Торговцы грезами - Страница 1

Я вышел из такси на Рокфеллер-Плаза. День для марта был довольно ветреный, и, пока я расплачивался с таксистом, полы пальто хлопали меня по ногам. Я дал шоферу доллар и сказал, что сдачу он может оставить себе.

Я ухмыльнулся, когда он принялся благодарить меня: на счетчике было всего тридцать центов. Машина, взревев, рванулась с места. Прежде чем войти в здание, я постоял, вдыхая чистый, свежий утренний воздух. Было еще рано, и ветер не разносил запах бензиновой гари с автобусной остановки на углу. Я чувствовал себя хорошо, давно у меня не было так легко на душе.

Войдя в здание, я купил «Таймс» в газетном киоске и спустился в парикмахерскую «Де Земмлерз» — это среди парикмахерских то же самое, что «Тиффани» у ювелиров. Как только я приблизился к дверям, они отворились, словно по мановению волшебной палочки. Заходя, я заметил высокого итальянца, который придерживал открытую дверь. На его смуглом лице сияла белозубая улыбка.

— Доброе утро, мистер Эйдж, — поприветствовал он меня. — Сегодня вы рано.

Прежде чем ответить, я бросил взгляд на часы. Только десять утра.

— Да, Джо, — согласился я, снимая пальто. — Рокко уже здесь?

— Да, мистер Эйдж, — улыбнулся он. — Переодевается. Сейчас будет.

Я положил газету на стойку, снял пиджак, галстук и передал их Джо. Из соседней комнаты вышел Рокко и направился к своему креслу. Похоже, Джо каким-то образом дал ему знать о моем приходе. Рокко взглянул на меня и улыбнулся.

— Ну вот Рокко и готов, мистер Эйдж, — сообщил мне Джо и, повернувшись к Рокко, сказал: — Номер семь.

Взяв газету, я направился к креслу. Рокко стоял рядом, широко улыбаясь. Когда я сел, он набросил на меня простыню, повязал шею салфеткой и сказал:

— Рановато ты сегодня, Джонни.

В его интонации прозвучала нотка, заставившая меня улыбнуться.

— Да, — откликнулся я.

— Сегодня твой день, Джонни, — улыбнулся он в ответ. — Ты, наверное, нынче на радостях и глаз не сомкнул?

— Точно, — подтвердил я, улыбаясь. — Никак не мог заснуть.

Рокко обошел кресло и начал мыть руки. Обернувшись, он произнес:

— Думаю, я тоже не смог бы уснуть, если бы получил работу, за которую платят тысячу в неделю.

Я расхохотался.

— Полторы тысячи, Рок. Во всем нужна точность.

— Ну что такое лишние пять сотен, когда получаешь такие деньги? — сказал он, вытирая руки о полотенце и подходя ко мне. — Так, на карманные расходы.

— Ты снова не прав, Рок, — возразил я. — Когда поднимаешься так высоко, дело уже не в деньгах, дело в престиже.

Рокко взял ножницы и принялся меня стричь.

— Престиж? Это как животик, он придает солидный вид. Сразу видно, что дела у тебя идут будь здоров! Но про себя ты стыдишься его, тебе хочется, чтобы он исчез и ты снова стал стройным и подтянутым.

— Чепуха, Рок! Мне все идет!

Ничего не ответив, Рокко защелкал ножницами, а я развернул газету. На первой странице было мало интересного, и я продолжал листать газету, пока не наткнулся на то, что привлекло мое внимание.

Заметка была на странице, посвященной искусству, и ее заголовок гласил: «Джон Эйдж избран президентом компании „Магнум Пикчерс“». Дальше шла обычная ерунда — история компании, моя биография. Тут мне в глаза бросилась фраза, от которой я нахмурился. Они, конечно же, не преминули упомянуть такую деталь, как мой развод с известной актрисой Далси Уоррен.

Рокко заглянул через мое плечо в газету.

— Будешь теперь собирать о себе вырезки? Ты же теперь мистер «Биг Джонни»!

Его слова слегка покоробили меня. Он словно прочитал мои мысли. Стараясь не показать этого, я изобразил на лице вялую улыбку.

— Прекрати, Рок! Я тот же самый парень, только у меня теперь другая работа. А так я совсем не изменился.

— Не изменился? — хмыкнул Рокко. — Да ты бы видел, как ты вошел в парикмахерскую! Вылитый Рокфеллер!

Настроение у меня стало портиться. Я посмотрел на свои ногти.

— Позови кого-нибудь сделать маникюр, — сказал я ему.

Услышав меня, маникюрша подошла к креслу и занялась моими ногтями. Рокко, откинув назад спинку кресла, намыливал мое лицо пеной. Читать газету в таком положении было неудобно, и я бросил ее на пол.

Меня побрили, помыли голову, подержали под ультрафиолетовыми лучами искусственного солнца, одним словом, обработали по полной программе. Когда я поднялся с кресла, ко мне поспешил Джо, протягивая галстук. Я завязал его с первого раза — такое не часто случается. Повернувшись к Рокко, я вытащил из кармана пятидолларовую бумажку и протянул ему. Он небрежно сунул ее в нагрудный карман с таким видом, будто делал мне одолжение. Некоторое время мы смотрели друг на друга, затем он спросил:

— Есть какие-нибудь новости от старика? Что он сказал?

— Никаких новостей, — ответил я. — К тому же, мне все равно. Плевать я хотел на него и на то, что он сказал!

— Нельзя так говорить, Джонни. — Рокко медленно покачал головой. — Он хороший парень, несмотря на то, что слегка прищемил тебе хвост. Он всегда любил тебя. Ты ведь ему как сын.

— Но все же он прищемил мне хвост, не так ли? — спросил я, повышая голос.

— Да. Ну и что из этого? Он уже старый человек. Старый, больной, отчаявшийся, и ему надо было сорвать на ком-то зло. — На секунду он замолчал, давая мне прикурить, а потом продолжил, глядя мне в глаза: — Он взбесился и сорвал злобу на тебе. Ну и что, Джонни? Ты ведь не можешь так просто одним махом перечеркнуть предыдущие тридцать лет? Ты ведь не можешь сказать, что этих тридцати лет не было? Они же были!

Я заглянул ему в глаза. В его карих добрых глазах светилось сострадание, ему, казалось, было стыдно за меня. Я хотел ответить, но передумал. Вместо этого пошел к двери, надел пиджак и, перебросив пальто через руку, вышел из парикмахерской.

В здании уже было полно туристов. Целая группа каких-то деревенщин стояла в ожидании гида. Эти простофили совершенно не менялись с ходом времени: у нынешних зевак были точь-в-точь такие же физиономии, как и у тех, что приходили в балаган тридцать лет назад — возбужденные, вечно чего-то ждущие, со слегка открытыми ртами, словно так они могли больше увидеть.

Я прошел мимо них к лифтам, которые шли без остановки до тридцатого этажа. Я вошел в кабину. Лифтер посмотрел на меня и, не говоря ни слова, нажал на кнопку с цифрой тридцать два.

— Доброе утро, мистер Эйдж, — произнес он.

— Доброе утро, — ответил я.

Двери закрылись, и, когда лифт взмыл вверх, меня, по обыкновению, слегка замутило. Наконец двери отворились, и я вышел.

Девушка, сидящая за столом в холле, улыбнулась.

— Доброе утро, мистер Эйдж.

— Доброе утро, Мона, — отозвался я, поворачивая в коридор и направляясь по ковровой дорожке к своему новому кабинету. Раньше это был его кабинет, но сейчас на двери светились золотые буквы «Мистер Эйдж». Забавно видеть свое имя там, где раньше его не было. Я присмотрелся к табличке, стараясь разглядеть, остались ли следы от прежней фамилии. Не осталось ничего. Чувствовалось, что постарались на славу, хотя времени на замену таблички ушло немного. Даже если твое имя будет на этой двери хоть тысячу лет, понадобится всего несколько минут, чтобы оно исчезло оттуда без следа.

Я взялся за ручку и начал открывать дверь, но внезапно замер. Не снится ли мне все это? Может быть, на двери его, а не мое имя? Я снова внимательно посмотрел на табличку. «Мистер Эйдж» — гласили золотые буквы.

Я помотал головой. Рокко прав: нельзя так просто вычеркнуть из жизни тридцать лет.

Наконец я вошел. В приемной работала секретарша, а в мой кабинет вела следующая дверь. Когда я вошел, Джейн как раз вешала трубку. Она вскочила, взяла мое пальто, повесила его в шкафчик и сказала: «Доброе утро, мистер Эйдж». Причем все это она проделала одновременно.