Тот, кто не спит - Страница 4

Он бежал назад, в кустарник, стараясь не споткнуться о вспучившую вдруг кочками землю.

Лошадь под первым всадником поскакала резвее, второй, напротив, поотстал, дожидаясь третьего, видно, старшего, лишь сейчас выехавшего в поле.

Понадеялся на заботу и ласку. Жди, сейчас приласкают.

Всадник все ближе. Дурашка, думает - страшный.

- Стой! Стой, говорю, - и застрочил из автомата, стараясь отрезать Петрова от посадки.

Не зря автоматическое оружие разминулось с кавалерией. Стрелять на скаку из автомата, да из какого автомата! Нет, поспешил с выводами: строчка второй очереди пролегла совсем рядом.

Петров остановился, выхватил пистолет.

В случаях неясных и запутанных следует полагаться на классовое чутье. Конный пешему не товарищ. Все мы немножечко лошади, каждый из нас по-своему… - третья очередь явно шла поперек Петрова, и, обрывая ее, он выстрелил.

Смолк автомат, и лошадь, проскакав совсем немного, остановилась, увязнув в густом полуденном зное.

Отставшие всадники направили коней в поле, прочь. Аллюр три креста, галоп. Трусоваты оказались. Или этот - их ударная сила, а они начальники, командир да комиссар?

Петров высвободил ногу убитого из стремени, и тот сполз наземь.

Штатская, гражданская одежда вневременного покроя, брюки да рубашка, изрядно поношенные. В карманах - кисет с самосадом да сложенный в несколько раз обрывок газеты. Бумага старая. А спичек нет.

Он прошел по следу коня - мерина, если для протокола. Налетят в чистом поле - кто? откуда? - поди, догадайся.

Ствол автомата горячий. Ни следа ржавчины. Не новый, но вполне добротный пистолет-пулемет Шпагина. Диск опустошен наполовину, его, Петрова, пуля так и не вылетела. Ремень брезентовый, потертый.

Он направил ствол в небо и выпустил длинную очередь. Конь и ухом не повел.

Улица курковая, улица штыковая, и пороховая, и патронная…

Он шел, закидывая в посадку части автомата. Неполная разборка, курс молодого бойца.

Шорник, что сбрую ладил - последователь Собакевича. Грубо, но прочно.

- Ну, Сивка, гуляй, - он шлепнул коня по боку. Тот охотно зарысил вслед далеким всадникам.

И пешком дойти можно. Сапоги казенные, больше стоптал - больше усердия выказал. Верой и усердием все превозмочь удастся.

Всадники исчезли в жарком мареве, не доскакав до горизонта. Овраг. Олений лог, как значится на старых, дореволюционных картах. Если правее забрать - попадешь в деревню Староскотинное, где гувернанткой при барских детях служила известная дама-романистка. Сестричка Бронте? Нет, те, бедняжки, не вкусили России.

Деревня открылась вдруг: миновал редкий кустарник и вот она, вся туточки.

Повыше, на юру - господская усадьба, а в низине - крестьянские избы.

Жарко, должно быть, горели.

Он ходил среди черных плешин, отдельные былинки не могли затянуть их, мало времени прошло. Сорок девять лет - ничто на геологических часах.

Даже раскатанные бревна выгорели дотла, не оставив и щепы, огарка. Бросьте спичечный коробок в мартен - примерно похоже.

Петров дошел до каменного дома. Когда-то двухэтажный, свысока глядевший на подлые избы, он и получил больше - хотя куда уж больше. Стены - толстые, сложенные на века, уцелели едва выше колена, остальное смело, будто городошная бита угодила в бабку в окошке.

Он прошел в сторону рассыпанных осколков дома. Копоть горелого дерева на остатках штукатурки, прилепившейся к красным звонким кирпичам; часть лестничного пролета, странно лежавшая шагах в ста, уже на склоне юра, ступени покрыты небесно-голубой лазурью - это расплавленные медные прутья пропитали мрамор ступеней, а дожди превратили короткий блеск медного золота в ровную, приятную глазу ярь.

Эпицентр взрыва - к северу. Петров сверился с часами. Четырнадцать сорок. Шестьсот семьдесят микрорентген в час. Суммарная доза - двадцать две сотых биологического эквивалента рентгена. Сущая безделица.

Он вытащил аптечку, достал пенал с большими желтыми таблетками. За маму, за папу.

Угол дома отбрасывал тень - густую, почти черную. Место наибольшего сопротивления, стены здесь сохранились по грудь. Невзрачное, но удобное для привала место.

Скромный обед, шесть перемен. Карта вин: каберне, виноградник Ваду-луй-Воде, урожай семьдесят восьмого года, кагор Чумай восемьдесят четвертого.

Низкий рокот с запада, со стороны пройденного пути. Два вертолета, зеленые, краснозвездные, кружили в небе, вынюхивая след. Обещанная войсковая часть. Правда, в штабе округа о ней никто не знает.

Ищите, голуби, ищите.

Он укутался камуфляжным полотнищем, лег у стены. Послеобеденный отдых как причина сокращения сферы влияния Испании на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков.

То Испания, а то - Россия.

Вертолет шел совсем уже низко, черная пыль заклубилась над старым пепелищем, и летчик поспешил набрать высоту.

Молодец.

Петров прикрыл лицо краем полотнища. Как хотите, а соснуть полчасика - отличнейшее дело. И для пищеварения польза неоценимая.

Он дремал под шум винтокрылых ищеек, они превращались в зеленых мух, сдуру залетевших в комнату и отчаянно кидавшихся в стороны, надеясь обрести былое небо, ветер и навозную кучу. Липучки на вас нет - широкой желто-коричневой ленты, цепляемой рядом с лампочкой. Сядет на нее муха и приклеится всеми лапками, сколько бы их не было - четыре по Аристотелю, шесть - по школьному учебнику или восемь-десять-двенадцать, попадающихся любопытным натуралистам наряду с многоногими жеребятами в некоторых местах нашей необъятной Родины.

Пробуждение прошло под аккомпанемент воробьиной драки - из-за кусочка бутерброда, расточительно оставленного на салфетке. Пока двое наскакивали друг на друга, появился, как обычно бывает, третий, ухватил клювом спорный кусочек и полетел, стараясь удержать равновесие, а драчуны поспешили за ним, объединенные жаждой справедливости.

Вертолеты стрекотали далеко, у горизонта. И не надоест?

Он причесался, оглядел себя, прихорашиваясь, салфеткой прошелся по сапогам. Нет, адъютант его превосходительства не получится. Слишком много пыли, неглаженное, щетины на щеках. Поле не штаб, не способствует блеску. Обошли с победой мы полсвета, если нужно, повторим, солдаты, в путь, в путь, в путь…

Он спускался с возвышенности, порой потревоженные камешки скатывались по склону, но, встретив неровность, стебелек травы или другой камешек, останавливались. Какая малость нужна, чтобы удержаться…

Староскотинное осталось позади. Два часа буераков - и вот впереди новая посадка. Зеленая. Невысокая. Молодая.

Он подошел поближе. Лет двадцать дубкам, не больше. Деревья посажены ровно, рядами, в середине - широкий проход, утоптанный копытами. Лепешка конского навоза - старая, трехдневная. Питаются кони скудно. А с той стороны что?

Поле, просторное, ухоженное. Порубленный осот жух на солнце, а цепочка полеводов, расставленная через рядок, шла навстречу, пропалывая кормовую свеклу, буряк. Тяпки, тяжелые, треугольные, поврозь взлетали и падали вниз, подрубая сорняк и рыхля землю. Аккуратно работают, не спехом, а женщина на краю, в красной косынке, успевает и свой ряд полоть, и замечание сделать - звеньевая, видно. Три человека из семерки - мужчины. В диковинку у нас.

Он вышел на идущую вдоль поля дорожку - неширокую, с глубокими узкими следами подвод.

- Здравствуйте!

Тяпки железными головами уткнулись в землю, спины распрямились.

- Не признаю вас что-то, - звеньевая уголком платка промокнула лоб. Остальные переводили взоры - с него на звеньевую, со звеньевой на него. Запарились здорово… Одежда - то же наследство империи - галифе да гимнастерка, на женщинах - форменные юбки, но все старое, застиранное до седины. И обувь - лапти. Оно и лучше, нога дышит, но - непривычно.

- Не признаю, - повторила звеньевая.

- Да мы с вами незнакомы, я впервые в этих местах. В Курносовку иду, да с пути, боюсь, сбился. Куда прибрел, не подскажете?

Лицо звеньевой, миг назад усталое и смущенное, построжало, закаменело.