Тот самый сантехник. Трилогия (СИ) - Страница 199

«Может там и таблетку какую от души назначат», – прикинул Боря, на телефон свой внимания нисколько не обращая. Тот звонил без умолку, но большинство номером неизвестны.

Пока Стасян пошёл справку оплачивать и в очереди получать, Боря на лавочку присел в ожидании. Но его оттуда быстро попросили. Народу в коридоре – тьма. Пришлось в приёмное отделение пересесть. Там как раз тишина и благодать. Кроме уборщицы никого. А розетка – рядом, пожалуйста. Под пылесосы вывели после ремонта. Да пылесосом выдать забыли.

Под ритмичные взмахи тряпки Боря и отключил телефон подаренный, вставил зарядку в старый, а заодно туда и симку старую переставил. Теперь номер потеряют свою таинственность и во вполне понятные «Наташка», «Дашка», «Яна» и прочие «Ирина Олеговна» перейдут. Этой ещё вообще член нужно подарить. Да лучше побольше. А за ним ещё к бате стоит сгонять. Самого батю тоже неплохо бы услышать.

«Ладно, ладно, пакет провизию ему завезу, он и рад будет», – прикинул Боря.

И пока возился с телефонами, вдруг услышал речь немецкую вдалеке. Как будто порнуху рядом снимают в смежном с приёмным отделением. Проход туда открыт настежь по причине мытья полов. А уборщица удалилась с вёдрами воду менять.

Боря уши навострил, приблизился. А немецкий только громче. Сложно его с другим языком перепутать. Как будто лошадь с набитым ртом кашляет.

Глобальный осмотрелся и в отделение приёмного покоя шагнул. Помещение ближайшее вроде закрыто, а вроде и нет. После нового ремонта двери то старые оставили. Красили летом. А те зимой усохли и щель в палец. Не закрываются двери полностью.

Боря снова приблизился и в щель ту заглянул. А там мужик сидит в смирительной рубашке на кровати. Но ноги свободны. Колени под себя подгрёб и качается. То лбом в подушку тыкается с вопросом «баня или сауна? Баня или сауна?!». То головой качает из стороны в сторону, спрашивая на немецкий манер что-то вроде «быть или не быть?».

И мужик подозрительно знакомый, с лысинкой блестящей.

– Твою мать, Олаф! – воскликнул Боря и в палату без задней мысли вошёл. – Ты чё там забыл?

На него тут же шестеро с кроватей смотреть начали. Все в сонный час послеобеденный тихо сидели. Санитары и расслабились, на обед отойдя. Но с другой стороны, и предмета для обсуждения особо не было. А как новенький появился – загалдели сразу.

Один давай ему про контрнаступление и манёвры рассказывать при преимуществе в воздушных силах и атаку с космоса, если потребуется. Да только чем – не уточнил.

Другой кричит, что масоны доллар на юань меняют, и на крипту налегать нужно, как на самый надёжный инструмент влияния свободной мировой общественности.

Третий заявил пылко, что раньше лучше было, а как сейчас – не ясно, но точно хуже.

Четвёртый молчит, но покрывало над ним дёргается где-то в районе паха. И видно, что занят человек, но общественной движухе рад и одобряет разом.

Все что-то говорят или делают разом, отметил Боря, только Олаф продолжает качаться на кровати и с подушкой разговаривать.

Сантехник к нему поближе подошёл. Плеча коснулся даже.

Не узнал, может?

«Что руки связали, это ничего. Он и раньше то ими особо не работал. Главное, чтобы голова на месте осталась», - прикинул внутренний голос: «Ну или чем он там раньше думал, когда в Россию собирался на заработки?».

Боря хмыкнул, но внутренний голос добавить ничего не успел.

Рядом мужик подскочил, принялся раздеваться и кричать:

– Они же всё распыляют! С самолётов! Ночами. Мы все болеем же, кашляем. Аж устали. А они там себе сидят и радуются. А всё почему? Потому что вакцина – яд, а прививка – микро-чипирование. Нам же когда жидких терминаторов ввели всем, мы сразу от божественной сути обнулились. В рай нас больше не возьмут. Это уже как пить дать. А выпил я за свою жизнь не мало. А тут иду в магазин – белый снег. Иду обратно – жёлтый. Распыляют? А? Нет, ну распыляют же!

Боря от мужика отвернулся, теряя нить разговора и снова Олафа внимание попытался привлечь.

– Олаф, ты чего? Под лекарствами? Тебе вкололи что-то? Олаф! Очнись!

Пациент с видом блаженного лишь на миг повернулся к Боре, окинул невинными глазами, в которых мелькнула искра осознания, и сказал, а может быть даже спросил:

– Это что получается, хуй хуйни хуёвее? А как я это им переведу? – и попытался за нос себя лизнуть, да не вышло. Тогда он тут же добавил. – О, не-е-ет. Моя песенка спета. Но кем спета? Я, знаете ли, не заказывал. А вдруг ещё и диджакею платить придётся?

– Что ты несёшь, Олаф?

Напарник не ответил, засмотревшись на мужика, над которым покрывало дёргалось, дергалось, да перестало. А мужик только на бок повернулся и отрубился с видом знатока жизни.

«Кто понял жизнь, тот не спешит», – снова хмыкнул внутренний голос.

Едва Глобальный поборол желание подзатыльника Олафу отвесить, как из угла снова псих подскочил.

Он кинулся к Боре и снова давай кричать в стиле «нет, ну вы видели?»:

– Нет, ну разве это молоко? Да я его с огурцами жрать могу! А разве это огурцы? Да они даже в жопе не маринуются! ГМО и глютен вокруг. Ещё и смазаны козюлями, чтобы дольше хранились. А я чего? Я за правду. Я за народ!

Боря, стараясь не слушать психов, Олафа за плечи взял, встряхнул:

– Мергештольц, зассанные ты пассатижи! В себя приди!

Но Олаф словно загрустил, что покрывало больше не дёргается.

– К тебе там жена прилетела! – заявил Боря. – Как там её… Христина?.. Точно. Кристина! Делать то что дальше? Куда мне её теперь засунуть?

Олаф сморщил лицо, посмотрел в потолок и сказал:

– Нет, когда по тысяче за кубометр я ещё тянул, когда по две – прогорал, а как по три стал – заочно развёлся.

– Чё за бабйня?! – не понял Боря, начиная уставать от этого представления.

Олаф подскочил резко, едва с кровати не упав, и добавил речитативом, на распевках, как будто в хору упражнялся.

– Как не мер-е-е-й, не воро-о-очай, ху-у-у-й пизды-ы-ы всегда-а-а коро-о-оче!

Боря за ворот его подхватил тут же, чтобы в себя пришёл. Но тут в палату уборщица вошла. И морально-воспитательные процедуры пришлось свернуть.

– Эй, ты что тут забыл?

– Да мне этого дебила забрать! – ответил Боря. – Сидит тут прохлаждается, симулянт чёртов! А мы его всем городом ищем. На работу не хочет идти.

– Шпрехен зи дольч! – крикнул Олфаф. – Шпрехен? Нихт?

Уборщица ведро поставила, подошла, присмотрелась и с нарастанием спросила:

– Чего-о-о?

– А нахуя козе баян, спрашивается? – тут же ответил Олфа. – Найн боянен, фройлян давай. Фройлян зер гуд!

И без зазрения совести бабку в щеку поцеловал.

– Ах ты шляпа немецкая! – уже за шкирку подхватил его Боря. Симуляции симуляциям, а бабушек трудовых обижать – не позволительно.

Но бабка-божий одуванчик и сама не робкого десятка оказалась. Подхватив тряпку, Олафа по всем сусалам прописала. А тот только лыбится, как будто дюжина гурий его маслом мажет, и всё грудью обширной. Мужик ещё рядом снова повернулся к ним и давай дёргать под покрывалом.

«Вот же ненасытный», – невольно подумал Боря и сам добавил напарнику, но лишь словесно. Сложив дважды два, всё ведь просто получалось.

– Бабу на меня свою переложить хочешь?! – прикрикнул Глобальный. – Шкура ты продажная. Ну-ка поднялся быстро и домой дуй! Сам свою фройлян зер гуд там. Как можешь, конечно. Это твоя забота.

Но Олаф лишь с кровати скатился и рассмеялся в голос. А следом санитары в палату вошли, не зная кого первого растаскивать.

Задерживать не стали. Скорее на выход попросили. А затем Борю к доктору отвели. Пусть сам определяет кто псих, а кто нормальный.

С большим удивлением Глобальный на профессора посмотрел в кабинете. Это был тот же пожилой профессор, который выписывал его из отделения интенсивной терапии.

– А вы что здесь делаете, док? Помните меня?

Доктор Борю признал. И двух месяцев не прошло, всё-таки.

На стол указав, сказал:

– А вы, Борис, смотрю в психи решили податься? Или на богатый внутренний мир решили глянуть?