Товарищ "Чума" 3 (СИ) - Страница 49

Заскочив в небольшую молодую рощицу, произраставшую на самой опушке леса, я остановился и прислушался. Вот уже некоторое время я не слышал выстрелов. Тишина, повисшая над утренней Тарасовкой, нарушалась лишь рычанием мощных дизельных двигателей. К домику деда продолжали стягивать даже танки.

— Прости, товарищ мой Чума, что ничем не сумел тебе помочь, — послышался знакомый тихий голос за моей спиной.

Я обернулся. Так и есть — леший.

— Видел я всё… Но не имею силы на открытой земле… — словно оправдываясь, произнёс он. — И силу для тебя раздобыть не сумел… — шумно вздохнул он, виновато разведя руками.

— Не вини себя, дедко Большак — ты и так много для меня сделал! — Портить отношения с лешим мне было совсем не с руки.

К тому же, без его погодной аномалии, браться за освобождение злыдня выглядело совсем нереально. Но тогда бы дед, наверное, остался в живых… Сложный вопрос, который я постоянно прокручивал в голове: если бы я знал о случившемся заранее, пошел бы на такой «размен» или нет? И однозначного ответа у меня на него не было…

И родной дед, прикрывающий мой отход, и Лихорук, не пожалевший для моего спасения своей жизни, были для меня особо дороги. Поэтому гадать, кто из них более «ценен», не было никакого смысла. Надо было жить и сражаться с врагом дальше, а не рефлексировать, проливая тонны никому не нужных слёз. А вот когда мы победим, тогда обязательно и оплачем всех павших.

— Ты случайно не знаешь, дедко Большак, где моего злыдня сейчас носит? — поинтересовался я.

— Как не знать, знаю конечно. В моём лесу для меня никаких тайн нет. Пришлые людишки какой-то сильный оберег против силы и нечисти с собой привезли. Нет твоему злыдню сюда хода. Дома он тебя ждёт — в Гнилом углу.

— Постой, а как же ты? На тебя этот оберег не действует? — заинтересовался я.

— Действует, вздумай я из своей вотчины выйти. Но чтобы меня в моём же лесу, моей же силы лишить — такой фитюльки недостаточно! — важно произнес старичок. — Тута посильнее чего надыть! Ведь я — это лес! А лес — это я. И вместе мы такая сила, что во времена оные многие боги о неё зубы обламывали. Куда уж какому-то оберегу, — разговорился леший.

Всё-таки, гложет его какая-то вина передо мной. Хот я так не считаю, но и успокаивать его не буду. Может, скоро его помощь еще понадобится, и он из кожи будет лезть, чтобы не ударить в грязь лицом. Жаль, что не удалось ему силы для меня раздобыть.

А она бы сейчас не помешала, несмотря на этот грёбаный оберег. Ведь то, что один человек придумал, другой завсегда обойти сумеет. Нужно только как следует пораскинуть мозгой — решение и придёт. А там кое-кому основательно не поздоровится! Из кожи вылезу, но смерть деда не будет напрасной!

— Дедко Большак, а дорожку к дому не откроешь? — попросил я. — Силой-то своей я воспользоваться сейчас не могу.

— А тут сила твоя и не надобна, — произнес лесной владыка. — Слова моего и без твоего ведовского дара вполне достаточно. Шепни его и откроется тропинка лесная.

— Надо же, действительно без промысла работает… — Изумлённо качнул я головой, когда чудесная тропинка развернулась у моих ног.

— Всё в этом лесу по слову моему делается! — немного самодовольно заявил лешак.

Но, так-то, он прав.

— Благодарствую, дедко! Прости, но пойду я…

— Иди, товарищ мой Чума! — Степенно кивнул лесной хозяин. — Слишком много сегодня испытаний на твою долю выпало.

И я устало зашагал в сторону дома. Только что сказать… как оправдаться за гибель деда перед моими девчонками, я так и не знал. Горечь потери самого близкого, дорогого и любимого человека в этом мире, память о котором я принес из будущего, продолжала меня терзать неимоверно. Но и заниматься самоедством я не планировал.

Нужно было срочно садиться за изучение колдовской матчасти, повышать свой боевой уровень, и практиковаться, практиковаться, практиковаться! А в поход за силой можно будет отправиться и в другие подразделения оккупантов, не имеющие блокирующего магию артефакта.

Он — вещь редкая, раритетная. И на всю фашистскую армию его явно не хватит. А при помощи промысла злыдня мы столько силы запасём… Да и фокус с кровавой дриснёй повторить можно.

Едва я ступил на поросшую травой землю Ведьминой балки, как меня едва не сбил с ног самый настоящий смерч. Это Лихорук в бестелесной форме накинулся на меня в радостных чувствах. Не прошло и мгновения, как он воплотился в физическое тело, и уже сжимал меня в крепких объятиях своих огромных рук.

— П-прати-ш-шшка Ш-шума ш-шиф-ф! Лих-хорук ш-штал! Лих-хорук надеялся! Лих-хорук ф-ферил, ш-што п-пратиш-шка Ш-шума ф-фернётс-са!

На его истошные крики, переполошившие даже стаю ворон, обитающих возле дома, из избы выскочили мои красавицы хозяйки. Ловко оттеснив от меня злыдня (в такой момент даже опасно смертельная нечисть не решилась с ними спорить), они повисли у меня на шее, обливая горючими слезами радости.

Наконец, истерзанный объятиями и поцелуями, я был милостиво отпущен «на волю». Но радость встречи была неминуема омрачена горечью от понесенной потери, и это было неизбежно.

— А Ваня? — первой спросила о старике Акулина, заглянув мне в глаза.

Я даже не успел ответить, как она всё поняла, всхлипнув и закрыв лицо ладонями.

Только после этого я понуро мотнул головой:

— Нет больше Ивана… Погиб смертью храбрых…

Плечи Акулины затряслись сильнее, и Глафира Митрофановна крепко прижала дочку к себе. Она стойко приняла эту «черную весть», но даже у неё из глаз выкатилось несколько слезинок.

— Как это случилось? — глухо поинтересовалась она.

— Его смертельно ранили при попытке прорваться… Нас окружили, и он остался прикрывать мой отход. У него получилось, а мне удалось вырваться из окружения…

— Ты уверен, что рана была смертельной? — уточнила мамашка.

— Уверен, — убежденно заявил я. — Ты же знаешь, что мне доступны такие возможности, — не вдаваясь в подробности, ответил я. — Он умер еще до того, как я добрался до леса…

Глафира Митрофановна еще крепче прижала к себе Акулинку, зарывшись лицом в её волосы, и замерла, сотрясаемая рыданиями дочери. А я стоял, опустив руки, и не в силах ничего сказать. Было хреново, как никогда еще, наверное, не было в этой жизни. И в этой ветке реальностей, и в моей родной.

Но я уже это принял, как данность, которую был не в силах изменить. Пусть мои девчонки поплачут, чтобы тоже это принять. А ведь война еще совсем не закончена, и таких вот тяжелых и горьких моментов будет еще много. А прекратить это кровопролитие, словно по мановению волшебной палочки, сил не хватит ни у одного, даже самого могучего волшебника, даже на самом голубом вертолёте.

Лихорук тоже всем своим внешним видом выражал сочувствие и скорбь. После того, как граница действия обережного фашистского артефакта осталась где-то позади, наша с ним энергетическая связь восстановилась.

Так что отголоски моих мыслей, чувств и общего состояния злыдень сейчас воспринимал очень остро, буквально, как свои собственные. С одной стороны, такой эффект от магической связи был очень удобен — в битвах мы с одноглазым братишкой действовали, буквально, как один отлаженный механизм. Но с другой стороны каждый из нас испытывал определенные «неудобства», когда «напарнику» было плохо. И в этом смысле Лихорук «отхватывал» куда больше моего.

Неожиданно злыдень замер, поставил свои длинный и узкий нос «по ветру», как будто к чему-то принюхиваясь. Сделав несколько шумных вдохов, усиленно шевеля ноздрями, он прошепелявил:

— Х-хранитс-са с-сдвигаетс-са…

— Какая граница? — не понял я.

— Гадс-ский оп-перех-х, — пояснил братишка. — Он дф-фиш-шетс-са. Фрах-хи п-пратиш-шки Ш-шумы ух-ходят… П-пех-хут как трус-слиф-фые с-сайтс-сы!

Лихорук говорил мне что-то еще, но я уже этого не слышал, в моём сознании натурально так «полыхнуло» — вернулась моя «фиктивная» псевдопамять из этой ветки реальностей. Причем, не тусклая и забытая, словно подёрнутая пеленой времени, а сочная и красочная. Я стоял, ничего не видя и не слыша, как будто пришибленный. Ведь возвращение памяти могло означать только одно…