Торговцы солнцем - Страница 1

— Послушай, Роман, чем у тебя тут так воняет? — возмутился Ивонючкин, заглянувший удостовериться, что его помощник не даром ест хлеб.

— Шеф, я понял, что так дальше продолжаться не может…

— Действительно, если твои запахи распространятся, нам придется бежать отсюда.

— Я не о том… Нам необходимо повысить научный и культурный уровень. Вы же чувствуете сами, Шеф, нехватку знаний. Сколько хороших дел сорвалось из-за этого!

— Ты что, опупел? Надышался тут миазмов? За парту я не сяду! Я зубрежку с детства ненавижу. И учебники, и курсы всякие…

— Боже упаси! Какие парты, Хозяин? Какие учебники? Я нашел новый, быстрый и даже приятный, — биохимический способ обучения. Удобно и необременительно. Вот в этой банке порошок, наподобие сахара. Кстати, такой же сладкий. И знания, в нем заложенные, усваиваются, если вы потребляете его с кофе или чаем, по утрам, например. А этот солеподобный концентрат можно с супом или ростбифом принять. Будем ежедневно глотать крупицы знаний за обедом, завтраком и ужином.

— А чем это у тебя так воняет?

— Исторический концентрат готовлю. История частенько дурно пахнет, но…

— Историю будешь глотать сам. А мне приготовь экономику, бухгалтерию. Петровича по языкам подтяни. Есть у тебя нужные концентраты?

Сидорук, напыжившись от гордости, распахнул дверки шкафчика с надписью «Круп. изделия». Там ровными рядами стояли банки и баночки с разноцветными порошками.

— Вот, зелененький — латынь…

— Мертвые языки сам ешь…

— Этот серенький — американский диалект английского, розовый — экономика для вас, Шеф.

— А это что, белое?

— А это… крупицы истины, Хозяин. Побочный продукт.

— Ладно. На завтрак — английский. В обед — экономика, на ужин бухгалтерский расчет. А сам можешь лопать свою историю.

Через неделю Ивонючкин с Петровичем довольно бойко болтали за столом по-иностранному, а Ромыч тщетно пытался встрять в разговор с историческими анекдотами.

Неприятности начались на тринадцатый день. Схватило живот у субтильного Ивонючкина, за ним зачастил в туалет Сидорук. А к вечеру проняло и могучего Петровича. Не помогали ни медикаменты, ни народные средства. Толпясь у заветной двери, поносили, как умели, экспериментатора. Переживали.

— Напичкал холерой…

— Язву бы не схлопотать.

— Наука до добра не доведет.

— Все беды от нее… И загрязнение, и дожди кислотные, и рыбы не стало, и погода испортилась.

— А ты, Петрович, много знать стал, видать, что-то не то съел…

Сидорук имел жалкий вид. Пытался успокоить разгневанных сотоварищей:

— Братцы, временно все это. Просто организм восстал против избытка химии, вскоре избавится от нее, и все будет о'кей… Клянусь!

Через пару дней организмы, похоже, избавились от роминых изделий. Желудки успокоились. Но куда-то исчезли и все «наеденные» знания. А к новым урокам ни у кого не было охоты: выработался устойчивый рефлекс неприятия.

Расстроенный Сидорук перепробовал все свои изделия. За исключением «крупиц истины» все действовали словно рвотный порошок. Истина была нейтральна. Но она не дала никаких конкретных знаний, кроме понимания, что приобретенные химическим путем знания выносятся из организма вместе с принесшим их веществом.

А у Сидорука даже «осложнение» случилось: вместе с новыми познаниями куда-то исчезли и приобретенные прежде. Впрочем, читать он выучился довольно быстро.

— Все! — решительно заявил Сидорук, доставая из портфеля бутылку кефира и водружая ее на стол. — Больше не пью! Клянусь! Перехожу на кефир!

— Погодь, Ромыч! Что-то тебе, похоже, недоброкачественное всучили! тревожно вглядываясь в емкость, предположил Петрович. — В бутыли твоей будто что-то шевелится. Облачко будто…

— Какое облако, Петрович! Ты, небось, кефира отродясь не видывал.

Роман сорвал закрывавшую бутыль крышечку. И тотчас из сосуда повалил то ли пар, то ли дым, белесый и вонючий. Тщетно Роман пытался удержать ладошками убегающее содержимое. Между тем облако оформилось в огромную безобразную голую фигуру.

— Что надо, Повелитель? — недовольно загудела фигура.

— Ага, Джинн… Хоттабыч… — сообразил Сидорук. — А что, Петрович, может закажем Джинну ящичек джину?

Петрович согласно закивал, но Джинн неодобрительно насупился и отрезал:

— А кто тут только что распинался, что завязал? Клялся? Я против хозяйской клятвы не пойду. Никакого вам джина!

— Ах ты мерзкий немытый дух с душком! Препираться с хозяином? Полезай в бутылку!

— Ты сам не лезь в бутылку! Повелитель… Я дух с высокими моральными принципами, и впредь со всякими порочными целями прошу меня не беспокоить!

— Так ты полезешь в свою конуру?

— Нет…

— Ну и торчи тут, может, на сквознячке тебя разнесет в клочья…

Джинн посуровел еще больше и тонкой струйкой юркнул назад в бутыль. Сидорук тотчас припер его пробочкой в виде лиловой кепки.

— На черта нам высокоморальный джинн, Петрович? Прямо таки дух противоречия. Брошу-ка я его в сортир, чтобы не утомлял никого…

— А тебе, Сидорук, за пришедший месяц ничего не причитается… — криво улыбнулся Ивонючкин, вручая Петровичу пачку ассигнаций. — Потому что лодырничаешь.

— Так ведь ничего в голову не приходит, Шеф! Ей-богу!

Карие, по-собачьи преданные глазки Ромы увлажнились при виде уплывающих в карманы Петровича денег.

— Ничего ему, видите ли, не приходит! — саркастически вскричал Ивонючкин. — Да идеи носятся в воздухе, это каждый болван знает! Взять хотя бы этот самый воздух. Он же ничей. Ничье сырье… Делай из него, что хочешь. Хоть кирпичи, хоть облицовочный материал, все едино… И строй воздушные замки! А? Каково? Красиво?

И Ивонючкин удалился. Сидорук сморгнул ему вслед крохотную слезинку и отправился в сарайчик исполнять хозяйский наказ.

Уже первый получившийся кирпичик, хоть и кривоватый, поражал неописуемой небесной красотой: голубой, полупрозрачный, словно гигантский кристалл топаза.

— Еще горяченький! — суетился Ромыч. — Осторожнее, господа…

Ивонючкин задумчиво поковырял в ухе.

— Уж больно прозрачен. Кто же решится жить в стеклянном доме, где каждый прохожий будет наблюдать его интимную жизнь? Не все же артисты…

— А обои на что? Полы покрасить можно. Оставить только потолки и зоны наблюдения, наподобие окон…

— Возможно, ты и прав, — сказал Ивонючкин, легонько толкнув кирпичик пальцем. Тот шевельнулся, словно живой, и завис над поверхностью стола.

— Это что еще?.. Строение может ветром унести!

— Не унесет! — хихикнул Сидорук. — Мы его на якорь, балластиком. Зато на ночь или на время отсутствия дачку можно метров на пять от земли поднимать. От лихого человека.

— А ты голова, Ромыч! Придется тебя стимулировать! Начинай производство. А почему он легче воздуха? Должен быть хотя бы равен…

— Так это ведь не уплотненный воздух. Я наловчился в специальной форме как бы выпекать корочку кристаллизованного воздуха, а внутри он в результате становится… гм… разреженным.

Новый материал понравился многим скороспелым богачам. Они приезжали на дачу Ивонючкина, дивились на туалет небесно-голубых тонов в углу двора, очаровывались и спешили заказать себе партии «озонита».

— В воздушных замках и дышится легко, — врал Ивонючкин. — Будете как небожители…

Вскоре за речкой заголубели причудливые строения с башенками, куполами, воздушными садами. Поселку и название придумали подходящее — «Мечта». Драл за свой кирпич Ивонючкин безбожно и цену сбавлять не намеревался.

В начале октября гигантский смерч пронесся через городок, в котором обитали Ивонючкин с дружками. Ущерб он нанес немалый и, между прочим, прямо-таки «слизнул» «Мечту». От поселка не осталось ни руин, ни развалин. Голое место.