TothFaiarta. Мраморная луна (СИ) - Страница 29
Пламя в чаше льнет к пальцам — и ты невольно вскрикиваешь, когда я окунаю в него ладони. Ожог омывает очистительной болью… и нить заклятия со звоном лопается, освобождая часть силы, что волной устремляется куда-то вглубь, вниз, к самому фундаменту строения… сквозь три уже взломанных замка.
Вы о чем-то нервно перешучиваетесь, следуя за мной по пятам. И все, на что я сейчас способен — молиться, чтобы никто из вас не поплатился за мое желание разобраться с происходящим. Потому что я как, вероятно, никто другой понимаю, насколько опасным будет наш бой. Даже Аришок не представляется мне столь опасным противником, как Архонт Ио. Хотя, конечно… Хм-м… что ж, подозреваю, что рано или поздно мне представится возможность сравнить…
И скорее рано.
Опять-таки, при условии, что мы выживем сегодня. Вторая чаша — ледяная, и ее холод обжигает не слабее пламени. Третья обдирает раненую кожу вихрем острых песчинок… С каждой лопнувшей нитью все явственнее чувство приближения чего-то… кого-то неимоверно могущественного. Последний шанс отказаться от этого безумия…
— Хоук! Это последняя! Уверен, что не хочешь отказаться? — Все чаще мы с Варриком мыслим одинаково… Кровь не вода, спиртом не разбавишь, как говорил Хозяин…
По пальцам скачет крохотная молния — и последняя нить, словно обрезанная тетива, хлестким откатом бьет по мне же. Неприятно, но… плевать.
— Подожди, Грег…
Грег… Почему же ты никак не можешь заставить себя назвать меня Гредом? Я не хочу забывать того, что сделало меня тем, кто я есть. Не хочу забывать КТО я. Монстр. Тварь. Лжец. Но иногда мне кажется, что ты питаешь подсознательную неприязнь к этому слову — к самому набору звуков. Рядом с тобой, отогреваясь в тепле твоих рук, я все чаще забываю о том, что я недостоин всего, что сейчас у меня есть… Твои пальцы невесомо скользят по моим ладоням, что испытали на себе силу четырех стихий. Последняя, пятая — Кровь — замыкает саму печать.
Коснуться твоих пересохших и растрескавшихся губ своими — быть может, в последний раз. Коротко кивнуть Волчонку и Варрику. Улыбнуться Изабелле. Я не буду говорить этого никому из вас… но вы и так все понимаете. Никогда, ни перед каким боем я не прощался с вами — безмолвно, только жестами и взглядами.
Кинжал привычно ложится в ладонь — и каждый шаг на возвышение воскрешает в памяти то, как я десятилетиями шел к Алтарю. Те же три высокие ступени, столь узкие, что на них можно уместить лишь носок сапога. Те же четыре курильницы на кольце рун. Только вместо базальтовой плиты — исчерченное узорами заклятий и комбинаций углубление, на котором едва заметно мерцают трещины. Не физические, нет. Магия рвет печать изнутри — и даже если я сейчас передумаю, через день, неделю, максимум месяц она разлетится на куски, выпуская того, кто уже пытается проломиться в наш мир сквозь истончившийся барьер.
Порез на ладони глубокий и тонкий, как волос — кинжал всегда в отличном состоянии, и несколько лиловых капель срываются вниз, на руны Защиты. Три. Два. Один.
Магия бьет как кнут со стальным оконечником на хвостовище, заставляя само пространство раздаться в стороны, выпуская физическое воплощение концентрированной силы, что удерживала Ио там, где он был. Это до замирания сердца прекрасно. Потоки, тонкие, как кружево в руках неваррской мастерицы, сплетаются в сложные покровы, отчего-то напоминающие мне саван. Смесь магии Духа и Энтропии, плетение лучших некромагов… и где только Стражи их разыскали?
Ладонью провожу сквозь сияние, касаясь переплетений… нет, нельзя. Пальцы сжимаются в кулак. Нельзя, чтобы ты увидел, что я могу различать эти потоки. Прости, любовь моя. Снова я лгу. Как обычно.
Ключ, словно живой, тянется в это сияние, рвется, желает окунуться в чистую магию. Откованным из чистого лириума, что может принять любую форму по воле его носителя, он, тем не менее, обладает условным ограниченным сознанием, псевдо-разумом, как любой сложный артефакт, и весь путь я вынужден был сражаться с ним за то, чтобы он держал вид кинжала, хотя то и дело Ключ норовил стать в моих руках посохом…
Сейчас его желание почти сбылось. В сиянии его очертания размываются, растекаются, сменяя одну форму за другой — посох, кинжал, меч полуторный и двуручный, лук, булава и топор… и снова посох. Ну уж нет…
Додумать я не успеваю. Магия взрывается неудержимым вулканом силы, выплескиваясь вовне, рассыпаясь искрами. Перевернуться, вскочить на ноги — и в моей руке вновь крюкообразный кинжал, алым глазком Кристалла Крови глядящий на мир.
Ларий разглядывает Искаженного магистра с каким-то жадным интересом. Убить бы его… впрочем, сейчас не до того.
Земли гномов? Что ж, он мог это решить, увидев Парагонов, что стоят на страже его Узилища. Архонт Ио… озадачен — недостаточно точное слово. Ошеломлен — но даже века заключения не заставили его растерять умение держать лицо. Такой до боли знакомый выговор, такой до ужаса привычный тон… И то и дело — замена слов Торгового на классический Древний Арканум — привычки изжить невозможно… Насмешка судьбы, все мы, кто сейчас пришли в Башню, знаем его. Мы с Волчонком — как дети Империи, ты — как маг Круга, Белла по непонятным мне, но явно весьма весомым причинам, что я выяснил случайно, застав ее за чтением какой-то книженции по магии на пару с Мерриль… Варрик и Ларий получили великолепное образование — один как Торговый Принц, второй — в любом случае как Страж, но, быть может, не раньше. Его имя указывает на происхождение из аристократов.
— Ты! Ты служитель Храма Думата? Вынеси меня отсюда, я должен поговорить с Первым Аколитом.
Ты вздрагиваешь, растерянно поддергивая накидку, так, словно тебя зазнобило от одного его присутствия:
— Думат был первым из Древних Богов, кто стал Архидемоном. Но… его Храмов не существует со времен Древней Империи!
Если бы ты знал, насколько ты ошибаешься, счастье мое… Даже Фенрис едко хмыкает за моей спиной — он тоже знает, но тебе не расскажет. Его Печать ему не позволит…
За этой беседой я почти полностью пропускаю фразу Архонта… кроме последних его слов, что щелкают в воздухе будто хлыст. Только огромным усилием воли я заставляю себя остаться стоять, когда он требует, чтобы мы пали ниц. И краем глаза замечаю, как дергается, словно тоже борется с собой, Волчонок.
Что я могу? Лишь продолжать свою игру… Я знаю мощь Семи… и пусть я пытался отринуть их культ, он слишком глубоко пророс в мою душу и сердце. Слишком много крови и боли я перенес… и теперь могу лишь надеяться, что Боги не сочтут мои слова оскорблением.
— Ты чудовище! Ты Проклятый, ты оскверняешь нашу землю! Я не отпущу тебя!
Его взгляд слишком пристальный, слишком… всепроникающий. Он чувствует? А быть может и неоспоримо знает, кто я такой… Что-то взвешивает, прикидывает, приценивается…
— Это ты… я чую, как пылает в тебе кровь… ты — одна из причин моего заточения… Думат! Владыка! Ответь, не сон ли недремный это? — на его изуродованном самой магией лице появляется выражение сожаления, и голос неожиданно становится тише, временами все так же соскальзывая с не слишком понятного из-за акцента и особенностей манеры речи Торгового на Древний Арканум. Он смотрит в огромный арочный проем на плывущий в небесах диск Луны, странно мерцающий. Она кажется Мраморной, что просто невозможно, ведь сейчас лето, и вздыхает, чуть прикрывая глаза и будто купаясь в ее серебристо-лазурных лучах. — Свет… Мы шли на Золотой свет… Ты предложил нам… силу самих Богов — в помощь. Больше, чем прежде… Чище… Ближе к вам… Но она оказалась черной, оскверненной… несущей Тьму… Ту, что царит до сих пор, я чувствую это… Но как долго?!
Бог не мог обмануть… Я слишком часто был Вместилищем, слишком часто соприкасался мыслями с одним из Них. Так смешно и так глупо… Вас просто надули. Думат ли ответил вам? Сомневаюсь… Только вот кто? Впрочем, сейчас, спустя более чем тысячелетие по времени Тедаса это уже не имеет значения… Ларий охает — тихо, слишком по-человечески для существа, наполовину, если не более, сожранного той самой Скверной: