Товарищ император - Страница 52

Да и то, по причине того, что мурманчане собираются там оборудовать военно-морскую базу и курорты. Хотя конечно, черногорцы – единственные, кто в 1904 году поддержали Россию, объявив войну Японии.

Или Болгария. Почему то мурманчане очень высоко ставят так называемое «славянское братство», пусть на него и плюют те же болгары. Даже турки, мусульмане и исконные враги со времён Петра и Екатерины не в пример лучше относятся к России, чем населяющие Балканы народности. Те, после того, как Германию «сократили», а Австро-Венгрию «поставили на вид» вообще, как говорят на Севере, ОБОРЗЕЛИ. И уже начинают что-то от Российской Империи ТРЕБОВАТЬ. Так что, пожалуй, господин Птицын ошибается по поводу «братства». Придётся его просветить. Впрочем, в Варне северяне строят порт ударными темпами, а поскольку их охрана шутить не любит, то нескольких пойманных башибузуков солдатики подвесили на фонарных столбах без суда и следствия. Ну, а когда местное население попыталось взбунтоваться, прибегли к «спецсредствам»… тут Государь не выдержал и засопел носом. Будь у него нечто подобное в приснопамятном девятьсот пятом, глядишь, не было бы проигрыша в войне, и «желтопузые» не получили бы половину Сахалина и Курилы. Да вернули бы исконно русскую половину Хоккайдо. Эх… Ники огорчённо махнул рукой и сделал большой глоток чая… А хорошо всё-же тогда болгары прослезились и продристались. Говорят, Варна до сих пор благоухает…

И какого… Он всё-таки тогда согласился на уговоры дочерей и принял участие в состязании?! Впрочем, в следующую минуту взгляд Государя потеплел. Запечатлённый на большой цветной фотографии, неизвестного мурманского фотолюбителя в тот момент, когда Николай Александрович, усталый, с грязным, но счастливым лицом вылезает из салона верной «трёшки» навстречу спешащим ему болельщикам, восторженно кричащим: «Ура Победителю!» Смахнул сентиментальную слезу, задумался. Во время многодневной гонки было тяжело. Так ему не было ещё со времён службы. Но сияющие неподдельным восторгом и азартом глаза Ольги поддерживали весь нелёгкий путь от начала до конца. Да и машина не подвела…

Государь поднялся, захлопнул альбом. Он никому не показывал его кроме Аликс и семьи. Но когда пересматривал карточки сам, впервые за многие годы чувствовал себя обычным человеком, с его радостями и горестями, победами и поражениями…

Непривычно гулять по парку, где не каркают вороны…Может все из-за ворон? Что называется накаркали? Революцию, войну с Японией…Кстати о Японии…

«В эту ночь решили самураи перейти границу у реки…». По слухам грядет война на Дальнем Востоке. Японцы решили прибрать к рукам французские, американские и английские колонии в тихоокеанском регионе. Да и на германские косят глаз. Вильгельм теперь ведь наш союзник! Да и опасно такое расползание Японии в размерах. Того и гляди, как перейдут самураи границу у реки!

Самый непопулярный человек в столице – Витте – только ленивый не издевался над графом Полусахалинским! «Витте! Верни Сахалин, битте!». Но Императора политика интересовала гораздо меньше, чем семья! Цесаревны играющие в войну! Это конфуз! Что скажет Евр… Николай резко остановился и фыркнул. Да ни хрена Европа не скажет! Европа теперь – ТЬФУ! И если он не остановит мальчишичьи забавы дочерей, то следом за ними, в Вене, Мадриде, Риме начнут ползать все остальные принцессы. Пора бы уже и начать привыкать, что от того, по какой улице или алее гуляет император России, начинает зависеть и политика и биржевые курсы. Правда, его, Николая, тут заслуги мало. Просто считается, что его действия мысли и поступки идентичны поступкам северян. Черта с два! Отличия есть. И достаточно серьезные. Только вот попасть в Мурманск может далеко не каждый – и здешним европейским агентам влияния приходится гадать на кофейной гуще, выясняя намерения северян и России. А ворон в парке не осталось…Наступают дочери на пятки! …

Что касается Птицына, то его внезапно вспыхнувшая мода на патриотизм волновала гораздо меньше, чем странные доклады военных моряков…

-

* Рецепт коктейля «Арктика» – 50 % водки + 50 % чистого спирта и кубики льда.

…Тогда, три года назад, молодой большевик-экспроприатор Иосиф не мог даже предполагать, что ночной приезд жандармского офицера, надзирающего за ссыльными и того чужого военного так перевернёт всю его дальнейшую жизнь. Всю ночь они тряслись в грохочущем, воняющем нефтью железном самоходе на гусеницах, а утром, едва забрезжило тусклое зимнее солнце, наконец, прибыли на место. Большое ровное поле было тщательно очищено от снега и плотно утоптано каторжанами с соседней каторги. И в самом конце длинного широкого проспекта красовалось нечто огромное, ярко-оранжевое, с разлапистыми крыльями. Через краску кое-где посверкивал металл, а концы крестов, украшающих четыре выпуклости на торчащих в стороны конечностях, почему то были жёлтыми. Дул пронзительный ветер, кружащий позёмку. После тёплой, хотя и вонючей кибитки, установленной на платформе самодвижущейся машины, Джугашвили невольно поёжился. Неизвестный до сих пор полковник, поскольку представиться тот не посчитал нужным, неожиданно вдруг распереживался:

– Замёрзли, Иосиф Виссарионович? Ничего, сейчас в самолёт сядем – там тепло!..

…Затем был перелёт. Что греха таить, по молодости Коба учился в духовной семинарии, и невольно, хоть и давно разуверился во всех существующих богах, всё-таки ожидал чудесного. Что за круглыми окнами вознёсшей его далеко ввысь волшебной машины, словно сошедшей из сказок давно умершей бабушки, появятся пухлые младенцы с музыкальными инструментами в розовых ручках, распевающих песни во славу Высшего Начальства. А если повезёт – то вокруг ангелов мошкарой станут виться души праведников… Но, увы – ни дармоедов с нимбами над головами, всё достоинство которых заключалось в лужёных глотках, ни усердно бивших лбами в полы церквей вместо того, чтобы трудиться, Иосиф Джугашвили за облаками не увидел. Музыка, правда, была. И, можно сказать, что неземная. Слова хоть и русские, да только вот ни инструментов ухо не различило, ни музыки. Грохот барабанов, взвизгивания вроде бы струн и непонятно чего, и дурное завывание:

– Я московский озорной гуляка, по всему Тверскому околотку, Каждая задрипанная лошадь, знает мою лёгкую походку…

Словом, ни мелодии, ни слов. Сплошная бессмыслица. Закутавшись в выданный полковником тулуп, который, несмотря на жару в салоне и уговоры, не стал снимать, разомлевший от тепла Сосо, всё же, смог заснуть. Проспал на удивление долго, когда внезапно заболели уши. Сопровождающий что-то жевал, и было заметно, что полковник чувствует себя хорошо. Заметив, что ссыльный проснулся, протянул ему кубик с непонятной надписью:

– Пожуйте, Иосиф Виссарионович, легче станет!

Джугашвили взял квадратик, завёрнутый в цветную бумажку, с подозрением попытался рассмотреть, но полковник добавил:

– Вы только жуйте, Иосиф Виссарионович, глотать ни в коем случае нельзя. Жвачка хорошая, прибалтийская. Ещё из старых запасов. Специально для такого случая выдали…

Вкус был непонятный. И быстро прошёл. Просто жевать кусок непонятно чего Коба не смог, и незаметно выплюнул её на пол, правда, продолжая шевелить челюстями, чтобы обмануть жандарма. Между тем летающая машина пробила плотный слой серых облаков и стала заходить на ярко сияющую невиданными огнями, дорогу. Толчок, несколько подрагиваний, и вот, наконец, после медленного торжественного проезда машина замерла напротив сделанного из стекла здания в два, а кое-где и в три этажа. На стеклянном доме сияла пылающая огнями надпись: аэропорт Мурманск. К приземлившейся машине подкатил невиданный доселе широкий низкий мотор, вышли вожатые, один из них произнёс?

– Можно выходить, товарищи…

– Пройдёмте, товарищ Сталин.

Приходилось подчиняться. Значит, завезли его вообще на край света. В неведомые земли. Ничего! И с царской каторги сбегали. Нет таких тюрем, из которых не убегали большевики! Вскинул гордо голову, двинулся впереди полковника. Вышел за вожатыми машины, полковник позади. Широкая удобная лестница с перилами. Возле чёрного мотора стоит невысокий седой коренастый мужчина в пыжиковой шапке пирожком и чёрном добротном пальто. Едва Коба сошёл на твёрдые плиты, которыми была выстлана земля, как седой шагнул вперёд и сняв кожаную перчатку на меху, протянул ему руку: