Торлон. Война разгорается. Трилогия - Страница 2

Труднее было привыкнуть к мысли, что он может никогда больше не увидеть Орелию, поразившую его своей красотой в первый раз и не разочаровавшую за несколько последующих коротких встреч. Поначалу он утешал себя мыслью, что она, вероятно, влюбилась в Локлана и потому отважилась плыть с ним навстречу вполне возможной гибели. Потом он сообразил, что, скорее всего, это едва ли так, поскольку Локлан выбрал и взял с собой другую женщину. Наконец, он несколько успокоился мыслью о том, что, раз уж Локлан встал на путь обмана, он, быть может, только сделал вид, будто берет в попутчицы дикарку, а сам ее где-нибудь втихаря укокошил и теперь коротает время с Орелией. Проиграть в сердечном споре Локлану не казалось ему столь уж зазорным. Несмотря на полученную у Томлина тысячу «подъемных» силфуров,[3] большая часть которых хранилась теперь в тайнике у матери, Хейзит ничуть не ощущал себя отличным от того простого паренька, каким он в свое время уезжал на заставу Граки. Разве что ответственности стало куда больше. За себя, за мать с сестрой, за нужное дело, которым занялся.

— Кстати, — прервал его размышления Исли, — я тебе не рассказывал, что, кажется, стал свидетелем их побега?

— Почему «кажется»? — встрепенулся Хейзит.

— А ты сам посуди. Вышел я днем на берег. Когда ж это было? Не скажу точно, но определенно до того, как пошли разговоры про Локланово бегство. То есть дней пять тому назад получается. Ну так вот, выхожу я порыбачить…

— Погоди-ка, это как же ты днем порыбачить вышел, если мы все это время печью занимались?

— Да? — Исли задумался. — Ты прав. Выходит, утром дело было. Ранним.

— Уж не о том ли ты дне говоришь, когда Ниеракт всех собак на тебя спустил за опоздание? Ты ему еще ответил, что накануне день рождения твой справляли.

— А ведь точно, — приятно удивился Исли. — И как ты только все помнишь? Короче, вышел я на берег, подышал, размялся, поставил удилище, смотрю, а по бурунам мимо меня вдоль берега что-то плывет. Не так чтобы близко, но и не настолько далеко, чтобы людей на этой штуке не различить. Сперва я решил, что это кого-то прямо с куском земли, на котором они стояли, смыло и по течению понесло. Человек семь там было, если не больше. Ходят, мельтешат, кричат что-то друг дружке, слов не слышно, но видно, что руками размахивают. Один или два за жердину длинную держатся, которую позади себя прямо в воду сунули, будто управляют. Да куда там управлять-то! Пронесло их мимо меня быстрее, чем я тебе сейчас все это рассказываю. Я тогда, честно говоря, решил, что это шеважа где-то в стремнину затянуло. Мало ли что в Пограничье бывает. Тем более что у одного из них я точно рыжие волосы видел. Удивился я, сплюнул, и тут клев у меня пошел. А вечером или на другой день, когда про Локлана узнал, подумал, что, наверное, это он и был. Жаль, что расстояние оказалось большое, не разглядел никого толком. Там же небось и Олак твой был.

— Кто его знает! — Хейзит твердо заучил роль всеми брошенного простака-строителя. Очень уж не хотелось ему попасть на допрос с пристрастием к какому-нибудь Скелли. Свою тайну он пока не доверил даже матери, что уж говорить об Исли. — Олак был ему предан. Могли и вместе отправиться. А на чем они там все-таки плыли, ты так и не разобрал?

— Знаешь, могу так сказать: очень напоминало спущенную на воду поленницу. Только дрова эти под ними не проваливались и в стороны не расходились. Наверное, перевязали чем-то.

— Интересно.

— Я вот тоже, кстати, так считаю. Даже одну вещицу дельную, кажись, придумал. Та штуковина меня на мысль навела. Тебе могу по секрету сказать. Что, если рыбу ловить сетью не с берега, как сейчас мы делаем, а чуток подальше отплыть? Там ведь ее наверняка побольше водится. Сесть на такую вот поленницу, к берегу ее веревкой привязать, чтобы не уплыть, и вперед. Я, признаться, третьего дня несколько брусков взял, между собой потуже скрутил, сверху груз наладил да в корыто с водой положил — до сих пор не тонет, от оно как!

— Интересно, — повторил Хейзит.

— Если это они были, Локлан и дружки его, не хотел бы я, конечно, на их месте оказаться. Околеть по такой погоде, да еще в воде, в два счета можно. Но после зимы, если доживу, обязательно попробую такую поленницу плавучую сварганить. Чем хуже твоего изобретения, а? — Исли самодовольно похлопал себя по пузу. — Разве что другим его повторять я, как ты, не смогу запретить.

— А я и не запрещаю, — отмахнулся Хейзит, которому подобные наветы уже успели надоесть. — С мечением каждого лигбурна — это вообще не моя идея была, если разобраться. Хочешь, я тебе прям сейчас объясню, как глину готовить и как ее потом на огне правильно обжигать?

Исли почесал щеку.

— И что я потом с этими знаниями делать буду? Где столько глины взять? Ты сам видел, как на карьере работа построена и кто там теперь заправляет. Люди Томлина в пополаме с Ниерактовыми. Пока в пополаме.

— Глину в другом месте можно найти, — неуверенно предположил Хейзит.

— Ага, можно! И печь большую при желании построить. А строить ты потом где будешь? В Пограничье, чтоб никто не видел? Камни-то твои, сам говоришь, меченые. Проверить их у любого фра’нимана[4] труда не составит. Нет, брат, замок нас крепко за одно место взял. Хочешь вырваться — одна дорога: следом за Локланом в Бехему, и поминай как звали.

У Хейзита возникло желание поделиться с Исли собственными чаяниями по этому поводу, однако он заставил себя промолчать. Собеседника он знал по службе на погибшей заставе и по непростой дороге домой, но это ни о чем ровным счетом не говорило. После истории с поджогом дома старика Харлина, истории, в которой был замешан Дит, ближайший друг его покойного отца, Хейзит научился никому не доверять полностью. Надо будет, он сам, без посторонней помощи воспроизведет из дерева довольно понятный рисунок Вила, посадит на «плот» мать с сестрой и попытается повторить храбрый шаг Локлана, а может, даже нагнать беглецов. Если те еще живы…

— Надо идти к Ракли, — проговорил Хейзит.

— Кому?

— Мне, конечно. Грамота для прохода в замок у меня пока есть. Он меня, надеюсь, еще не забыл. Думаю, поговорить не откажется.

— И о чем ты будешь с ним разговаривать? — Исли облокотился обеими руками о стол и положил тяжелый подбородок на кулаки. — На жизнь плакаться?

— Да нет, скажу про главное. Что мои камни нужны в первую очередь на заставах. Что пока мы их изготовление не наладим, ничего никаким эделям продавать нельзя.

— Мысль хорошая, но не уверен, что Ракли поймет хоть слово из твоей речи.

— А тогда я ему еще раз попробую сказать о том, что в противном случае довольно скоро погибнут все заставы. Я тут давеча с Ротрамом опять-таки говорил, так он считает, что затишье в Пограничье — временное. Судя по всему, шеважа испугались нас атаковать силой после того, как на окраинах Вайла’туна им наши фолдиты отпор дали. Ты, я надеюсь, слышал про это?

— Да вообще фолдиты — молодцы! — оживился Исли. — Две атаки дикарей отбить, с пожаром справиться — не всякий отряд виггеров[5] так лихо сработает. Правда, немало их там полегло, говорят. Включая сверов, которые пришли в последний момент им на подмогу.

— А ты заметил, что замок про этот подвиг как воды в рот набрал? Все, что мы знаем, только благодаря слухам. Не кажется подозрительным?

— Как-то не думал об этом, но с тобой согласен: не по-людски вышло.

— Так вот, я к тому, что благодаря нам шеважа снова нас побаиваться, похоже, стали. Залегли и выжидают. Зима, сам знаешь, для них не лучшее время. Листва опадает, скрыться за деревьями все труднее, на снегу следы видны. Самое время дела нам делать. С телег колеса сняли, полозья поставили, загрузили побольше камней, благо они не такие тяжелые, как настоящие, отрядили кого из мергов в сопровождение — и вперед, к заставе. За зиму я бы если не все, то большую их часть в порядок привел. Дикари от нас действий ждут, а мы тут сидим. Того и гляди они в себя придут и еще раз вдарят.