Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад] - Страница 14
Вэлин: Но она бы переспала с тобой.
Коулмэн: Переспала бы или нет. Не о чём тебе было и каяться. Хорошо, мой черёд теперь. Я выигрываю.
Вэлин: Что значит ты: выигрываешь?
Коулмэн (задумавшись): Ты помнишь твою игру Кер-Планк?
Вэлин: О, я помню мою игру Кер-Планк.
Коулмэн: Вовсе не Лайэм Хэнлон стащил шарики из этой твоей игры, а я.
Вэлин: Зачем тебе были эти шарики?
Коулмэн: Я бросал ими в лебедей в Гэлуэе. Классно провёл время.
Вэлин: Это погубило мою игру. Невозможно играть в Кэр-Планк без шариков. К тому же это была наша общая игра. Это всё равно, что отрезать свой нос назло своему лицу, Коулмэн.
Коулмэн: Я знаю, что это так, Вэлин, прости меня. Твоя очередь теперь. (Пауза). Ты слишком медлишь. Помнишь у нас останавливались умственно отсталые дети и как они выбросили в огонь половину твоих комиксов про Человека- паука? Они были ни причём. Знаешь, кто это сделал? Я. Я всё свалил на них, потому что они были слишком глупые, чтобы спорить.
Вэлин: Это были классные комиксы, Коулмэн. В них Спайдэмэн сражался с Доктором Октопусом.
Коулмэн: Прости меня за это. Твой черёд. (Пауза). Ты слишком долго возишься…
Вэлин: Хэй…!
Коулмэн: Помнишь, как Пэйто Дули отдубасил тебя когда ему было двенадцать лет а тебе двадцать, а ты так и не знал за что? Я знал за что. Я сказал ему, что ты назвал его покойную мать волосатой шлюхой.
Вэлин: В тот день он побил меня стамеской! Почти выколол мне глаз!
Коулмэн: Я думаю, Пэйто должно быть любил свою мамочку или типа того. (Пауза). Я ужасно извиняюсь. Вэлин.
КОУЛМЭН лениво рыгает.
Вэлин: По тебе похоже на то!
Коулмэн: Ну что мне продолжить?
Вэлин: Я вылил кружку мочи в твою бутылку пива как-то раз, Коулмэн. Да, и знаешь что? Ты даже не заметил.
Коулмэн (пауза): Когда это было?
Вэлин: Когда тебе было семнадцать, это было. Помнишь, ты лежал месяц в больнице с бактериальным тонзиллитом? Это было примерно в тоже время. (Пауза). И я извиняюсь за это, Коулмэн.
Коулмэн: Каждую неделю я достаю твой самогон из коробки, выпиваю половину и доливаю бутылку водой. И так уже десять лет. Ты не пробовал настоящего крепкого самогона аж с долбанного восемьдесят третьего года.
Вэлин (пьет. Пауза). Но ты сожалеешь об этом.
Коулмэн: Я думаю я сожалею об этом, да. (Бормочет). Заставлять меня пить мочу, и не просто чью-нибудь мочу, а твою мочу, чёрт бы тебя побрал…
Вэлин (сердито): Но ты сожалеешь об этом, ты говоришь?!
Коулмэн: Я сожалею об этом, да! Я сожалею об этом, чёрт возьми! Разве я не сказал?!
Вэлин: Тогда всё хорошо, если ты сожалеешь об этом, хотя по твоему проклятому тону не скажешь, что ты сожалеешь.
Коулмэн: Так поцелуй тогда мой зад, Вэлин, если ты не…Я сдерживаю себя теперь, сдерживаю. (Пауза). Я сожалею, что разбавлял водой твой самогон все эти годы, Вэлин. Я сожалею.
Вэлин: Хорошо, ух. (Пауза). Сейчас твоя очередь или моя?
Коулмэн: Я думаю сейчас твоя очередь, Вэлин.
Вэлин: Спасибо, Коулмэн. Ты помнишь когда Элисон О’Хулихэн сосала тот карандаш на спортивной площадке в тот раз, и вы собирались пойти на танцы на следующий день, но кто-то подтолкнул её и карандаш воткнулся в её миндалины. И к моменту выписки из госпиталя она была обручена с врачом, который выдернул этот карандаш из неё и оставил тебя с носом. Помнишь?
Коулмэн: Да, я помню.
Вэлин: Это я подтолкнул тот карандаш, и это был вовсе не несчастный случай. Я сделал это чисто из зависти.
Пауза. КОУЛМЭН бросает пирожок с сосиской ВЭЛИНУ в лицо и бросается через стол к его шее. ВЭЛИН отражает атаку.
И я сожалею об этом! Я сожалею об этом! (Указывая на письмо). Отец Уэлш! Отец Уэлш!
ВЭЛИН отражает КОУЛМЭНА. Они стоят, пристально смотря друг на друга, КОУЛМЭН кипит.
Коулмэн: А?!!
Вэлин: А?
Коулмэн: Я действительно любил Элисон О’Хулихэн! Мы может поженились бы, если бы не этот долбанный карандаш!
Вэлин: А зачем она сосала его остриём внутрь? Она сама искала горя!
Коулмэн: И она нашла его с твоей помощью, будь ты неладен! Этот карандаш мог убить Элисон О’Хулихэн!
Вэлин: И я сожалею об этом, я сказал. Что ты делаешь — бросаешь хорошие пироги в меня? Они стоят денег. Ты должен был сдержаться и успокоить себя, но вместо этого ты просто взбеленился. Душа Отца Уэлша будет теперь гореть в аду из- за тебя.
Коулмэн: Ты душу Отца Уэлша сюда не впутывай. Мы говорим о тебе, как ты втыкал карандаши в горло несчастным девчонкам.
Вэлин: Этот карандаш уже прошлогодний снег и я уже от всего сердца извинился за этот карандаш. (Садится). К тому же она была косоглазая.
Коулмэн: Не было у неё косоглазия! У неё были красивые глаза!
Вэлин: Но что-то с ними было не так.
Коулмэн: У неё были красивые карие глаза.
Вэлин: О да. (Пауза). Хорошо, теперь твоя очередь, Коулмэн. Попробуй переплюнуть меня. Ха.
Коулмэн: Попробовать перекрыть тебя, да?
Вэлин: Да.
КОУЛМЭН задумывается на секунду, чуть- чуть улыбается, затем садится обратно.
Коулмэн: Я сдержал себя сейчас.
Вэлин: Я вижу, что ты сдержал себя.
Коулмэн: Я совершенно спокоен сейчас. Хорошо выговориться и облегчить душу.
Вэлин: Это действительно хорошо. Я рад, что эта история с карандашом свалилась с моих плеч. Теперь я смогу спать по ночам.
Коулмэн: Это облегчение для тебя?
Вэлин: Это большое облегчение для меня. (Пауза). К чему ты клонишь?
Коулмэн: У меня есть одно [признание], и я ужасно сожалею об этом. О, ужасно сожалею я.
Вэлин: Что бы это ни было, ему далеко до этого случая, когда я воткнул карандаш в несчастную косоглазую Элисон.
Коулмэн: О, я думаю, ты прав. Только моё признание немного воняет. Ты помнишь, ты всегда думал, что это Мэртин Хэнлон отрезал уши бедному Лэсси?
Вэлин (уверенно): Я нисколько тебе не верю. Ты просто придумал это сейчас.
Коулмэн: Это был вовсе не кроха Мэртин. Теперь ты знаешь, кто это сделал?
Вэлин: Чёрта с два это был ты. Придумал бы что-нибудь получше, Коулмэн.
Коулмэн: Я притащил его к ручью, мои ножницы в руке, и он визжащий во всё его жирное горло пока дело не было сделано и он упал замертво без писка из этого вечно воющего долбаного пса.
Вэлин: Как ты видишь, это совсем не причиняет мне боль, когда ты врёшь. Ты не понимаешь правила [игры], Коулмэн. Признание должно быть правдой, а иначе это просто кретинизм. Ты не можешь хвалиться тем, что отрезал уши собаке, когда ты и пальцем не трогал этого пса, и все это знают.
Коулмэн (пауза): Доказательства, значит, тебе нужны?
Вэлин: Да, мне нужны доказательства. Иди принеси мне доказательства того, что ты действительно отрезал моей собаке уши. И принеси мне эти доказательства побыстрее.
Коулмэн: Я вовсе не собираюсь торопиться, Я потрачу столько времени, сколько мне надо.
Он медленно поднимается и лёгким шагом идёт в свою комнату и закрывает за собой дверь. ВЭЛИН терпеливо ждёт, нервно смеётся. После через десять секунд КОУЛМЭН возвращается лёгкой походкой, неся немного влажный коричневый бумажный пакет. Он берёт паузу на секунду у стола для драматического эффекта, медленно открывает пакет, достаёт большое чёрное пушистое собачье ухо, кладёт его на голову ВЭЛИНА сверху, достаёт второе ухо и тоже кладёт его ВЭЛИНУ на голову, кладёт пустой пакет на стол, разглаживает его, затем садится в кресло слева. ВЭЛИН всё это время смотрит пристально в пространство, онемевший. Он наклоняет свою голову так, что уши падают на стол, и он смотрит на них некоторое время. КОУЛМЭН берёт фломастер ВЭЛИНА, приносит его и кладёт на стол.