Товарищ генерал - Страница 18

— Ну, как учение? — спросил Харитонов.

— Бойцы грамотные. Расписаться на броне бутылкой смогут! — неторопливо, как бы взвешивая каждое слово, отвечал старший сержант. — У меня, товарищ генерал, быстрее всех соображает вот этот, Орлов! — указал он на высокого ополченца с бородкой клинышком. — Да вот беда, хотят его у меня забрать в повозочные.

— Это почему?

— Так что, товарищ генерал, переросток он!

Высокий худощавый ополченец впился взглядом в Харитонова.

— Сколько вам лет, товарищ Орлов? — обратился к нему Харитонов — На этот вопрос позвольте не отвечать! — ответил боец. — Я никуда из этого подразделения не уйду. Лета мои здесь ни при чем.

Один из сопровождавших Харитонова командиров спросил:

— А если приказ?

— Все равно не уйду!

— Кто это вас учил приказу не подчиняться? — вспыхнул Ельников.

— Никто не может мне воспретить с оружием в руках защищать Родину! невозмутимо сказал старик.

— Но если для строевой части не положен ваш возраст? Придется перевести в хозяйственную часть! — спокойным тоном сказал Гущин.

— В хозяйственную часть? — посверкивая глазами, сказал старик, — Я в старой армии полком командовал, в гражданскую — бригадой. Да-с! А то, что снят с учета и садоводством занимался это не моя вина… Годы! На восьмой десяток перевалило!.. Да-с!

Немец подошел к городу, а мне что прикажете? В Ставку писать, чтобы заново аттестовали?

Орлов извлек из бокового кармана ватной куртки военный билет и протянул Харитонову.

Харитонов, прочитав, вернул документ.

— Будем хлопотать о присвоении вам нового звания! — твердо проговорил он.

Возвращались в темноте, с потушенными фарами. Шпаго вылез из машины и отправился разведать путь. Харитонов пошел вместе с адъютантом.

— Как тебе нравится Гущин? — спросил он.

Как вам сказать, товарищ командующий? Я могу только судить, хороший он или плохой человек. Способности, образование — это все, конечно, имеет значение. Но для меня главное не в этом.

— А в чем?

— Я уж сказал вам.

— Ну, как ты считаешь?

— Считаю — нехороший человек!

— Почему?

— По тому, как он вам про убитых докладывал.

Харитонов, замолчав, насупился.

— Ты, брат, суров! — деланно недовольным тоном возразил он и, помолчав, добавил: — Впрочем, я это тоже почувствовал.

Хотел проверить впечатление. Не понравилась мне эта черта в Гущине. Ведь если положа руку на сердце спросить, из-за чего мы с тобой по этой степи мыкаемся? Хотим, чтобы каждый человек пожил при коммунизме. Можешь ты себе представить, какая это будет жизнь?! Каждая душа другой будет доступна. Сейчас этого еще нет. Я вот, например, прихожу на узел связи. Вижу-сидит девушка. С сочувствием на меня смотрит. Я, ты знаешь, женат.

Жену люблю. У меня уж-такая могла быть дочка. Есть в ее возрасте сестра в Рыбинске и в Ростове племянница. Будь она моей дочкой, сестрой или племянницей, никто бы слова худого не сказал, если бы я ее к себе позвал. Мне бы на нее смотреть, голос ее слушать. Я бы через нее понял тысячи других, которые на той почве выросли, что мы кровью своей удобряли. А если я ее позову, ты представляешь, что произойдет? Какие разговоры пойдут?

Как к ней станут относиться? Ведь самое плохое могут подумать, Да нет, тебе этого не понять!

— Мне не понять? — с чувством возразил Шпаго. — Я, если хотите знать, очень даже хорошо понимаю. Если будем живы, приезжайте после войны в город, где я служил, спросите там о Шпаго. Вам никто не ответит. А спросите, "Знает ли кто Леню7" — весь город скажет: "Леня? Лейтенант? Как не знать!" А почему?

Я был очень отзывчивый. Оттого, быть может, что родился в казарме. Отец был старой, царской армии унтер-офицер. С солдатами суров, а со мной еще строже обходился. Оттого и вырос впечатлительный. Вот иду я, например, по этому городу, вижу — идет женщина и два ведра воды тащит. Невмоготу ей. Я ведра отбираю, подношу. А мне уже весь город в глаза тычет, — Дес ь, неспроста. Или такой случай. Иду, смотрю — афиша. К нам в ДКА какая-то труппа приехала. Дают спектакль. Читаю, что за пьеса и кто участвует. А за спиной женский голос: "Как бы мне хотелось на эту пьесу попасть!.." Оборачиваюсь. "Почему вы так вздыхаете?" — "Ну, как же! Туда по приглашению!"

Вижу-девушка интеллигентная, культурная. Пригласил ее. И так мне с нею хорошо было ту пьесу смотреть. Много ценных замечаний выслушал. Одним словом, культурно провел вечер. А на другой день сослуживцы говорят: "Что же это ты, Леня? Неужели не мог получше девушку пригласить?! Ведь она на одну ногу прихрамывает!"

А я, товарищ генерал, верите, этот ее физический недостаток даже не заметил. Такая у нее содержательная душа!

Вдруг Шпаго насторожился. Кусты пошевелились. Он замедлил шаг, прислушался.

— Не нравится мне эта прогулка, товарищ генерал! Ночь. Надо возвращаться к машине! Можем на их разведку наскочить.

Ветер разогнал тучи. Лунный свет залил поляну. Отчетливо обозначились кусты слева от дороги. За кустами, по стерне, узкая тропа вела к селу на взгорье.

Харитонов быстро зашагал к кустам. Едва он раздвинул ихвыскочил огромный рыжий гитлеровец. Харитонов кулаком ударил его. Выбежал другой, вертлявый, тощий.

Шпаго, подбежав, выстрелил из пистолета в рыжего. Рыжий, падая, из последних сил что-то хрипло прокричал напарнику. Харитонов, обезоружив второго гитлеровца, сцепился с ним.

Шпаго уложил и этого.

Увидев оцарапанные руки генерала, адъютант воскликнул:

— Ну что, товарищ генерал? Видите, я был прав!

Харитонов молча смотрел на убитых.

— Интересно, какой части! — отдышавшись, проговорил он.

Шпаго обыскал убитых, взял документы и, подойдя к машине, которая с трудом двигалась по размытой дороге, велел Мише повернуть обратно.

Несколько минут ехали молча.

Машина наконец выехала на шоссе и пошла быстрее. Харитонов неожиданно повернулся к адъютанту и живо рассказал о той озорной, не знающей преград, не помнящей себя удали, которая овладевала им в юности, когда он в дни масленицы выступал в бою на колышках один на один против самого сильного парня из соседнего села Петровского и под дружный смех, одобрительные возгласы обращал в бегство своего соперника.

В конце Октября на правом фланге 9-й армии был готов противотанковый район. — Учения 136-й дивизии подходили к концу.

— В распоряжение Харитонова прибыли две танковые бригады. Пора было приступить к составлению четкого плана расположения частей и их действий в предстоящей операции.

Составление плана задерживалось оттого, что Харитонов все еще не находил ответа на вопрос, упорно занимавший его: как создать глубоко эшелонированную оборону из тех поредевших частей, какими он располагал?

"А что, если не уплотнять войска на стыках, а прикрыть их более глубоко?"

Харитонов отстранил от себя эту мысль, чтобы вернуться к ней в болееспокойном состоянии.

Он позвонил члену Военного совета. Корняков, определив по тону его голоса, что разговор не терпит отлагательства, не заставил себя ждать.

Корняков был сверстником Харитонова. Ростом он был чуть выше, коренастее, светлорус, полнолик. В ясно-голубых глазах играла сдержанная улыбка без тени насмешки или иронии. Медлительность его движений не имела отпечатка ложной внушительности, а его молчание не было надменностью, которую нередко напускают на себя люди ограниченные. Он говорил мало, но слова были свои, ясно выражавшие мысль. Корняков принадлежал к людям, которые даже' в самые тяжелые минуты не облегчают себя тем, что в общежитии называется "высказать все наболевшее", но очень хорошо умеют слушать других. Он был из тех. политработников, которые не торопятся завоевать дешевый авторитет у строевых начальников. Сначала такие люди не нравятся, но зато потом с ними устанавливается такая полная, в глубоком смысле этого слова, дружба, которая способствует успеху в боевых делах.

Родился Корняков в низовьях Волги, учился в школе садоводства, мечтал о том, 'как будет разводить сады в засушливых местах. Рано вступив в комсомол, он стал организатором сельскохозяйственной коммуны.