Торговка детьми - Страница 13

Во время всей этой торговли Тирезий не переставал хохотать самым бесстыдным образом и не без иронии. Однако с наступлением ночи он оказался так хорош в моей постели, что наутро все простыни были пестрей итальянской яшмы. Я не удержалась от слез при мысли, что мне снова придется расстаться с Тирезием, но кредиторы осаждают меня со всех сторон. Приходилось ли Вам замечать, дорогая Луиза, как мёд одновременно горек и сладок? Испытывать такую страсть, когда невозможно остановиться, ибо каждый глоток обладает той райской сладостью, что превращается, в конце концов, в жгучую горечь?.. В полдень я отправила Ворчунью к Визариусу.

До скорого,

Маргарита

Сегодня утром, дорогая Луиза, я проходила по Новому Мосту, где собираются полицейские шпики, а также армейские рекрутеры и зазывалы, которых называют «продавцами человечины». Видите, сводницам совсем не принадлежит монополия на такого рода торговлю. Вдруг встречаю Луазеля, жизнерадостного как всегда.

- Я, - говорит он, - сейчас направляюсь лечить гражданина Папона, который ухитрился подцепить гонорею в возрасте восьмидесяти пяти лет. В его затуманенном мозгу перепутались причины болезни и долголетия, и он утверждает, что заболел от молока и сырого лука.

- Оставьте ему его гонорею, - со смехом отвечаю я.

- Нет уж, многоуважаемая госпожа сводница, поскольку мой долг -лечить. Не считая того, что он может подхватить еще одну болезнь того же свойства, только более свирепую, чем первая. Но что касается вас, то вы сегодня свежи и прекрасны как никогда...

- Однако же, мне совершенно нечем быть довольной... Мои клиенты...

- Ах, ваши клиенты... Недавно я видел, как наш Кабриоль де Финьян проезжал мимо Тюильри в западном направлении. Он был в прекрасном коричневом сюртуке, светло-серых панталонах, и если на нем не было шляпы, то вовсе не в знак почтения к кому бы то ни было, а лишь потому, что в телеге Сансона все стоят без шляп... Думаю, что все мы этим кончим, - прибавил он и запел:

Он рассказал мне, что женщины и толпы детей не покидают подножия гильотины и насыщаются кровью, как дикие звери. Мадам Канийя сошла с ума и тоже находится там, с ног до головы забрызганная липким.

- Что же касается плахи, которая меня ждет, то я бы предпочел закончить жизнь как-нибудь по-другому. Я чувствую неизбежность угрозы, но хотел бы умереть, например, как Петроний, среди ароматных цветов и накрашенных юношей. Ах, если нашему выходу на сцену всегда недостает величия, то и финал пьесы зачастую оказывается полным провалом!

Затем он поведал мне о своих опытах с электричеством, утверждая даже, что совершенствует некую лампу, которая способна гореть сама по себе, затем вернулся к пагубному влиянию гонореи на половые органы восьмидесятилетних граждан, а заметив крысу, бегущую вдоль канавы, стал весьма убедительно распространяться о размножении, которое достигает некоторого порога и порождает странные эпидемии, ведущие к исчезновению вида. Люди, по его словам, испытали бы это на себе, если бы гражданин Сансон не навел вовремя порядка.

На углу набережной он простился со мной, смеясь и распевая:

Можете назвать это цинизмом или стоицизмом; канцлер Пайяр говорил, что это всё одно.

Маргарита

Дорогая Луиза,

Убийство гражданина Марата наделало много шума, однако я ничего не видела, несмотря на то, что это произошло в сотне шагов от меня. Если бы Вы были лучше знакомы с Парижем, то знали бы, что это улей, ячейки которого разделены непроницаемыми перегородками. В одной ячейке составляют заговор, в другой агитируют, в третьей сочиняют фантасмагорические проекты Города Будущего, и повсюду говорят о радостях чрева и пола. Надо идти к Манежу, чтобы узнать о делах Республики, ибо именно в этом квартале сейчас решается все.

Сегодня утром Ворчунья приносит мне тревожную новость. Она узнала, что дочка мясника очень хорошо умеет рисовать человечков и посредством этого странного способа общения способна донести до своих родителей то, что с ней случилось. Кровь стынет у меня в жилах при этой мысли, я мучаюсь неизвестностью, говоря себе, впрочем, что Провидение всегда приходило мне на помощь, оно не оставит меня и теперь.

До скорого,

Маргарита

Моя дорогая Луиза,

Как описать Вам происходящее со мной! Не знаю, смогу ли я изобразить словами состояние, в котором я нахожусь. Я больше не узнаю себя. Визариус живет на улице Бьевр в обветшалом частном доме, скрытом в глубине двора, куда никогда не заглядывает солнце, от чего, впрочем, Визариусу ни горячо ни холодно. Мне показалось один раз, что я видела там Тирезия, одетую в незнакомое платье; на голове у нее была большая шляпа с кокардой Конституции. Не знаю почему, но это меня очень взволновало, и каждый вечер ноги сами приводили меня в район Турнели. Я следовала за неведомым вождем, бдительным и упрямым, который вел меня в ритме моего бьющегося как барабан сердца. Неудачно сказано, пожалуй. Мне показалось, что на углу какой-то улицы промелькнула чесучовая юбка, а под ней ноги, которые могли, по моему мнению, принадлежать только Тирезию; но это оказалась не она, и в который раз уже я обманулась. Я часто сбивалась с пути и оказывалась на набережной, бледная и как будто укушенная змеей.

Уже месяц как жара придавила Париж, словно могильный камень. Воздух неподвижен, мы живем как в печке. На прошлой неделе - это как раз было на святую Маргариту - на углу улиц Юшет и Малого Моста, я неожиданно наталкиваюсь на Тирезия. В парике с косичкой, в пикейном пальто с отложным воротником и английских панталонах, но накрашенный, как египетская мумия, он непринужденно приветствует меня. Я нашла, что он необычайно вырос, так как раньше он был одного со мной роста, то есть среднего. Естественно, мы стали прогуливаться. Бок о бок шли мы по улицам, по Крысиной, по Фуар, по Трех Ворот, по Дровяной, я не помню всего, поскольку Тирезий вел меня. Я смотрела на окружающее как сквозь вуаль, и тем не менее видела с той точностью, которая, я знала, всегда будет свойством моей памяти. Тирезий говорил без остановки. Некоторые его фразы падали в меня, как камни в глубокое озеро, если только я не была оглушена этим непрестанным водопадом, который ни на секунду не останавливался ни на чем. Настроение Тирезия менялось каждый миг от радости к угрюмству, от детской непосредственности к горькому злопамятству. Не я ли дважды его продавала?

Люди проходили мимо толпами, неся лампы, которые отражались в черной речной воде, а уличные фонари были неподвижны как звезды. Небо имело тот странный розовый оттенок, о котором я Вам уже как-то, кажется, говорила, и ветви деревьев выделялись на нем, словно вырезанные из бумаги силуэты в китайском фонаре, только свет падал на них снизу. Казалось, что мы на дне горящей жаровни, но иногда морской ветер пробегал по реке и на мгновение остужал воздух.