.

Поутру Зар и пятеро Трофимычей простились с семьями. О тех санях, что выехали из восточных ворот вслед за Лалой и где правил чужой человек, расспросили Гназды у сторожа со всей подробностью. У разъездов узнали о дальнейшем их беге. Потому – взяли поначалу верное направление. Смущало – не было в тех санях Евлалии-девицы. Оно, конечно – спрятаться могла. Не было Стаха? Тоже не оправдание.