Товарищ генерал - Страница 44

— Здравия желаю, товарищ генерал! — надтреснутым голосом проговорил он.

Харитонов, Шпаго и Миша разделись в предбаннике и вошли в жарко натопленное помещение. Дед спросил:

— Сносно? Аль поддать еще?

— Поддай, дедушка! — из облаков пара ответил Харитонов.

Старик плеснул несколько шаек воды в каменку. Новая струя белого пара вырвалась оттуда и устремилась к потолку.

Харитонов взобрался на самую верхнюю полку и, свесив ноги, весь отдался охватившему его блаженству.

Пот ручьями лил из всех пор его крепкого, мускулистого тела.

Сухой пар врывался в ноздри. Когда облако достигло наивысшего накаяа, Харитонов облился холодной водой.

— Вот это дело! Ну и старик! Где бы мы так попарились!.. — вслух рассуждал он, прохлаждаясь в предбаннике, завернутый в простыню.

Шпаго сидел рядом.

Где ты бродишь,

Моя доля,

Не докличусь я тебе!

неожиданно запел адъютант.

Харитонов подтянул. Голос Шпаго был мягкий, высокий, а у Харитонова густой, низкий. Получалось складно. Дверь предбанника открылась. Показался дед. Он долго молча стоял у входа и, когда песня окончилась, неожиданно смахнул слезу.

— Где ж это видано, чтобы таких людей немец победил? — с чувством проговорил он.

Во второй половине июля ударная группировка гитлеровцев, в составе 6-й армии П-аулюса и 4-й танковой армии Гота, вышла на большую излучину Дона.

Наша 62-я армия вела на этом рубеже жестокие бои. Верховное Главнокомандование советских войск, с целью отвлечь резервы противника от города на Волге, сочло нужным активизировать боевые действия войск Воронежского фронта. Командующий фронтом приказал армии Харитонова нанести контрудар и захватить несколько плацдармов на правом берегу Дона.

Харитонов начал деятельно готовиться к форсированию Дона.

В ночь на 6 августа дивизия Карапетяна была выдвинута на исходный рубеж. По всем подразделениям пронесли овеянное славой гражданской войны знамя.

Политработники объясняли в полках, что оно реяло над головами бойцов, форсировавших Сиваш.

— У этого знамени стоял Фрунзе. Под этим знаменем его видел двадцатилетний командир эскадрона Федор Харитонов, нынешний наш командарм. Он теперь под этим знаменем будет принимать от нас клятву, что выполним приказ Родины, возьмем Корото. як.

Бойцы, старые и молодые, поклялись.

В ту же ночь Харитонов был вызван на узел связи. Командующий фронтом сообщил, что получить понтонные части не удалось.

— Можете ли вы, — спросил он, — форсировать Дон своими плавсредствами?

Харитонов ответил утвердительно.

Вскоре на командный пункт Харитонова, который находился на высотке в трех километрах от Дона, приехал командующий фронтом.

В короткий срок во всех подразделениях были построены плоты, и началась переправа. К исходу дня Карапетян докладывал, что части его дивизии, освободив половину города, не продвигаются вперед. Мешает здание, толщину стен которого не пробивают пушки полковой и дивизионной артиллерии.

— Товарищ командующий, — умолял Карапетян, — накройте мне это здание. Солдаты залегли. Чтобы их поднять, нужен огонь прямой наводкой из стопятидесятидвухмиллиметровой пушки-гаубицы.

Я прошу.

— Держись! — ответил Харитонов. — Постараюсь выполнить твою просьбу. Сейчас вызову Ларина!

Командующий артиллерией армии полковник Ларин был знающий свое дело человек. Сын бедного петербургского портного, он уже в раннем возрасте проявлял незаурядные способности к учению. Благотворительное общество определило Ларина в гимназию. Но этим и ограничилась помощь благотворителей. Содержать себя и помогать семье Ларин должен был своим трудом. Он поступил мальчиком в аптеку, был сначала учеником провизора, то есть выполнял всю черновую работу-мыл бутылки, доставлял лекарства на дом. В 1917 году помощник провизора Ларин собирался поступать в университет. Октябрьская революция изменила планы молодого фармацевта. Он стал красногвардейцем, дрался с юнкерами, охранял Смольный. Затем его направили в артиллерийское училище. Курсант Ларин участвовал в боях против Юденича.

По окончании училища он прошел все ступени своей военной специальности. Ум у него был критический, характер добродушноворчливый. Ларин любил острое словцо. За дело принимался не спеша, казалось — даже флегматично, но если принимал решение, то уже можно было не сомневаться, что оно будет выполнено.

Выслушав Харитонова, Ларин рассудительно заговорил:

— Теоретически, конечно, наша пушка-гаубица должна быть разбита… Но если ее прикрыть огнем дивизионных пушек и сделать поправку на неточность попадания немецких пушек, которые по ней будут стрелять с закрытых позиций… Попытаюсь!

Спустя некоторое время снова позвонил Карапетян.

— Ну что там, товарищ генерал? — упавшим Толосом проговорил он. — Бойцы ждут сигнала к атаке. Я их обнадежил. Можно надеяться?

— Можно! — сказал Харитонов. — Здание накроют, а потом и ты крой!

— За мной дело не станет! — радостно произнес комдив.

— Ну, желаю успеха! — ободрил Харитонов, — Если возьмешь Коротояк, то, кроме награды, — к которой ты будешь представлен, мы присвоим тебе вторую фамилию. Будешь Карапетян-Коротоякский!

Командиром полка, в котором находились 152-миллиметровые пушки-гаубицы, был Усов. Он только недавно пржлял полк. В душе он противился распоряжению Ларина.

— Жаль, товарищ полковник, разобьем гаубицу! Расчет отбежит, а ей смерть! — пробовал он возразить и снова рассказал о том, как был в Москве и как там в нескольких словах маршал артиллерии объяснил ему стоимость каждой такой пушки. — Сколько труда, а главное-души вложено в нее советскими людьми в тылу!..

Но авторитет Ларина был достаточно высок у артиллеристов, и, так как он сам выехал на огневую позицию, все пререкания на эту тему прекратились.

Гаубицу ночью подтянули к реке и под прикрытием дивизионных пушек открыли огонь. В землянке Харитонова зазуммерил телефон. Карапетян радостно сообщил, что снаряд пробил стену здания.

Уже рассветало, когда снова зазуммерил телефон, Опять говорил Карапетян:

— Отчего нет продолжения? У немцев переполох. Но если не будет продолжения, они очухаются, и все дело застопорится!

— Товарищ Сурин! — обратился Харитонов к начальнику разведки, который в это время вошел к нему в землянку. — Прошу лично отправиться к большой гаубице и настоять, чтобы она снова открыла огонь.

Начальник разведки, подполковник, белорус, высокого роста, со светло-синими глазами, с продолговатым мужественным лицом, был из тех людей, с которыми у Харитонова контакт устанавливался с первого взгляда, с первого немногословного разговора.

Должность начальника разведки как нельзя лучше подходила этому нешумному человеку, речь которого была чуть-чуть приглушена, быть может потому, что слух был чрезвычайно развит.

Харитонов не ошибся, поручив Сурину найти гаубицу, ибо найти ее было нелегко. Сурин нашел ее по ряду тех догадок, которые, как по цепочке, привели его почти на самый берег Дона. Широкий гусеничный, след тягача, тащившего гаубицу, обрывался возле капонира, наспех отрытого в густых зарослях лозняка. Сурин удивился, что возле гаубицы никого не было. "Где же' расчет?" — недоумевал он. Но едва он начал приближаться к орудию, как из кустов, справа и слеза, послышались окрики:

— Стой! Кто идет?

Сурин остановился.

— Мне надо командующего артиллерией…

— А вы кто будете?

— Я — Сурин.

Опять послышалась, передаваемая по цепочке, негромкая короткая речь.

— Проходьте! — милостиво произнес голос из-под обвитой листвой каски.

Сурин, слегка пригнувшись и с трудом раздвигая сросшиеся ветви ивняка, добрался до лощины, в которой сидел Ларин.

— Положение хуже губернаторского, — деланно ворчливым тоном заговорил командующий артиллерией. — Теперь застряли до вечера. Иначе не увезти гаубицу!.. Главное, ты понимаешь, пользы никакой… Здание пробили, а бойцы не поднялись!

Сурин сорвал кленовый лист и, покусывая черенок, сел рядом.