Транссибирский экспресс - Страница 23

— Изверг! — сквозь зубы процедила она и бессильно опустилась на откидной стульчик в коридоре, но тут же рывком поднялась: теперь в пятом купе послышалось пение.

Александра Тимофеевна с силой толкнула дверь и остановилась на пороге, с ненавистью глядя на Фана. Тот преспокойно лежал на своей полке.

— Решил не ссориться, Шурочка, — пояснил Фан. — Ехать осталось недолго, женщина ты скандальная. Вернемся, наговоришь на меня, а зачем это нужно? Правильно? — И он весело рассмеялся.

Александра Тимофеевна вошла в купе, опустилась в кресло, устало прикрыла глаза.

Поезд наконец тронулся. Медленно проплыло здание вокзала, лотки, станционные постройки...

«Ну вот, кое-что и прояснилось, — думал Чадьяров, глядя в окно. — Один из тех двоих, с билетом «Фудзи-банка», — охранник важного дипломата, Исида. Так называет его дипломат. Это раз... Второе. Наше пребывание именно в этом пятом купе, по соседству с ними, обязательно. Значит, нужно искать здесь... Неизвестным остается еще один человек, для которого Тагавой был заказан билет в Харбине... Знает ли его Демидова? Знает ли его Исида? И кто главный? Исида? Ведь Демидова обратилась к нему... Или, наоборот, обратилась к нему, чтобы не подвергать опасности главного?.. Все-таки в этой ситуации она поступила неосторожно. Нервы не выдержали. Что ж, неплохо. В таком состоянии чаще совершаются оплошности... Правда, еще не ясен ход операции, ее схема, и все же нужно попытаться внести некоторое смятение в их ряды», — не без удовольствия подумал Чадьяров и улыбнулся, потому что в голову пришла хорошая идея...

В то же самое утро, 19 мая, по улице Харбина, уныло глядя перед собой, брел Паша Фокин. Прошла неделя, с тех пор как он оказался в городе, с которым связывал столько надежд. Все выходило по-другому: гордый инженер Паша Фокин постепенно превращался в бродягу.

Вот уже несколько часов он бесцельно ходил по улицам, потому что идти ему, как оказалось, было некуда. Бесцельно гнал перед собой спичечный коробок, потом остановился перед дверью какого-то кафе, потянул носом и шагнул было вовнутрь, но дверь перед ним захлопнули. В зеркальном стекле Паша попробовал рассмотреть свое отражение — небрит, веки от бессонницы воспалены. «Ох и порадовался бы моему виду товарищ Полозов!»

Обернувшись, он увидел бежавшего по улице рикшу. В коляске сидел толстый господин. Паша кинулся вдогонку.

— Господин Ковров, один момент, подождите! — кричал Паша. — Как с моим делом? Я Фокин, инженер. Помните?.. Вы говорили, что вам нужен разносчик. Я согласен!.. Господин Ковров, я согласен! Умоляю, не дайте совсем опуститься! Да постой же ты! — крикнул он рикше. — Видишь, люди разговаривают!

Ковров ткнул рикшу тростью в спину, и тот побежал еще быстрее. Паша остановился, тяжело дыша, подобрал с земли камешек и бросил вслед удаляющейся широкой спине Коврова.

Он стоял на пустынной узкой улице с одним заметным зданием, по его фасаду большими буквами было написано: «Фудзи-банк. Токио. Харбинское отделение». Паша не знал, что из окна за ним наблюдает сам Тагава, управляющий банком.

— На что он живет? — спросил Тагава у своего помощника.

— Князь подкармливает, повар из «Лотоса».

Помощник перехватил взгляд управляющего и отрицательно покачал головой:

— Ни на что не годен. Болтлив, глуп, самоуверен и совершенно не умеет скрывать своих эмоций...

— Зато свободный человек, — усмехнулся Тагава.

Как только Фан и Александра Тимофеевна вошли в ресторан и заняли свои места, Исида что-то спросил, у господина Сайто и, видимо получив разрешение, вышел.

Александра Тимофеевна проводила его напряженным взглядом, и от Чадьярова это не ускользнуло. Через минуту после ухода Исиды Фан тяжело поднялся.

— Ты куда? — быстро спросила Демидова.

— Я деньги забыл, схожу...

— Сиди! — тихо приказала Александра Тимофеевна, но, увидев поползшие брови Фана, боясь какого-нибудь нового фокуса, мягко добавила: — Потом сходишь, ну прошу тебя, побудь со мной. У меня есть деньги...

Чадьяров сел. После того как он догадался об истинной роли Исиды и о связи операции с едущим в соседнем купе дипломатом, он стал действовать спокойнее. «Она разволновалась, она нервничает, просит остаться. Другими словами, не ходить следом за японцем. Хорошо, посидим...» — так думал Чадьяров, глядя в окно.

И вдруг он словно очнулся после глубокого сна. Все это время, логически выстраивая операцию, борясь с Демидовой, домысливая мотивы поведения каждого из тех, кого он не знал, Чадьяров хоть и часто смотрел в окно своего купе, но так ничего и не видел. И вот сейчас, в первый раз за все время, он понял, что там, за окнами поезда, — Родина...

Пролетел маленький полустанок с красным флагом над крышей, мальчишки бежали вдоль полотна и размахивали руками, на переезде стояли повозки; какой-то парень мыл в луже сапоги и замер, глядя с восхищением на проносящийся поезд, а потом снова поля, степь, степь... И так захотелось Чадьярову выскочить из вагона, пойти по этой степи и оказаться дома! Ничего не говорить и не спрашивать, а просто лечь и уснуть. Дома. И спать долго-долго, а потом проснуться, и чтобы не было ничего позади — ни войны, ни голода, ни разрухи, ни Фана, — ничего. Будто он вчера лег, а сегодня встал. Жена приготовила завтрак, сын сидит рядом... Обыкновенная, очень простая жизнь... Работать в поле, уставать, волноваться по малому поводу: не подвезли вовремя обед или, к примеру, нет подвод, — решать проблемы, которые кажутся вблизи очень сложными, а на расстоянии — пустяком. Словом, жить обыкновенной и такой счастливой жизнью!

Чадьяров с трудом, как после обморока, вернулся в настоящее. Стучали колеса. Мчался поезд, и в этом поезде ехал китайский подданный Фан Ючунь. Напротив тихо беседовали две старушки, официант расставлял тарелки и приборы. Вернулся Исида. Александра Тимофеевна, улыбаясь, что-то говорила Фану.

— Что? — переспросил он.

— Ты не слушаешь меня? — ласково говорила она. — Ешь, у тебя суп стынет.

— Жду твоего разрешения, — хмуро ответил Фан.

— Ну что ты, опять обиделся? Какой ты недотрога! — примирительно сказала Александра Тимофеевна. — Ну пойди, пожалуйста, если тебе так хочется!

— И пойду! Из одного принципа пойду! — Фан встал и направился к выходу.

Демидова проводила его спокойным взглядом. Чадьярову стало ясно: Исида побывал у них в купе. Больше всего он опасался проверки. За пистолет можно быть спокойным — он на месте. А вот мандат... Если Исида вспорет подкладку — это провал...

Чадьяров вошел в свое купе, запер дверь. Снял с вешалки серый пиджак, разложил его на диване. Все было в порядке: подкладка была подшита теми же темно-серыми нитками — Чадьяров узнал свои стежки. На всякий случай он проверил, на месте ли пистолет. На месте.

«Та-ак...» Чадьяров оглядел купе — все было по-старому.

Все, кроме корзинки с рукоделием Александры Тимофеевны. Уходя, она оставила ее на столике, а сейчас корзинка стояла на диване у стенки, смежной с купе Сайто.

Чадьяров осторожно осмотрел корзинку, не трогая ее. Затем аккуратно отодвинул. Пощупал место под ней, приподнял одеяло. Стал осматривать стенку.

И тут примерно в полуметре от наружной стены вагона он увидел еле заметную с первого взгляда карандашную метку. Один из цветков на линкрусте был обведен.

Чадьяров огляделся и на столе увидел карандаш — им была заложена книжка, которую читала Александра Тимофеевна. Чадьяров взял карандаш и на другой стенке, в самом углу, провел им по линкрусту. Метка на стене за корзинкой была сделана этим карандашом. Значит, она сделана не раньше. Точнее, десять минут назад...

Ранним утром поезд медленно подходил к перрону маленькой станции. Александра Тимофеевна, сидя у зеркала, причесывалась. Чадьяров смотрел в окно.

Что-то неуловимо знакомое было в маленьком побеленном здании станции, и в дороге, уходящей от нее в степь, и в облике немногих, в этот ранний час стоявших на перроне людей. Казалось даже, что небо над этой станцией было знакомым.